Семья. 17. Глава 13. Рогизна

Глава тринадцатая. Рогизна

Вот начинается сейчас
Та тема, что других больнее.
Дается лишь с трудом  рассказ
О мерзости среди евреев.

От этой темы в этот раз
Не удается уклониться.
Уже отметил мой рассказ
Подонков среди украинцев.

Евреев мерзость во сто крат
И омерзительней и гаже.
Примерчик, взятый наугад,
Вам это без труда докажет.

Подонок Женька Гончарук
Был в мерзости показан внятно.
Вообразите просто вдруг
Его евреем. Все понятно?

Коль обнаружился бы в той
Еврей постыдной ипостаси,
То это выродок такой,
Что хуже -- даже не пытайся --

И не отыщешь никого
Среди каких угодно наций...
Таких душить до одного
Самим и, право, извиняться

За душегубство пред Отцом
В таком-то разе не придется.
Гораздо хуже с подлецом
Мириться. Господом зачтется














Евреев справедливый суд
Над гадами, что всех евреев
Позоря, только зло несут...

А в Шпикове фашист звереет.

Зимой, 6 декабря,
Велят на улице собраться,
Мол, отправляют в лагеря...
С вещами... Уж того богатства...

А накануне Щербатюк
Пришел к ним -- староста, Олекса.
Приличный человек и друг
Он цвилинговского семейства.

Заранее предупредил.
Сказал:
        -- Коль чем-то дорожите,
Оставьте мне, чтоб сохранил,
Все сберегу вам в лучшем виде.

Достали Яшино пальто,
Что прикопали в огороде,
Отрез на платье... Ну, так что,
Доверимся? Надежно вроде...

Теперь бы  что нибудь собрать,
Надеть, хотя б по телогрейке...
Чтобы не так уж замерзать
В том лагере... Явилась к Фейге

Вдруг Бруха, Боруха сестра --
И к Шеве:
            -- Хочешь полушубок?
Он новый. Пропадет зазря...
-- Вы шутите?
                -- Да нет, без  шуток.












В руках его не понесешь:
Отнимут полицаи, гады.
А ты теплом себя спасешь...
И благодарности не надо...

...Вот повели их в скорбный путь
И смерть готова править тризну:
Она возьмет кого-нибудь
Уже и на пути в Рогизну.

А полицаи рады ей
Помочь одной забавы ради:
-- Устал, бедняга, падаешь?
А если мы тебя прикладом

Или нагайкой по ногам?
Поди так бегать веселее?
Им, мерзким нелюдям, врагам,
Что волка-оборотня злее,

Видать, сладка людская боль.
Вампиры, дракулы, уроды...
Чужая кровь, как алкоголь
Для этой мерзостной породы.

Когда на землю пала тень,
Дошли... От всех невзгод -- шатались...
И многих первых в этот день
В конце пути недосчитались.

Рогизна... Бывший сельский клуб
Куда не сразу запустили,
Возможно, затерялся ключ...
Еше снаружи долго стыли.

Потом в тот то ли клуб то ль морг
Бандиты плетью загоняли
А теснотища-то ... Кто мог
Прорваться раньше, занимали











Места, какие кто нашел...
Прорвались наши в кинобудку --
Битком набито... Грязный пол
Людьми усеян... Враг набухал

Сюда под сотню человек...
Вот разве только под настилом
Еше осталось место. Верх
Занят. Ладно, уместились...

Наверно, раньше тот настил
Служил для киноустановки
Вошедший первым захватил
Местечко для семейства. Ловким

И бесшабашным весь доход,
А совестливым -- все невзгоды.
Под теми нарами не год,
Поди, копилась пыль, а годы.

И мало места и дышать
Там нечем, а куда деваться.
Залезли, втиснулись... Лежать
Неловко -- и нельзя толкаться.

А Изе места на полу
Не достается. Где же выход?
Он поверх взрослых. Под полу
Забрался к Шеве. Горе мыкать

С младенчества ему пришлось...
Наутро заявилась Бруха...
-- Верни шубенку-то. Небось
Тебе в ней и тепло и сухо.

Но поносила -- и хорош...
-- А как же я? Зима ведь, Бруха!
-- Мне что за дело? И умрешь --
Невелика беда. Мишпуха












И без сопливых проживет...
Снимай, сказала и не вякай...
-- Верни! -- сказала мать. -- Спасет
Господь от мерзости от всякой.

Вот это -- первая. Верни
И больше с нею -- ни полслова...
В такие, горестные дни
Отец испытывает снова.

Мы выдержим, коль так пришлось.
Поочередно телогрейку
Мою поносим. Я -- всерьез:
Господь поможет... Жалко Фейгу...

Она-то с Брухой много лет
В соседстве... Значит, все скрывала,
Что гадких мерзостей букет
Собою Бруха представляла.

