Она пришла ко мне...

Посещение

ОНА пришла ко мне в самом начале осени. Еще не имея лица и голоса, она дала о себе знать особой творческой нервозностью, смехом, почти сразу же сменяющимся слезами, и страхом, так же быстро приходящим на смену острому и болезненно-яркому беспричинному счастью; изматывающе-тревожным ожиданием чего-то еще не бывалого, судорожной порывистостью движений и бессонницей, тонким холодком в груди и мучительным жаром щек, ощущением дурноты, как будто ты пьяна или отравлена, и пьяной истерикой от одной, лишь одной капли вермута в узеньком гладком бокале. Но все это были смутные, еще неочерченные сгустки тумана, носившиеся в воображении - лишь зачатки будущих образов, и никак не сами образы. А ЕЕ все еще не было; я ловила порой ее чувства, но все еще не видела ее самое, не видела сути и сердцевины ее души. Нужна была зацепка, ничтожная, может быть, деталь, легкий и почти невидимый штрих, самым первым позволяющий в беспорядочной россыпи черт и черточек увидеть образ.

И штрих возник. Он оказался не таким, как я ожидала, но все же нашелся.

То утро было свежим и прохладным, солнечным и отчетливо осенним. Невозможно с чем-либо спутать особый, терпкий запах осени: увядающей листвы и цветущих на газоне последних астр и бархатцев. Блекло-золотистые пятна опавших листьев были небрежно разбросаны по пока еще безупречно-ровной зелени подстриженного газона, окружавшего новый элитный дом в одном из тихих переулочков почти в самом центре Москвы. На балконе третьего этажа стоял и курил, небрежно стряхивая пепел на клумбу с астрами и бархатцами, мужчина лет сорока. Его лицо не выражало ничего, кроме почти бессмысленного облегчения - казалось, он кожей впивал осеннюю свежесть, растворялся в ней, стараясь изгнать из всех уголков своего тела и сознания даже память о том, что существует нечто вне и помимо этой свежести. Казалось, у него не было ни прошлого, ни будущего, а лишь растянувшееся на столетия настоящее: утренняя прохлада, рябая и все время подвижная тень листьев на лице да холодный отрезвляющий аромат утра - кофе, дорогих сигарет и осени.


Переулок был почти пуст. Лишь быстро и несуетливо стучала каблуками по тротуару молодая женщина деловитой наружности (очки-хамелеоны, джинсы и кожаный пиджак) - я, собственной персоной - да дворник неестественно ровными движениями собирал граблями с газона листья соломенного цвета, досадно нарушавшие темно-зеленую подстриженную безупречность. Взгляд мужчины, стоявшего на балконе, безразлично скользнул по доврнику с движениями зомби зомби и на мгновение прояснился, остановившись на мне. Прояснился, оказался ясно-серым, серебристо-бездонным, как январское небо, прояснился... и через секунду снова померк. Шум машин, доносившийся с центральной улицы, звучал приглушенно, но показался мне самым торжественным звуком на свете, сравнимым разве что с великой тишиной в момент Сотворения мира. (Ведь только тишиной и ничем иным нельзя было оттенить то, предвременное...) Это сравнение не было праздным: в тот момент родился ЕЕ мир. В тот миг я стала ЕЮ - в тот миг и всего лишь на миг, но этого было достаточно.

В тот миг я поняла, что последний раз - и совершенно случайно - ОНИ встретились именно так. И оказалось, что ни к чему мне было что-то еще знать - ни прежней их жизни, ни первой их встречи, ни того, почему они расстались. Все это было, по большому счету, неважно. Все в их жизни было пестрой и колкой галькой меж пальцев, пыльным бисером, тусклыми стекляшки и монетками, все - кроме свежего пахнущего листвой и бархатцами утра их последней встречи.

И ОНА навсегда покинула меня, оставив за собой хрустальное и чуть грустноватое осеннее спокойствие.