Красный шарф
Я давно разучился заглядываться на женщин на улицах, разучился знакомиться вот так, сразу, сходу и – в пропасть. Из этого никогда не выходило ничего путного. Мне было 32 года, в общем-то, немало… И очень много для человека, так и не нашедшего своего счастья и прибывающего в одиночестве. Я любил своё одиночество. Это и стало, вероятно, тогда моим счастьем. Друзья подшучивали надо мной, называя закоренелым холостяком, циником, как-то там ещё… И, в сущности, они были правы. Я перестал относиться серьезно ко всему, - наверное, не то время выбрал, ведь как раз в этом возрасте люди как нельзя более серьёзно ко всему относятся. Устал… Надоело. Думал, чем проще стану жить и думать, тем меньше будет разочарование от этой жизни.
…Итак, я постоял с минуту и вновь направился дальше. Я шёл домой. Возвращался с работы. Вернее, с бывшей работы, - меня уволили. Моя начальница не посчитала нужным оставлять меня на рабочем месте после того, как я отказался поужинать с ней со всеми вытекающими из этого последствиями. Я действительно любил своё одиночество. Да и зачем мне было это надо? Давно не юная, 35-летняя женщина, она подыскивала себе подходящий кадр среди своих подчинённых и почему-то посчитала меня более чем подходящим. Странно… А ведь я никогда не претендовал ни на что подобное. Не нуждался, что ли…
Я шёл медленно, растягивая дорогу от работы до дома, по которой проходил в последний раз, провожал пустыми глазами проезжающие мимо машины, так же бессмысленно, как проводил и её. Был ли я расстроен? Нет, наверное. Я ведь старался смотреть на всё проще, наслаждаясь своим одиночеством и независимостью. Перед глазами маячил красный шарф, непонятно почему, видимо, раздражая меня своей яркостью на фоне снежного вечера, зажигающего свои спокойные, одинаковые огни. Я пару раз останавливался у витрин магазинов, в один даже заглянул, наверное, потому, что мне некуда и незачем было идти. Но я ведь любил своё одиночество и делал, что хотел.
Двести метров я растянул на сорок минут. И тут внезапно снова увидел её. Я узнал её по красному шарфу, небрежно перекинутому через плечо. Она стояла, прислонившись к углу универмага, печально разглядывая прохожих. Тогда я смог рассмотреть её: она была невысокой, лет двадцати пяти, в скромном сереньком пальто, небольшие глаза, обычные невнятные губы – в общем, ничего особенного. Даже некрасива. Я поначалу удивился сам себе: и что именно её шарф так ко мне привязался? Точнее, я к нему?..
Но я почему-то не отходил. Я стоял и смотрел на неё. Мне нравилось за ней наблюдать - это я понял уже позже. Она то взволнованно озиралась по сторонам, то грустно опускала свои спокойные, усталые и, по-моему, немало повидавшие глаза. Временами набегавший ветер волновал её каштановые волосы, одновременно поигрывая концом шарфа.
Так прошло минут десять. Я понял, что она собирается уходить, так и не дождавшись чего-то, но, судя по всему, именно этого и ожидая с самого начала. И вдруг что-то подтолкнуло меня, я так давно этого не делал…
-Девушка, вы не скажете, сколько сейчас времени? – Это был глупейший вопрос, который я только мог придумать.
Она посмотрела на меня с печалью в глазах, но тихо улыбнулась и ответила:
-У меня нет часов, извините. Но я полагаю, времени достаточно, чтобы было пора идти домой…
-О чём это вы? – Вдруг спросил я, почему-то думая, что беседа завязывается, хотя и не понимая ещё, зачем мне это надо.
-О том, что день закончился, и пора идти домой. – Удивительно учтиво ответила грустная девушка и снова улыбнулась. Тонко, натянуто, но не фальшиво.
Сам не знаю, почему, я пригласил её выпить со мной чашку кофе в ближайшем кафе. Она посмотрела на меня слегка растерянно, отвела глаза и снова улыбнулась, немного задумчиво пошевелила кончиком красного шарфа, будто решив для себя что-то. Согласилась. Перед этим успев недоверчиво взглянуть на меня, но не желая ломаться. Она этого не умела, я заметил сразу. Может, поэтому я подошёл к ней? В ней была искренность, кротость, измождённость бесплодным ожиданием получать от людей то же самое. Поначалу я думал, что ошибаюсь в этих своих мыслях, вполне вероятно, что она ничем не отличается от обычных кокеток и ломак, не смотря на свою, прямо скажем, невзрачность, но она была чем-то другим… Другим существом. Незнакомым мне доселе.
