Семья. 9. Глава7. Письмо Ворошилову

Глава седьмая. Письмо Ворошилову

Священный день Симхат Тора,
В права вступивший честь по чести
С заката -- вечером вчера,
В начале сей главы -- уместен.

Названье праздника могу
Перевести как "Радость Книги".
Надеюсь, этим не солгу...
А дни проносятся, как миги...

Итак, тридцатые. Кузнец
Еше на наковальне соло
Все продолжает. Не юнец
Давно. К тому ж, сказать особо

Пора, здоровьишко его
Уж опасенье вызывает.
Не жалуется.
                -- Ничего,
Тот не живет, кого не мает

Хоть что нибудь в мои лета:
Не сердце, так желудок, печень...
Лекарства? Это суета,
Работой все болезни лечим...

Теперь расскажем вкратце, сэр,
О школке, где училась Шева.
Подобных позже в СССР
Уж не встречалось совершенно.

То по снежку, то под дождем
Сюда спешили Сары, Шуни --
В большой, солидный, светлый дом.
Красивый -- прежде -- Шулымунин.

Казалось, все обычно здесь:
Глянь: по стенам портреты, карты...
Как в каждой школе, как везде --
Учитель у доски и парты...

Да только диво: школяры
Чего-то пишут справа влево
А говорят-то: "гры-шры-мры"...
Что за язык-то? Все, и Шева

Видать, не чувствуют проблем,
На языке общаясь странном.
Да странном ли? Лишь разве тем,
Что был своим, не иностранным

Для каждого ученика
И для учителя той школки...
Еще дозволено пока
Учиться своему. Осколки

Маленько позже полетят
От школ еврейских и читален...
"Языкознавец"-супостат,
Что был в злодействах гениален

Тогда иным обременен
Занятием -- и в нем неистов...
Он душит совесть и закон,
Уничтожает: коммунистов

(Их --  первым списком) и крестьян,
Интеллигентов, генералов...
Убийством сыт, от крови -- пьян...
Но не насытится. Все мало...

Он утвердил на казни план.
Картиной пыток -- наслаждался...
Он -- самодержец, он -- пахан,
Исчадье адово!... Нуждался,

Видать, в злодействе, как в вине...
Вампир, понятно, кровь сосущий...

В еврейской школе на стене
Висит портрет его большущий.

В начальной школе класс вели
Поочередно две подруги-
Красавицы. С ума свели
Они не одного в округе

Из славных шпиковских парней...
Подружек звали Белла с Женей.
Понятно, что при ребятне,
Чтоб оказать им уваженье,

Девчат по отчеству зовут:
Была Иосифовной Женя,
Абрамовной -- подруга. Тут
Крутился Идл при них. Броженье

Пошло в семье. Поди узнай,
Кого он из подружек выбрал?
Идл -- хоть пытай, хоть не пытай --
Секрета своего не выдал...

И, полагаем, что не зря...
Никто подвоха не заметид.
Он двух подружек охмурял,
Ну, а женился Идл на... третьей

На Голду-Ольгу жребий пал
Ефимовну из школки той же .
Сынок Ефимка третьим стал
В их маленькой семье... О, Боже.

Такой был миленький пацан,
С душою ангельскою, звонкой.
Он был отрадою отца
И матери. У пацаненка

Висел над зыбкою портрет
Кобы. Не он ли изурочил?
Проснувшись, Фимочка --"Привет!"
А вечером -- "Спокойной ночи!"

С любовью в маленьких глазах
Шептал восторженно сатрапу.
Считая изверга в усах
Хорошим, ласковым, как папа...

...Директор школы -- геометр
Максим Израйлич Рабинович.
Авторитетен, важен... Мэтр! --
По школьной кличке -- Рав Биномыч.

В железных школьников держал
Руках. Его боялась Шева,
Хоть никого не обижал.
А вот его супруга, Ева

Евсеевна любила дочь
Иосифа -- Господня милость?
Преподавала Ева "дойч",
Что Шеве позже пригодилось.

По совместительству была
Евсеевна географиней.
И Шева вместе с ней прошла --
По карте -- все на Украине

Дороги, реки, города,
Потом их Польша поманила,
Затем Германия... Тогда
Лишь на уроке можно было

Границу пересечь. Едва ль
То было многим безопасней,
Чем наяву. Чужая даль
Казалась небылицей, басней...

Запретной стала и мечта
О дальних и о ближних странах.

Но видеть дальние места
Еще удастся Шеве. Странно?

Возможно. Впрочем, наш рассказ
О школе. Лишнее -- отсеять.
И здесь появится сейчас...
Сейчас... Борис свет Моисеич!

Он был важнейший педагог,
Поскольку языками ведал:
Еврейским, русским -- в них он -- бог --
И украинским.... Дальше следом

Представим "Борину" жену.
Она -- историк, и ботаник,
И химик... На нее одну
Так много? Да. Кряхтит, но тянет.

