Пробуждение

               


    Колышется трава, а в ней бредёт огромный сероголовый буйвол, по животу его гладят стебли ковыля и полыни. Он везёт меня вдоль опушки леса, поддергивая гигантскими рогами, вылезшие из земли корни дубов и вязов. Полы моей одежды свисают с его необъятной спины, а когда мы в брод переходим, верховья огромной синей реки, стремящейся вобрать в себя небо, то краешки одежды касаются её потревоженной глади.
 Пение птиц оглашает долину, а восходящее солнце ласкает, окружающий мир своими лучами и в каждой росинке отражается гармония  вселенной.
Громада гор, темнеющая  вдалеке, сияет яркими белыми шапками снегов, а изумрудная зелень леса, что горит вокруг и дополняет мощь картины, которая стоит у меня перед глазами до сих пор.
Кто я и как попал сюда для меня тайна, а что будет потом, не знаю, но пока, что-то руководит мною и огромным серым буйволом, который несёт меня к неведомой цели.
 Сквозь дневной шум равнины откуда-то сбоку вдруг послышался тревожно манящий голос флейты. Ёе протяжные звуки звали меня и напоминали мне, о чем-то важном, в моём неведомом прошлом. Мелодия эта скользит среди окружающих её звуков, а переливы отдельных пассажей рождают в голове очертания каких-то смутно знакомых пейзажей.
  Я стал направлять моего серого на звук, но зов, дающий мне направление, стал изменяться и, колеблясь, исчез и буйвол остановился, прилёг и заснул. Чарующие звуки флейты, влекли меня к себе чрезвычайно, как быть - подчиниться велению пути или сию минутному желанию? Ах, эта вечная проблема выбора.
  Звук флейты звал и манил, а что страшного, подумал я и пошёл.
На всякое искушение есть свое оправдание и бескрайнее поле новых проблем, которые ждут тебя следом.
    На середине пологого плеча холма, чуть поросшего кустами,
сидела черноокая, златокудрая Сарасвати и ткала, отражаясь в мимо текущей реке, из окружающих её миров, пологи и ковры мелодий с орнаментами затейливых ритмов. Плотная череда застывших звуков сверкала волнами и подчиняясь ее властным движениям, оживала в меняющемся рисунке мелодии, образуя там венки, букеты и ожерелья, которые она подбрасывала потом вверх, где они растворялись, испуская дивные ароматы. Свет солнца казалось, сиял здесь ярче и наполнял пространство таинственным мерцанием. Я понял, что разучился дышать, такая плотная волна восторга вдруг пронизала все мое тело.
Она отняла губы от гудящей продольной флейты, но мелодия не исчезла, она лишь стала тише и спокойнее, как бы внутри себя.
- Присаживайся путник, - раздался голос, чуть низковатый, но удивительно покойный.
- Ты когда-то звал меня и желал играть музыку, теперь я пришла к тебе, ты этого еще хочешь?
- Не знаю, - с трудом выдавливая из себя слова, отвечал я, - вернее не помню.
- Ты много не помнишь, странник, даже своего имени.
- Ты и это знаешь? – сказал я и легкая зыбь удивления всколыхнула покой моей души.
Но через мгновение мое сознание опять обрело прозрачность и гладкость горного озера. Необыкновенный покой вдруг вошел в меня и, я так обрадовался этому удивительно приятному, и необходимому мне состоянию, что ушёл в созерцание орнамента, струящегося в воздухе, под вкрадчивые звуки флейты.
   Сарасвати, взяла восточную двухструнную скрипку и с помощью серебристого смычка вдруг вывела столь густой и протяжный интервал звуков, что  я весь наполнился его мощной вибрацией, и сознание растворилось среди этой волны.