-Владимир, - сказал я, уже сидя за столиком, и протянул руку.
-Ирина, - не мешкая, ответила она и пожала мою руку. Я почувствовал, что её кожа гладкая, мягкая, как у ребёнка, но какая-то…усталая и очень холодная.
Мы разговорились. Удивительно: Ира не казалась мне очень хорошей собеседницей и уж никак не болтливой, но она обнаружила себя как необычайно откровенного человека. Она говорила много, искренне, с интересом слушала меня. Ей этого долго не хватало. До того момента всё ещё не соображая, что, зачем и почему со мной это происходит, я начал понимать, что мне очень сильно не хватало того же. Удивительно. Такая искренность с совершенно незнакомым человеком! Хотя порой абсолютно незнакомый и чужой нам человек способен стать самым близким и понимающим. С ним проще поделиться.
В тот вечер Ира так спешила на свидание. Этот молодой человек нравился ей уже долгое время. С первого курса они учились в одном институте. Он был красивый (действительно красивый, она показала мне фотографию, правда, выбросив её после этого в ящик, стоящий неподалёку от столика), высокий, с благородными чертами южного искусителя. Ира ощутила головокружение, как только впервые увидела его. Он же, как водится, её не замечал. Восемнадцатилетняя девушка шла на любые ухищрения, подстёгиваемая своим чистым порывом, и совершенно напрасно. Он успел жениться и развестись, у неё же всё никого не было.
По окончанию института они, по иронии судьбы, устроились на работу в одно место. К тому моменту он был разведён, а Ира отказала двоим, слепо веря в сказочный финал. Андрей был вежлив, учтив, даже мил, так что надежда только расцветала вновь, но… Не более. Он флиртовал почти со всеми женщинами, окружающими их на работе, а в Ире кроме сослуживицы и, впрочем, неплохого товарища никого не видел. Однажды она прислала ему цветы. Не подписалась. Он сделал вид, что ничего не понял, хотя не знать просто не мог – эмоции молодой наивной девушки были написаны у неё на лбу. Ира сделала рискованный и неверный шаг: она пригласила ловеласа на встречу и сказала о своих чувствах. Андрей лишь улыбнулся в ответ, сказал, что давно обо всём догадывался, что, безусловно, рад такому порыву искренности, но… Опять не более. На следующий день весь отдел знал об их разговоре.
Измученная Ира сменила работу. Но всё же иногда проходила мимо старой, чтобы увидеть его хоть издали или поздороваться, если он соизволит подойти и снисходительно и с наигранной теплотой чмокнет её в щёчку, с деланным восторгом поинтересовавшись, как у неё дела. Ира знала, что не нужна Андрею, что ему не нужны честные, откровенные, настоящие отношения, которые она хотела ему дать, ему было достаточно буквально лежащих у его ног женщин, готовых в любой момент прийти к нему в постель. И не более.
Но неделю назад что-то произошло. Андрей позвонил Ире. Она не была уверена, хочет ли его слушать, но он попросил о встрече. Что-то снова всколыхнуло её, и она согласилась. Она знала, что не стоит ждать от этого человека чего-то хорошего, большого и светлого, и даже предполагала, для чего он решил с ней встретиться, но, почему-то, пошла. Она хранила себя, калечила себе жизнь, отказывала мужчинам, забывала обо всём и всё делала, чтобы хоть недолго побыть с Андреем. Она не смогла это оставить. И пошла. На час раньше. Побежала.