Заметим, "Боря" к языкам
Вдобавок был и физкультурник.
Я полагаю, вряд ли там
Хоть след от интересов шкурных.

Все проще. Кандидатов нет
На должности в еврейской школе.
И вот -- семь бед -- один ответ
Все на себя -- по доброй воле

Берут. Справляются. Ведут
Уроки по предметам разным,
Причем, талантливо . Дают
С энергией, энтузиазмом

Не только знания одни,
Но также мужества примеры...

Потом пришли лихие дни.
"Языковед" крутые меры

Для тех, кто олицетворял
Культуру древнего народа,
С садизмом дьявольским избрал,
Лишив их творческой свободы,

А чаще -- жизни. Забегать
Вперед однако же не станем.
Назрела тема. Рассказать
Придется о желанье странном...

Году уже в тридцать шестом
Оно вдруг охватило Яшу
И озадачило, притом,
Весьма семью большую нашу.

Видать, местечковая жизнь
Его достала до печенки --
Пейзажи да и типажи...
А деться-то куда мальчонке?

И вот решил он, что пойдет
Он в армию служить солдатом,
Хотя чуть раньше в тот же год
Отвергнут был военкоматом.

Сейчас военкоматский лоб
Нашел бы повод смехотворным:
Мол, лишний вес и плоскостоп...
Вот Яша наш в унынье черном,

А лет-то парню - двадцать два,
Обдумав все как есть резоны,
Собрав весомые слова,
Письмо наркому обороны

В волненье пишет: дескать, он
Желает послужить народу,
Силен и грамоте учен,
И драться за его свободу

Готов с врагами всех мастей,
И рьяно выполнять приказы
Всех командиров и властей
Без колебанья и отказа...

Не знаем, сам ли прочитал
Письмо товарищ Ворошилов,
Бюрократический кагал
Оно слегка разворошило.

И призван Яша. Нет проблем.
Вот красная звезда на кепке.
Красноармеец назло всем,
Во Пскове он. Сперва в "учебке".

Здесь ему дали -- "лишний вес"!
Под полной выкладкой побегай --
И будешь через месяц без
И фунта лишнего. Победой

Он счел, что это претерпел
И в скорости повышен в званьи.
Но командир полка велел
Вернуть, как полагал, к призванью

Сержанта Цвилинга. И вот
Наш Яша снова нач. пекарни
Как на гражданке. Он живет
В казарме и крутые парни

Его команды -- все в муке,
В опаре, а порой -- в ожогах...
Он -- командир. В его руке
Мука, и хлеб, и спирт.  Не промах

Был Яша,  что уж тут скрывать,
И не идеалист капустный,
Умел с начальством быть вась-вась,
И бабки подбивать искусно.

Конечно, сразу задружил
Он со старшинами вещевки.
Он -- им, они ему. И жил
Уже неплохо парень ловкий.

Слегка деньжонок накопив,
Сестренке младшей ткань на платье
На рынке, то ли с рук купив,
Он навострился посылать ей

По стольку каждого куска,
Что ей бы и на пять хватало.
А это, -- чтоб наверняка...
Излишек Лея продавала...

Что делать? Побуждала власть
Сама людей уметь вертеться,
Чтоб в безнадеге не пропасть.
А коль в ответе ты за детство,

Любимой маленькой сестры
За то, чтобы отец и мама
Не голодали бы, Торы
Любую заповедь ломая,

Ты вправе (так велит Закон)
Все предпринять спасенья ради
Живого человека. ОН
Простит. ОН добр. Не беспощаден.

...И Ицик покидает дом.
Он в Тульчине. Живет у Ривы.
На швейной фабрике трудом
Жизнь обеспечивал. Счастливым

Себя он полагал вполне.
Здесь с девушкой красивой, Доней,
Он познакомился... И мне
Сквозь время видно, как ладоней

Они не могут разорвать,
Здесь две судьбы в одну сложились
Семью. Они -- отец и мать:
То есть -- дочуркою разжились,

А вскоре подались в Коканд,
У Дони мама там и сестры
Дочурка прелесть. Алый бант,
А платьев, по-узбекски пестрых

Папаша накупил -- герой!
Вот и вошла в летописанье
И Зоя. Для нее порой
Готов неспешное сказанье

Свернуть с намеченной тропы.
Я вновь ей счастлив поклониться...
По воле Бога ей, судьбы
Катализатором явиться

Моей пришлось и, говорят,
Что у меня с веселым Ицей,
Одно лицо, улыбка, взгляд...

Вернемся, впрочем в школу. Длится

Урок. Окинем взглядом класс.
Где Шева? Вот, вторая парта,
Ряд средний. Занимает нас,
Кто рядом с нею, полн азарта?

А, Муня Мильман, узнаем!
Не слушая урок серьезный,
Бубнит о важном, о своем...
Учитель взгляд бросает грозный.

