Из всех искусств. Съемочный период

Ненаписанные письма не дают мне спать. Из-за них пропадает голос и все время саднит нёбо. Я пробую его языком, оно все в порезах, словно я ела стекло. Ненаписанные письма маме, ненаписанные письма мужу, дочерям, себе, этому летчику, сидящему рядом. Пятый день, вылет за вылетом мы обследуем ложе реки, и ничего, кроме узкого каньона, по которому осторожно, как ящерица, скользит наш вертолет, ничего не находим.
 Но ведь был же, был этот мыс, на котором так просто разместилась бы  группа, декорации и вся наша чертова техника! Неужели мне приснился он десять лет назад и все, что произошло на нем?  Единственный человек, который верит мне - летчик Виктор.
Маленький зеленый вертолет то летит у самой воды, почти касаясь отвесных скал винтами, то кружится наверху, как собака за собственным хвостом, то садится прямо на камни в холодную прозрачную воду и по колено я брожу туда-сюда, пытаясь вспомнить, где? Где было то место?
- Нет, кажется не здесь, - говорю я равнодушно, старясь не глядеть летчику в глаза, и зеленая капля вновь взмывает в воздух, просачиваясь все дальше и дальше по узкой трещине, расколовшей древнюю кожу материка.
Почему я не могу писать? Что за сила отторгает меня от стола? Я боюсь. Чего? Себя. Труда. Открыться.
Господи, помилуй мя... Как давно я не видела эти жесткие спокойные глаза. Я думала, они одни на свете. Нет, здесь, на Севере у людей через одного такие.
Каньон изгибается, и машина меняет курс, следуя каждому изгибу, каждой впадине в скале. Пальцы летчика слегка дрожат, сжимая руль, он не отрываясь глядит вперед, как завороженный. Капелька пота скатывается по лбу и застревает меж бровей. Крутой поворот, вертолет разворачивается, у стрелок на панели паника, я оборачиваюсь и вижу, как распласталась по скале трава, растущая из расселин. Я уже не боюсь.
- Все видела?
Я киваю головой.
- Возвращаемся?
- А дальше? Я хочу посмотреть дальше.
- Дальше кончится бензин, и мы - брык!
- Что?
- Упадем.
Мы поднимаемся вверх так резко, что волосы прибивает к голове, делаем разворот на 180 градусов, берем курс на аэродром. Я вижу по рукам, свободно лежащим на штурвале, как он расслабился, капелька пота медленно сползла меж бровей, зависла на кончике носа и упала, разбившись о стекло спидометра. Виктор отер лоб рукавом, как колхозник на картине.
Я привстала, чтобы взять сигарету, и вдруг толчок, я как ударилась макушкой о потолок кабины, аж во рту хрустнуло! Он улыбнулся первый раз за весь полет.
- Осторожно, воздушная яма.
- Ага, - сказала я и со злостью подумала: "Джентльмен".



Я заблудилась во времени? Что произошло за эти годы? Река проглотила его, как глотают холодные рыбки листья и траву, падающие в воду? А может, ничего не было, никакого мыса,  и вся эта история - лишь моя больная фантазия, не дающая мне спать по ночам?



Вот там. Точно там. Сказать, чтоб сел?
- Ты можешь здесь сесть?
- Только в воду.
- Давай в воду.
- А вдруг глубоко?
- Взлететь сможем?
- Сможем, конечно.
Нет, не сейчас... Сторожка. Плотик на камнях. Господи, было это все или не было? Тот человек, которого  впустила когда-то в комнату, потом в свою жизнь, а теперь в свои сны, в свою работу? Тот куст в углу, похожий на парящего ангела с зелеными крыльями, устремленными вверх?
- Садись.
Я спрыгнула в ледяную воду по колено, выскочила на берег и поняла, нет, не тот мыс. Тот был больше. Но где его искать?
Летчик тоже спрыгнул и тоже набрал в ботинки. Сели на бревно, пытались вылить воду из обуви, курили.
- Кажется, нашли. Завтра с художником сюда. И с оператором. Ты запомни место, Вить.
Витя затушил бычок о подошву, сплюнул в воду.
- Поехали, Кать. Жрать хочется.
Винт закрутился.