Её автобус простоял в пробке. Ира опоздала всего на шесть минут. И прождала ещё сорок восемь. И оставила всё в прошлом. Взяла и отбросила. Хватит, решила она. Не нужно. Перебросила шарф через левое плечо и собралась уходить. Когда к ней подошёл я…
-Сейчас мне 23, я выгляжу старше, знаю, - заговорила после небольшой паузы Ира, - но всё, что у меня было, сделало меня старше, по крайней мере, лет на десять. Я была одинокой, была брошенной, была влюблённой, была почти мёртвой, была несчастной.… Но знаете, так хочется стать счастливой! Очень. И я решила, что сделаю это. Стану. И буду такая жить, долго и не одна. Я даже умудрилась подорвать своё здоровье, совсем не жалела себя… А надо, знаете, очень надо. А иначе, кто ещё пожалеет? Извините меня, я всё говорю, говорю, но это потому, что я сейчас решила начать новую жизнь, а вы случайно попали на этот момент. Не сердитесь на меня. Я ведь только отвечала на ваши вопросы, и рада, что вы их задавали. Лучше расскажите теперь о себе. Если не боитесь быть откровенным. Это сейчас большая редкость, я понимаю, и не обижусь, если вы не захотите…
Я почувствовал что-то. Наверное, это было родство с этой редкой девушкой, преданной, искренней, настоящей и, не смотря ни на что, живой. Таких я не встречал. Потому и был один среди искусственности, жеманства, сам приспособился, стал подобным, не обращая внимания уже ни на что, даже на редкие приступы тошноты как следствие того, что мне это чуждо.
Об этом я и стал рассказывать. О себе. Изредка пугливо озираясь, беспокоясь о том, действительно ли ей интересно и не делает ли она вид, что слушает меня. Это и вправду было для меня редкостью. Ира слушала. Даже прислушивалась.
Я рассказал, что мне 32 года, что рано стал самостоятельным, научился зарабатывать деньги, пройдя через огонь и воду, женился в 22, скоро опомнился, а точнее, после 18 месяцев совместной жизни, понял, что я-то, как раз, здесь не нужен, нужны, как это ни банально, мои деньги и крыша, под которую можно приводить в моё отсутствие других. Обозлился, отгородился от женщин года на два, потом начал снова заводить отношения, теперь уже несерьёзные, злорадствуя, изменял, обманывался, не видел ничего, кроме лжи, беспочвенной мести и притворства. Устал. К двадцати восьми заделался отшельником. Коим и являлся на момент откровенной беседы с Ирой. Но, глядя в её глаза, злой и запуганный, я понимал, что начинаю новую жизнь, как и она. Уволившись четыре часа назад с работы, я понял, что это стало началом. Знамением, если хотите. Я смотрел на Иру, неведомое мне доселе существо с красным шарфом, обмотанным вокруг шеи, и осознавал, что пора. И оставил всё в прошлом. Взял и отбросил. Хватит, решил я. Не нужно.
-Знаете, мы такие разные, но…-начала Ира, но я закончил за неё:
-Но у нас столько общего!
Она рассмеялась, закивала головой, прикрыв на секунду лицо концом красного шарфа. Когда Ира снова раскрыла лицо, я увидел, что она поменялась. Она порозовела, усталость немного отступила от её чистых и всё ещё по-детски наивных глаз и в них блеснула юность, которую она утратила. Я случайно задел её руку: она всё ещё была холодной. Но Ира улыбалась. Уже по-другому. Широко, не натянуто, солнечно… И я заметил, что её бледные губы, показавшиеся первый раз обычными, трогательно тонки, немного обветренные, но нежные и, верно, очень мягкие. Что небольшие светлые глаза смотрят ласково и понимающе, робко выглядывая из-под тёмной опушки коротких густых ресничек. Что её волосы тёплого цвета.
Мы покинули кафе. Неумолимо надвигалась ночь, а мы всё разговаривали, делились нажитым и наболевшим, словно у нас никого больше не было. Да, у нас никого больше не было, и двести метров мы тянули на сорок минут. Не смотря на немаленькую разницу в возрасте, она могла поспорить со мной в разочарованности и неудовлетворённости жизнью. Да, она сделала Иру лет на десять старше. Но в глазах ещё мерцал чистый юношеский огонёк надежды. Я радовался, что вижу его.
-Я бы очень хотел продолжить нашу беседу, - сказал я, остановившись, - но не знаю, позволите ли вы снова когда-нибудь вас увидеть…
Ира поменяла улыбку. Она стала грустной, слегка разочарованной. Она подумала, что всё повторяется, и уже не стоит воображать возможность увидеть меня снова.