Пред ними Хая Рыболов...
Кто рядом с нею? Нет, не вспомнить...
Туман... И не узнать голов
Друзей ушедших. Не восполнить

Провалов... Что ж, тогда резон
Назвать хотя бы ясно зримых.
За Шевой - Фаня Нисензон
Сидела с Малаховской Симой.

А дальше -- Бума Розенблит,
А с ним Абраша Головатый...
И о любом душа болит:
Как жаль, что вас уж нет, ребята!

Ряд левый. Маня и Рахиль
На первой парте -- сестры Шехтман.
Меер Котлов с... Время пыль
Метет... Увы, не вспомнить всех нам

Вот Этл Гробман... Тот же ряд,
А с нею -- Беня Богадельный.
Конечно, о своем галдят
И разговор их безыдейный

Для них важней любых наук...
-- Учитель, что несешь, бекицер*?
А дальше кто? Узнаешь, друг?
Там Шуня с Люсей Урновицер.

Сестра и брат. Они родня
Семейству Цвилингов. Иосиф
Кузен их деда. У меня
По этой парте нет вопросов.

Ряд правый. Кто там впереди?
Дубовер Изя с Шехтман Голдой.
Им тоже есть о чем рядить,
Отдельном, в параллель со школкой.
----------------
*Короче (с иврита и идиша)

За ними -- Берл Осадчук,
Внук Янкла-стельмаха, сын Дуди.
Он хулиган и "Чингачгук" --
Таким его и помнят люди.

Вот баловства его пример.
Максим Израйлич кличку Кролик
Обрел -- и наш приятель Берл
Порой друзей смешил до колик,

Охапку нарванной травы
На стол учителя насыпав.
Не знаю, что б сказали вы
Когда бы вам подобный выпал

Субъект среди учеников?...
В соседстве с Берлом восседала
За партой Неся Рыболов.
Пусть хулиган -- ей горя мало.

Исраель Школьник с Розой Шмух
На третьей парте. Очевидно,
Как и у всех, у этих двух
Взаимный интерес. Не стыдно?

За ними Злота Вольсензон,
Исрул Чернобельский с ней рядом...
Неужто в ссоре? Не сезон
Для ссор. Хоть обменяйтесь взглядом...

Бруншвайг Полина. Рядом с ней
Подруга Шевы Сося Крейчман.
Надежней нету и честней...
Мечтать о суетном и вечном

Так сладко с Сосей. Лехтман Ксил.
( У Ксила сводный брат -- Снитковский.)
Он в классе всех длиннее был.
За партой -- с Песей Керносовской.

Все. Бросьте взгляд в последний раз
На предвоенный класс беспечный.
Мы воскресили этот класс.
Пусть в памяти пребудут вечно

Все, кто здесь назван. Может быть
Поможет кто-нибудь восполнить...
Ведь никого нельзя забыть,
Всех нужно помнить, помнить, помнить...

Тем, кто придет на смену нам
Я завещаю этот список --
Пра-пра-пра-правнуков сынам...
Пусть школьный класс откроет Шпиков

С портретами учителей
И пусть -- хотя б лишь с именами
Своих сынов и дочерей,
Да остаются вечно с вами

Во искупление грехов,
Во исполненье завещанья,
Строками из моих стихов
Их память тихо освящая...

На рубеже сороковых
Предощущенье катаклизма
В груди у юных и седых...
У Фейги снова роды... Изя!

...В Европе вновь война идет:
Сатрапы разделили Польшу.
В "освободительный" поход
Идл призван. Меньше или больше

Военный опыт этот роль
Свою сыграет очень скоро:
Обученный солдат -- не ноль,
Тот храбр в бою, кто нюхал порох...

Но вот и самый горький день
Из прожитых. На самом деле.
Иосиф, высохший, как тень,
Давно уж не вставал с постели.

Болезнь, напасть, несчастье, хворь,
Что и сейчас неизлечима,
Его испепелила вскорь --
И он ушел невозвратимо?

Не о своей беде скорбя --
О будущих семьи невзгодах.
Как жил он, не щадя себя,
Так и ушел на вечный отдых.

Депеша срочная дана
О том, что папа умер, Яше.
Приехал ладный старшина.
Иосиф похоронен. Даже

Надгробный камень возведен
Над скорбным ложем. На иврите
Иосиф назван. Соблюден
Закон еврейский. Не ревите --

Подумайте светло о нем,
Достойном, хоть незнаменитом...
И, может, хоть моим стихом
Его тихонько помяните...

Я верю в то, что смерти нет:
Глядят на нас с иной планетки
И берегут от смут и бед
Покинувшие Землю предки.

От скорбных дней остался след:
На снимке -- Шева с братом Яшей.
Их лица озаряет свет
Души отца мишпухи нашей...


Еще одну рассказа часть
Мы завершим на грустной ноте.
Нам вновь архивы изучать,
А вы от чтенья отдохнете.