к дню русского воина

               

  Метро, это гигантский подземный механизм для перемещений, в котором всё нацелено на движение, и люди, объединяясь в транспортных потоках, остаются в  одиночестве среди множества себе подобных. Все исполняют некий ритуал перемещения в пространстве и у каждого своя цель, и место в этой гигантской человеческой мозаике.
  Здесь и бомж, спящий в кольцевой электричке, и красавица в норковом  манто, брезгливо зажимающая нос от миазмов, исходящих от бродяги, все на время поездки - лишь пассажиры.
  Нередко захватывает мысль, что здесь в этой бесконечной галереи проходящих  лиц можно найти именно того или ту, которые… ну, те единственные. Но эта иллюзия количества, как правило, не переходит в качество и как, показывает практика, обилие связей лишь разрушает и превращает тебя  в бесчувственного ловца удовольствий.
   Именно в метро вдруг охватывает чувство одиночества и потерянности, что ты никому не нужен в этом бескрайнем океане себе подобных.
 Но ночная подземка это особенное состояние города. Ее пассажиры либо неестественно веселы, от тех или иных обстоятельств, либо мрачны и усталы, и тогда спят, или сурово и уныло смотрят на окружающий их мир.
 Так думал поэт Петров, даже занося отдельные свои мысли в блокнот.
  Он ехал на одной из последних электричек в весьма благодушном и потому созерцательном настроении, и стал рассматривать окружающий его мир.
  Напротив сидели два человека кавказской наружности и вели себя нагловато - испуганно, обсуждая свои горско-коммерческие проблемы на родном языке. Был еще один пьяный спящий, занявший всю скамейку, и судя по всему проехавший свою станцию.
  На очередной остановке открылись двери и в вагон вошел, вернее прибыл и присутствие этого человека было неоспоримым фактом. У Петрова аж перехватило все внутри. Ничего подобного он  не встречал. Это был человек, о которых обычно говорят, нарисуешь не сотрешь. А точнее это был представитель какого-то армейского спецназа, да еще одетый в такую форму, что если бы Петров не подпер вовремя челюсть, ее пришлось долго искать.
  В малиновом берете, невысокий, коренастый, в жилетке с полста карманами, в яловых сапожках и галифе, но главным во всем этом - был взгляд и выражение лица. Один глаз левый был черен и бездонен с прищуром постоянного прицела, второй был на выкате от избытка мужской решительности. Лицо бороздили шрамы и суровые складки. Он, осмотрев вагон, присел на скамью с кавказцами, вернее на самих детей гор.
  Они сразу притихли и съежились, пытаясь как можно глубже вжаться в боковой железный поручень скамьи. Потом синхронно замерли и перестали дышать, пока было терпежу. Но через минуту осознав, что непосредственно сейчас их размазывать по полу не будут, а офицер видимо прибыл только что из Чечни, оно робко и не слышно стали втягивать в себя воздух. 
  Кто был, сей герой по званию, Петров не понял, погоны скрывала, навороченная жилетка, но то, что не меньше майора это точно, скорее выше. Петров смотрел жадными глазами и внутренне был в полном восхищении, но не от его действий, а от сознания, что есть в русской армии богатыри. Это тебе не киношные Арнольды и Сигалы, и не вертлявые ушуисты – это был вояка,  дух войны во плоти, эдакий Марс. Он был спокоен своей силой и смыслом своей профессии. Покопавшись в своих обильных карманах, он с некой напускной ленцой отпускника вынул жевательную резинку и, содрав с нее обертку, бросил на пол и чиркнув сапожком, подгребая ее под скамейку и стал жевать резинку.
  Петров расстроился, расстроился не за метро, в котором ежедневно десятки тысяч людей мусорят вольно или не вольно. Петров расстроился из-за соринки попавшей на сиявший перед ним идеал вояки, ну конечно, нам втолковывают, что настоящий вояка это грубый и жестокий убийца, но Петров знал, что это не так. Воин, ходящий ежедневно по лезвию бритвы войны, знает цену жизни, и то что она прекрасна, и видит красоту и грязь мира. И перед Петровым был настоящий защитник, его Петрова страны. За уверенной спиной которого не страшно за свою семью и мать. И поэт выражением лица и жестом рук показал недоумение, глядя  на это действие военного.
  На лице спецназа промелькнуло сомнение, которое сменилось легким раздражением.
Петров расстроился еще больше и высказал свою мысль вслух, что не пристало офицеру мусорить в вагоне.
  Вы не подумайте, что Петров отчаянный  сверххрабрец, он прекрасно понимал, что этот человек сильно покалечит его одним  ударом. Но Петров не боялся его, это же был свой русский и его Петрова жизни защитник, и почему он его должен бояться, когда тот ему так сильно по-человечески нравится. Ему, поэту хотелось чем-то помочь этому вояке и объяснить, чтобы тот не унижал своего достоинства этим поступком.
 Спецназ встал, слегка додавив кавказцев  и направился к выходу, но повернулся на полдороги и подошел к Петрову с недобрым намереньем. Кавказцы алчно заблестели белками глаз. Пьяный на скамье тоже неожиданно проснулся и стал пялиться, соловыми не до конца разлепленными глазами.
Ты что-то имеешь сказать, - сурово сказал Петрову спецназ.
Да, - сказал Петров. Тот посуровел еще более.
А ты знаешь, какой сегодня праздник, - спросил просиявший Петров.
Нет, - ответил спецназ, пытаясь найти что-то в своей военной голове.
Преображение Господне, - радостно выдохнул Петров.
А, - прояснился ликом вояка, - ну тогда ладно.
И уже в миролюбивом равновесии вышел из вагона.
Кавказцы, дождавшись закрытия дверей, дружно стали ругаться на своем языке и злобно поглядывать на Петрова.
  А ему было глубоко не до них. Он радовался, что в ночном городе повстречал Человека.