  Маленькой точкой, я полетел сквозь планы и пелены, кишащих горизонтов. Все, более ускоряясь, к чему-то клубящемуся, белому и сверкающему, как солнце в тумане и пропал, ощутив себя уже где-то далеко в небе. Там меня обступили разного цвета звездообразные существа и, подхватив за руки, вовлекли в круг своего танца, где я слился с ними в единый поток естества и сознания, и исчез в дебрях вселенной. Мириады существ окружали меня, я сливался с ними в стремительных потоках и мы парили над янтарными долинах, которые находились между фиолетовых гор. Затем все неожиданно начали петь песню или скорее гимн, он захватил нас. Было в нём, что-то упоительно радостно-восторженное, мы все стали одним бесконечно большим существом, которое было пронизано тёплым ласковым светом, струящимся не откуда волнами. Эти волны окатывали поющих и в каждом хористе звучало, что-то особенное своё, но когда это всё вновь объединилось, то нескончаемый хвалебный восторг приподнял огромный полог хора и скрутил его в гигантский шар, несущийся к растворяющему сиянию света.    
  …Это не было похоже на обычное пробуждение от сна, это было скорее возвращение, из какой-то неведомой дали, где я мог быть один миг и тысячу лет. Но не это волновало меня в тот момент, а то, что не мог я вспомнить, кто я и зачем сижу на этом холме. Рядом тихо паслось большое, красивое и рогатое животное серого цвета.
 Вдруг, откуда-то из-за спины появилась неземной красоты Мать с Младенцем и сказала мне: Имя твое Андрей, что значит мужественный, так и следуй этому, и исчезла.
  Словно маленькая сверхновая родилась в моей голове.  Это имя засияло ярким и ровным светом, озаряя мрак моего сознания и согревая сердце. Как будто из мрака небытия, по мановению чьей-то всесильной воли, появилась во мне неведомая крупица, животворящего дыхания Творца.
  Но тогда я этого не понял, а лишь наблюдал, как лучи, от сияния имени, пронизывают тьму моей спящей памяти, вырывают из её клубления лишь  ключевые моменты моей бестолковой жизни, чтобы с помощью них вспомнить кто я, и что я.
Внутри меня образовалось, что-то похожее на желтовато-красноватую пирамиду, состоящую из лучей и линий, идущих от имени и опирающихся на сиюминутный момент, окружающей меня реальности. Я почувствовал веление зова, уже знакомого мне и сев на буйвола, поехал на нем, продолжая путь. Его мерное, ритмичное покачивание выравнивало моё состояние и, успокоившись, я стал созерцать, окружающий меня пейзаж.
  Долина стала более каменистой, начиналось предгорье, стали попадаться более высокие холмы, дорога петляла между ними, открывая за поворотами живописные пейзажи. За поворотом очередного холма я увидел, выбивающийся из-под камей ручей, а около него на валуне сидел, задумавшись, седоволосый старец. Мой буйвол неожиданно ускорился, затрусив к нему и не доходя пяти шагов, остановился и прилёг. То, что сидящий человек почувствовал наше приближение, казалось, мне очевидным, но он находился спиной к нам и пока никак  не обращал внимание на наше присутствие, вернее на мое, потому что, обернувшись, я увидел, что животное куда-то исчезло.
Надо же, подумал я, почему здесь постоянно что-то исчезают? А может у меня какой-нибудь дефект головы или зрения, здесь вижу, а там не вижу.
-  Нет, со зрением у вас все порядке, - сказал тихий ровный голос за моей спиной, - Просто в вашей жизни происходят, происходили и, наверное, ещё будут происходить, не очень понятные вам вещи.
 Я обернулся на голос, а он, увидев мой удивленный взгляд, представился:
-     Иосиф.
- Где я оказался, почтенный Иосиф?
- Там вдалеке чернеют Гималаи, а мы в предгорной долине.
- А почему я здесь, вы случайно не знаете?
- Судя по тому, что вас привёз серый, вы проснулись для пути, а то, что он вас не довёз до меня, говорит о какой-то сильной вашей проблеме.
- Ах, вот в чем дело, -  делая вид, что я что-то понял, сказал я,
но, почувствовав, его взгляд, стало понятно, что врать глупо.
И поняв это, я с виноватым видом поднял взгляд и увидел его глаза.
Это были две сверкающие черные бездны, которые втянули меня в свою сияющую тьму…