И эти мерзости она
В Рогизне без стыда явила.
Кто был там -- помнит... И цена
Была тем мерзостям -- могила...

-- Я не желаю вспоминать
О Брухе, - заявила Шева.
Господь -- судья теперь ей. Знать,
Давно воздал ей. Зла и гнева

К ней не питаю...
                Как тогда
Там выжили?
                Господь дал силу...
А украинцы иногда
Поесть, одеться приносили.

Охранники людей за мзду
С едою пропускали в лагерь.
Слов подходящих не найду
Для той сердечности, отваги,








Для человечности простых
Крестьян из деревень окрестных.
Коль были в чем грешны, прости
Господь, людей, душою честных,

По обстоятельствам -- святых...
Ведь помощь нам каралась смертью.
Не убоялись. Чистоты
Сердец не замарали. Сетью

Их души дьявол не завлек...

Вот незабвенный Петя Бартош
Опять он в лагерь приволок
Картошек теплых целый бак аж

Людей голодных поддержать...
За что ему поклон и память.

Процент людского падежа
Был ужасающ. Горько падать,

Чтоб не подняться... Жизнь отдать
Пришлось в Рогизне многим, многим...
В глазах темнело. Страшно ждать
Кончины... Опухали ноги...

И тут картошки аромат
Спасительный...
                -- Спасибо, Петя!
-- Чего там, ладно... Яше мать
Убережем на белом свете.

Я с Яшей срочную служил.
И я добром ему обязан.

Петр  Бартош Человеком был
И здесь он среди лучших назван.












Для правды жизни назовем
Ивана Майкова, подонка.
Садиста, вражину... Ремнем
Стегал без жалости ребенка...

Игру придумал как-то он:
-- Жиды, а ну -- пастись на травку.
Чур, уговор: пастись внаклон,
Присядет кто, тому -- нагайку.

Бил и смеялся -- негодяй...
А Шева хоть не приседала
(Садисту только повод дай...),
А все ж под шомпол угадала.

Ожег, мерзавец, по спине,
Взвилась от нестерпимой боли...
А он -- смеялся!!! Сатане
Служил подонок мерзкий, что ли?

О Шуне маленьком рассказ
Пойдет сейчас, девятилетнем.
В том, что Господь семейство спас,
Вклад мальчика был не последним.

Ночами выбирался он
Из лагеря -- да через речку --
И шел к крестьянам на поклон --
Просить... Где хлебушка, где сечку

Давали, пожалев мальца.
К утру он в лагерь возвращался ...
Однажды в руки подлеца
Ивана Майкова попался.

К стволам деревьев пацана
Подонок привязал довольный.
И бил и истязал... Спина
Сплошною раной стала...
                -- Больно!










Кричал мальчонка, а бандит --
Он этим только вдохновлялся...
Урод моральный, паразит --
Он болью Шуни наслаждался.

Враг бил, покуда не устал.
Мальчишка потерял сознанье.
Помог Господь. Мальчишка встал --
И вновь пошел за пропитаньем.

Мне представляется кино,
Где это горе -- слово в слово --
В подробностях отражено...
В садиста роли -- Макашова

Я вижу... Ежели подлец,
Что годен только в полицаи,
Стал генералом. -- все, шиздец
Российской армии -- списали!

...Еще пример здесь приведем
Злодейства полицая-гада.
И имя жертвы назовем:
Абрам, Абраша Головатый.

Он Шеве одноклассник был
Да с горя тронулся рассудком:
Кричал, все время есть просил.
Без угомону -- хоть по суткам.

Лишь маме Бейле говорить
С ним удавалось -- бедный парень...
И Майкову, что любит бить,
Случайно на глаза попал он.

И эта сволочь, в раж войдя,
Парнишку, что судьбой обижен,
Бил по чему ни попадя...
Все тело парня в красной жиже...

Примчалась мать. И оттолкнув
Фашиста, подхватив Абрашу.
Прочь повлекла. Мерзавца кнут
И ей достался...
                Ошарашу

Я психиатров: мальчуган
Однажды заявил внезапно:
-- Я больше не обуза вам:
Совсем здоровым буду завтра.










Вот Чудо, что Господь явил:
Днем наступившим прояснился
У парня разум, снова был
Нормальным, сильным...
                Свет пролился

Господней милости
                Ведь Он
Не только лишь едой спасает,
Когда ведро, когда бидон
То с пшенкой, то с перловкой дарит...

...Петр Бартош приносил тайком
Клочки газет советских в лагерь.
Всегда -- клочки. Не целиком.
Мол, просто старые бумаги...

