памятник

               … и плачу, плачу я, плачу, плачу.
                А. Куляхтин
                Теперь, когда мой голос разряжен,
когда уж не запаса, ни запала
он не содержит, хладом заражен,
(что тоже, как подумаешь, не мало),
когда поход ледовых черепах
на языки лиющегося меда
веселую прохладу в черепах
произведет  –  мне явится свобода.

И я пойму – не отвертеться мне,
и не сбежать с бескрайней сей постели,
где я отныне буду спать во сне,
мучительные видя коктебели.

– Свободен ты, – насмешливый комар
меня проинформирует, взлетая,
другим плененный запахом  (Икар
кошмарный), и в воздУхе темном тая.

– Ты свободЕнек, – трижды прокричит
веселый кто-то голосом петушьим,
и с криками  истошными «О, shit!»
исчезнет мир призрАков прямодушных.

Пустыня, пустынь, плоскость простыня,
румяный колобок на горизонте.
Где муза, отпустившая меня,
в чьем плещется чернильном ныне понте?

Во мне трахеи дранные свистят,
а жилы как поджилки стали тонки,
и мыслей лихорадочных набат
не выдержат уш скоро перепонки.

И сердце нестесненное в груди
                пустынной
расползается лепешкой.
И азы, гаммы, беты и веди
разбухшей вдруг становятся окрошкой.

Без привязи (преострые притом)
предметы вкруг висков летают, скачут.

А я глотаю пресный воздух ртом,
и  плачу, плачу, плачу, плачу, плачу.