-Я живу совсем не далеко, - ответила всё же Ира. – Вон там, видите? За тем домом стоит… - она неудачно развернулась и тут же поскользнулась и упала на коварную промёрзшую почву. Я бросился её поднимать. Она весело расхохоталась:
-Вот так всегда, видите? – Говорила она, поднимаясь с моей помощью на ноги. – Моя неуклюжесть даёт о себе знать в самые неподходящие моменты…
Я неловко подхватил её под руку и принялся отряхивать от снега её серое пальто и красный шарф, приговаривая:
-Вы точно не ушиблись? Да нет, это как раз я неуклюжий, не успел вас поймать… Знаете, это я виноват… - Я уже нёс откровенный бред, держа Иру за её холодную руку. Она улыбалась, всё улыбалась, и мне стало вдруг так легко и приятно, что в следующий момент я рассмеялся вместе с ней. На мгновение Ира сморщилась, но я сразу заметил это изменение в её лице:
-Вам больно? Я же вижу: вы ушиблись!
-Пустяки, - ответила она, освобождаясь от моих неумелых спасательных объятий, - с такой ерундой я привыкла справляться одна. Всего лишь ногу подвернула, ничего страшного. – И она по привычке перекинула свой шарф через плечо.
-Ну уж нет, - неожиданно для самого себя запротестовал вдруг я. – Я помогу вам, доведу вас до дома, и даже не пытайтесь меня переубедить.
Ира удивлённо посмотрела на меня, приблизилась к моему лицу почти вплотную, я увидел, как подрагивают её губы, дала мне вторую руку, такую же холодную, но слегка трясущуюся не от мороза.
Мы грузно ввалились в пустую одинокую квартиру, где только выбежавшая навстречу кошка взглянула на трясущихся в объятиях друг друга людей и сделала вид, что не замечает нас. Я терпеливо освобождал её шею от тяжёлого красного шарфа, бережно стягивал маленькие сапожки и вдыхал запах от её волос, что были такого тёплого цвета. А она обнимала мои плечи горячими руками, и огонь юношества в её глазах загорался всё ярче.
Невозмутимая кошка тихо и величественно спала, свернувшись клубком на красном шарфе, валяющемся в углу комнаты. В полумраке светились Ирины глаза, волосы разметались по подушке, тёплые спокойные руки обнимали мою грудь.
-Я не люблю своё одиночество, - прошептал я. – Прошу тебя, не позволь ему вернуться ко мне.
Ира улыбнулась и кивнула головой. Иногда слова не нужны.
Я больше не уходил из той квартиры, в одночасье переставшей быть пустой. Только пару раз – чтобы забрать вещи из своей, одинокой. Моим домом стала Ира. Родным, милым, всегда тёплым и любимым. Дом – это то, куда ты спешишь и стремишься, где тебя ждут. Спешил я только к ней. А она ко мне. Мы были домом друг для друга. Ира стала моим чудом. Неведомое доселе существо, я познал её всю, но она продолжала оставаться загадкой. Я знал её лучше, чем себя, но не было никого таинственнее Иры.
-А ведь я тогда думала, что ты уйдешь, и я никогда тебя не увижу, и всё будет, как прежде, - говорила иногда Ира. – Но ты остался. Спасибо.
А я был бесконечно благодарен тяжёлому красному шарфу, который нечаянно задел меня на улице холодным февральским вечером и изменил мою жизнь. Меня изменил.
Год спустя, тем же февральским вечером, но только тёплым и влажным, Ира умерла. Грубо умерла, жестоко, страшно – от инфаркта. Не жалела себя, совсем не жалела. Я виноват: не успел излечить то, что искалечили когда-то другие. Я вернулся домой тогда, на ощупь включил свет, так же на ощупь, будто всё ещё темно, прошёл в её комнату, где всё пахло ею, её теплом, её смехом, взял со стула красный шарф. Она оставила его дома, не стала одевать на работу – было очень тепло, неправильно тепло для февраля… И сказал ей всё, что, как считал, не успел сказать ей за год.
Иногда слова не нужны – и мы их не произносим. Но иногда становится поздно, чтобы их произнести. Надо говорить. Да, слова мало значат, но после долго жалеешь, что не сказал их раньше. Надо было… Я рассказал, как она была нужна мне, каким чудом она для меня была, как я каждую минуту любил её, и как резко потерял её теперь. Грубо потерял, жестоко, страшно.
Слова нужны всегда.
Мне 37 лет. Я живу один. У меня нет дома – есть только квартира. О доме я вспоминаю, когда достаю с дальней полки вещевого шкафа, стоящего в коридоре, тяжёлый красный шарф…
Свидетельство о публикации №104022901197
Но Сердцу не дам я сорваться
И инфаркта не будет уже
Рекс 29.02.2004 21:03 Заявить о нарушении