Но на обрывках прочитать
Ты можешь, как идет сраженье,
Что под Москвою отступать
Враг начал... Где-то пораженье

Фашист в атаке потерпел,
А Ленинград стоит доныне,
Как воин, что в сраженье смел,
Несокрущимою твердыней.

И это было важно знать.
Те факты, цифры и примеры
Им помогали выживать
И прибавляли сил и веры.

По счастью, Бартош не один...
Был добрый дядюшка Ананий,
Что также в лагерь приходил
С ведром еды для Шевы с Фаней,

Что значит, с Фейгой. Всем чуток
Еды случайной доставалось.
Не каждый день, но хоть глоток,
Хоть на один укус, хоть малость.









Так выживали всей семьей,
Не опускаясь, не ломая
Законов Господа. Порой
Едой делилась Шева с Маней,

Той, что из Шпиковской тюрьмы --
Спас прежде Николай Руденко.
Еще луч света в царстве тьмы,
Еще денек, еще неделька,

Чтоб выжить...
                Был еще Иван,
Что звал подружек к партизанам...
Фамилии не помним... Зван
Иваном был -- вот все, что знаем.

Он тоже приносил поесть,
А как-то, заплатив охране,
В деревню взял, мол в доме есть
Работы много -- Шеву с Маней.

Сестра Ивана приплыла
На лодке к лагерю. Подружек
В ней через речку повезла --
Перевернулся хилый стружек.

Все трое -- в речке, а молчат:
Увидит часовой -- прострочит...
А на мосту стоит солдат,
Румынский, правда, -- и хохочет!

От сердца малость отлегло...
Из речки выбрались, в кусточках
Чуток обсохли -- и в село
Пошли, а там -- Иван, как дочкам,

И одежонку подобрал,
Сестренки гардероб "почистив",
И угощал, чем Бог послал,
Мол, надо девушкам "поисты".











А вечерами вел во двор
На тихие политбеседы:
-- Дожить нам нужно до тех пор...
И понималось: до Победы...

Рассказывал: идут бои
Жестокие под Сталинградом...
-- Держитесь, милые мои.
Дожить нам непременно надо...

Он подарил им светлый рай
В дни умертвляющего ада...
-- Иван, спасибо... Нам пора...
К своим обратно в лагерь надо...

Душа, до истины дозрей
Которою всю жизнь согреем:
Есть непременно нееврей
За каждым выжившим евреем.

Но не забудь и тех зверей,
Чьи рты в крови, а не в варенье...
Есть непременно нееврей
За уничтоженным евреем.

...Еще и года не прошло --
И стало в лагере просторно.
Три четверти людей ушло --
Бесследно и бесповоротно.

Когда кого-то прибирал
Господь, что каждый день случалось,
Свозили трупы их в овраг,
Землею присыпая малость.

И молча Борух всякий раз
Шел в похоронную бригаду.
С расчетом: хворосту в запас
Собрать потом немного надо











Да попросить еще еды
У украинцев Бога ради...
... Он весь кошмар людской беды
Измерил, состоя в бригаде.

А впрочем, в мире нет души,
Что весь размах беды вместила...
И ты, читатель, не спеши
Кивать: понятно, мол... Прости нас,

Но лучше так не говори:
Нельзя понять -- душа немеет...

... В Рогизне объявилось три
Мерзавца гадких средь евреев...

Их именами до сих
Осквернены земля и небо:
Снитковский Янкл, Хаим Шор,
А третьим был Аврум Кандеба.

Вот этот, потерявший ум
И все достоинство еврея,
И имя из Торы -- Аврум,
Позорящий -- подходит к Лее:

-- Cтаруха, помирай скорей,
Твои вещички мне нужнее...
Поверишь ли, что он -- еврей?
Он мразь, он выродок еврея...

Вот радость Майкову была,
Когда три  мерзких отщепенца,
Такого натворили зла,
Такой беды, такого зверства!

Что даже Майков среди них
Казался чуть не чистым агнцем.
Пытали, грабили своих,
Живых и мертвых. Отличался









Особым зверством Хаим Шор...
Дозверствовал, доизмывался...
Однажды утром все -- во двор, --
А Хаим там в петле болтался...

Кто суд вершил над ним -- Бог весть --
Секрет секретом и остался.
Он, некто, сотворивший месть,
За соплеменников сквитался

С тем недоноском, что пятно
Позора на евреев бросил...
Другие присмирели, но
Господь с них за бесчестье спросит --

С живых иль мертвых -- все равно...
И мы -- да проклянем их, подлых,
Недавно было иль давно ...

Да не пятнят негромкий подвиг

Тех, кто в фашистских лагерях
Хранил достоинство и совесть...
Кто выживал, кто умирал
Как люди...
              Мы продолжим повесть.

Есть что поведать нам вдогон
Дням отлетающим в былое...
Господь нас вдохновляет. Он
Моею водит здесь рукою...