   … Город, залитый солнцем от края до края, расстилался перед моими ногами, а я находился на вершине белой горы изрезанной ветрами, дождями  и дорогами.
- Вот, меня носит, зажмурившись от солнца, - подумал я. Прикрыв ладонью козырьком глаза, стал искать дорогу вниз. –
- И чего меня сюда закинуло, не успеешь привыкнуть к одному месту, а главное понять, где находишься, бум тресь и уже неведомо где. Да, кстати я еще не представился, хотя с этими перемещениями, честно говоря, было не досуг. Мне было сообщено, что я Андрей и это действительно так, судя по тем фрагментам памяти, которые прошли перед взором моего сознания, я увидел момент зачатия, рождение, некоторые подробности  детства, параллельно с этим даже некоторое подобие космогонии, явно не мной придуманную, а скорее, рассказанную мне в понятных мне образах.
   Есть одно иудейское предание, что в момент супружеской близости, если она освещается Господом зачатием нового человека, Творец посылает своего Ангела, который рассказывает, растущему в утробе дитю все тайны и законы вселенной, а когда ребенок рождается уже познавший все, то Ангел слегка щелкает по губе под носом. И родившийся человек в изумлении забывает все, чтобы в трудах познавать все заново, а от щелчка остается углубление на верхней губе и плач при рождении.
    Дорога с горы чем-то напоминала прожитую мной небольшую бестолковую жизнь, состоявшую из каких-то, странных и нелепых поступков. Объяснить, которые в полной мере не берусь и сейчас, могу только констатировать, что мои устремления идти на поводу только у своих удовольствий, напомнили тропинки идущие вдоль пропасти. Вдоль них росли действительно самые яркие и необычные цветы, но обладание ими никак не приближало к постижению подлинного смысла моего существования. В этих действиях было позерство залихватского скалолаза, играющего в экстрим, в обмен на адреналиновую эйфорию.
   Но охота пуще неволи, и я полез за красивым анемоном, источавшим удивительный аромат и манившим к себе желанием взять его. И я достиг цели, сорвал его и насладился запахом, совершенством формы и радостью обладания. В момент наивысшего восторга я чуть забылся и, оскользнувшись, полетел в незамеченную мной пропасть, где холодная тьма её дна уже приблизилась ко мне… и я взмолился к Господу, прося не погубит меня за мои бесчисленные прегрешения и … налетел на какое-то деревце, которое, ломаясь подо мною, притормозило моё падение, но от удара о скалы я потерял сознание.
 Тьма поглотила меня и закружила меня сначала жгучей, холодной чернотой, а потом вытолкнула в свои тоскливые серые коридоры.
     Всё тело пронизывал холод, от которого нестерпимо колотило ознобом тело. Как тяжело дышать, подумал я и приоткрыл глаза, увидел комнату, где  жил когда-то раньше.  Лампа,  стоящая на пианино, строила  рожи и слегка прикрыв себя шляпой абажура, нагло светила в глаза. Очень хотелось пить и снять с себя мокрую от пота майку. Глянув окно и обнаружив среди буйства липкой московской зимы, трех персонажей оседлавших растущее перед окном дерево, стало понятно, что температура за сорок и не первый день. Вдруг появилась малознакомая особа с  вздыбленными черными волосами, и спросила разрешения разложить в компьютере пасьянс, я отказал ей и попросил пить. Улетая в дебри подсознания, я услышал стук чашки о табуретку стоящую рядом.
   Я летел по лабиринтам своего душевного мира и был в ярости от своего бессилия. Передо мной появился исполинский монстр, сплошь состоящий из змей и открытых зубастых пастей. Перекрестив его мысленно, я понял, что пройду только так, Иисусова молитва рассекла его окончательно с третьего раза. Вот меч мой, - в восторге подумал я и принялся долбить всех волков мысленных, стоящих у меня на пути. А было их не счесть, и обличия имели они самые неописуемые, какие там фильмы ужасов. И в исступлении стал носиться по коридорам и залам  своего подсознания, где из темно-фиолетовых и бордовых углов выскакивали то, одетые в шипастые панцири свирепые рыцари, то чешуйчатые, переливчатые змеи бросались из темных углов, норовя задушить в своих объятиях, то грозили обвалиться стены и похоронить меня под своими обломками.
   Нескончаемая череда коротких поединков, несмотря на бесконечное разнообразие противников стала утомлять меня и я решил уйти от этой напасти, и стал разгонять тяжелую волну сноведений. Через какое-то время она вынесла меня на вершину горного хребта, где на неширокой площадке сидел буддийский монах в своих бордово-серых одеждах.
        И я заглянул в глаза буддийскому монаху, но белая вспышка черной пустоты от накопленной многолетней сублимации отбросила меня, и я оказался на заснеженном горном перевале. Предо мной заревался рассвет, горы были ещё темны, но ощущение света проявлялось со всех сторон. И вот она вспышка первого луча, который появился из-за ребристой горной спины и, … И полилось золото солнца, нескончаемой лавиной пропитывая воздух, нестерпимо искря снег и превращая окружающий мир в сияющую картину победы света над тьмой.
    Защитных очков не было и пришлось закрыть глаза.

