Заснеженный тамбур встреча с бродским

     Я возвращался из Великого Устюга по железной дороге. Моим соседом по купе был некий господин, который внимательно и очень долго читал газету с объявлениями, а затем с шумом пил чай, ложкою звеня, перемешивая в стакане сахар. Я лег спать, хоть солнце светило и снег, искря летел.
      Я проснулся, когда поезд на станции Котлас, как обычно уже долго стоял, верней сказать, вагон взад-вперед возили, прицепляя к другим. Взглянул в окно, но там ничего интересного, кругом снег и ветер дул Борей.
        В расписании я увидел, что в три часа ночи будет станция Ерцево. Я много раз проезжал мимо нее, но никогда ее не знал, как она выглядит. Конечно же она ничем не отличается от тысяч других, но все-таки...
        Я поставил будильник на без десяти три и опять лег спать. Мне снился звон бубенцов и храп коней, но в тот момент подал сигнал будильник и оказалось, что мой сосед опять размешивает ложкой сахар в стакане и хлебает чай.
        Я встал, взял сигарету и вышел в тамбур. Он был снегом заметен и в нем гулял морозный ветер, а изнутри был весь заиндевелый - дверь почему-то оказалась без стекла. Странно, днем стекло было. Я увидел приближающиеся огни, фонари, прожектора, фигуру станционного кондуктора с флажком, здание вокзала Ерцево, похожее на огромную трибуну или корабль, столб с надписью 683 - расстояние от Москвы. Видно было, что здание старое, обито зелеными узенькими дощечками. Я выглянул через дверь, благодаря судьбу за то, что не было стекла, и посмотрел вдоль поезда. Никто не выходил и не входил в вагоны. Стоянка две минуты.
        Здесь сорок лет назад в такую же февральскую ночь (а может быть, был день) тех двух минут хватало, чтобы группа тунеядцев успела выпрыгнуть на снег. Потом на грузовике везли их  дальше - в село Норенское.
        Бродский ехал в ссылку.
        Поезд тронулся, морозный ветер усилился и вихрем закрутился в тамбуре, я видел убегающий назад вокзал и треугольные дома, чья геометрия еще резче выступала на фоне белого безмолвия, погружающегося во тьму ночи. Вспомнились стихи, описывающие ландшафт за тем окном.

         Заносит пульмана в полночной мгле,
         заносит крыши, окна, стенки, двери,
         подножки их, гербы, замки, суфле,
         зато внутри темно, по крайней мере.
         Пути в снегу, составы, все в снегу,
         вплетают ленты в общий снежный хаос,
         сливаясь с ним, срываясь с ним в пургу.
         Исчез вокзал...

        Вот сквозь пургу несутся хлопья, что "быстро льнут к ночным путям, к флюгаркам мертвых стрелок и к перьям их, огни на миг сверкнут и вновь лишь ночь видна".   Вихрь не дает ни смотреть ни дышать - "дуй, дуй, кричи, свисти им вслед невнятно, пусть круг, пятно сольются в ленту, в крест".
        У меня кружилась голова, я рисковал получить воспаление легких, но я стоял, прижавшись к стене тамбура,  следя за вакханалией стихии которая сегодня, как и тогда "...ревет - верней, один гудок взревел во тьме - все стадо спит - и скрежет стоит такой... гляди, как рог, в пустой буфет громадный буфер врежет".
        Воющим снарядом ворвался встречный поезд, ослепив огнем. Набрав воздуха, я что-то закричал.

        "Улисс огня плывет в ночной простор.
        Кусты чадят. Вокруг трава ослепла:
        в былую жизнь прожектор луч простер..."

        Потрясенный, я вернулся на свое место, дрожа от холода. Или от встречи с этим стихотворением, написанным сорок лет назад? Господин сосед с хрустом мял газеты.
        Я видел то, что видел Бродский, то, о чем он писал и, как в колодец, с этими воспоминаниями я рухнул в сон. Я мог спать, потому что я ехал домой.

(02.2004г.)