   И  вдруг на белом пологе бумаги вспыхнули стихи золотистыми буквами –рисунками. Я стал судорожно их читать они сопротивлялись и не складывались в общий смысл, а размазываясь и разбегаясь, ускользая от глаз и поддаваясь чтению, но я уперся и ухватил руками переднюю строку и она превратившись в дорогу – струну, поддалась и остановилась:   

Шёл я по полю души         
По тропе воспоминаний,
Глядь, вот зеркало лежит,
Манят тайные желанья.

Взял я в руки тонкий круг,
Ощутив в себе тревогу,
И увидел небо вдруг,
Что сияло синью строгой.

И лицо чужое в нём,
Глаз задумчивых объятье,
А за оным водоём,
И купаются там братья.

Вековой на бреге дуб,
Конь под ним прядёт ушами,
На пригорке светлый сруб,
С частоколом, воротами.

Дева по воду идет,
Коромысло расписное,
Платье с бисером шуршит,
А лицо её родное.

Лоб упёрся в твердь стекла,
Тень на зеркало скользнула,
Вечер щурится и мгла,
Все подробности слизнула.

Что за тайна, чудеса?
Зеркало в искусной раме,
Край резной – ползёт лоза,
И рассыпан красный камень.

Отражает рябь души,
Это зеркало чудное,
Рядом с сердцем пусть лежит,
От него ничто не скроешь.

Надо же, среди песен и сутолоки прозы прорастают вдруг стихи, из выношенных образов, которые родятся в беготне метро, среди вороха случайных взглядов, тайных вожделений и  чьего-то глухого недовольства. 

   В мой сон вошло, что-то тяжёлое и требовательное, но только после третьего удара я осознал, что это звук колокола. Да, обычного колокола и если вас, когда-либо будил колокольный звон, то вы поймёте моё ощущение. Дверь в келье приоткрылась, и  чей-то спокойный ласковый голос сказал: « Братия на молитвенное правило идёт так, что вы тоже поспевайте».
  Я вытащил себя за шкирку из кровати, и быстро одеваясь, стал оглядывать помещение, в котором провёл ночь. Ничего лишнего, крашенные белые стены, киот с иконой Богородицы с Предвечным младенцем в восточном углу, несколько книг на широком подоконнике, не очень широкая высокая кровать у правой стены ближе к двери, у левой стол с одной тумбой и на нем тоже книги.
  Да, чего только не присниться в ночь перед Причастием.