Дней Рождения больше не будет

Никогда не зови меня бывшей,
Пусть болела душа – заврачуй!
Пусть покажется злым и остывшим
Мой прощальный скупой поцелуй,
Пусть расходятся в жизни дороги…
Свежим ветром пронизывать грудь –
Нам судьба, поступившись немногим.
Или многим… Об этом забудь.
Будет столько, что выдержать стоя,
Может, быть, не сумел бы и Бог…
Мы готовы, и значит нас двое,
Значит, наша – одна из дорог.
…Только шли мы друг другу навстречу,
Повстречались, и вновь разошлись
На дороге из вечности в вечность,
На пути под названием жизнь.

У ромашки горький запах,
Хоть нечетны лепестки.
Я к тебе – на мягких лапах,
И шаги мои легки.
Ворожит тысячелистник,
С ветром держит он совет.
Я пришла из прошлой жизни.
Нечет – чет, а хочешь – нет.
Ветер путает архивы,
Память прячется в пучок
Полевых цветов красивых…
Хочешь? – Да. А нечет? – Чёт.

Мечтаю проводить тебя такой,
Чтоб вместо слез запомнил ты улыбку.
И на прощанье лишь взмахнуть рукой,
Чтоб образ мой остался легким, зыбким,
Чтоб не жалел меня, не обещал,
И не томился собственной неправдой,
Чтоб уезжал и верил – промолчав,
Ты не оставил шансов. Мне не надо.
Я не прошу, не требую любить.
Прошу о том, чтоб так же смог оставить,
Чтоб мог не вспомнить, но не мог забыть,
И сердце согревала эта память.
Чтобы проснувшись в сырости утра,
Она тебя укутала теплее,
И в зимние пустые вечера
Она была подругою твоею.
Чтоб даже если судьбы разошлись,
Ни на кого списав свои разлуки,
Лучилась – обо мне на память – жизнь,
Тоску не выдав взглядом или звуком.
Молчи, не проклинай мою печаль!
И уходя, назад не возвращайся…
И помни: я с тобой, и мне не жаль,
Что вот таким недолгим было счастье…

Провожала, провожала
До порога, не к вокзалу.
Все, что знала, как умела,
Я в напутствие сказала.
Руки путала в изломе –
Нас во мне осталось двое,
Профиль и твоя улыбка
Были зачаты в истоме.
Ужин стынет, голос сломлен,
Ты не принял и не понял.
Ты ушел, сказав: «Быть может»,
И что ужин пересолен.

Безвольно привыкаю к одиночеству,
А больше – просто к письмам, редким снам.
Я привыкаю. С самой горькой ночи той,
Где тишина благоволила нам.
Извне зажглась Любовь – её Высочество,
А сердце раскололось пополам.
На грани той симфонии беззвучия
Я шла к тебе вслепую, наугад,
К твоей любви – от случая до случая,
К твоей душе, где был кромешный ад,
Тебе казалось, что играл, не мучая,
А мне казалось – ты был все же рад.
Теперь свободны… Те же расстояния
Становятся все больше далеки,
Не жажду встречи и не жду признания,
И не томлюсь в объятиях тоски.
Мне бы предстать пред Богом в покаянии,
Да только веры лучики тонки…
Лишь чудится, что ни одной молитвою
Не отпустить с души моей грехов,
И рана эта до сих пор открытая,
И мне не хватит чувств, и слез, и слов,
Чтобы окрасить мир в уже прожитое,
Изысканно одеть его в любовь.
Безвольно привыкаю к повседневности,
И весь ты – только в волнах-интернет,
И память о тебе – в глубокой древности,
Я день живу – один за много лет,
И мне не хватит мужества и смелости
Шагнуть туда, где будущего нет.

Так доверчиво, искренне, тонко
Начал ты понимать эту жизнь,
С непосредством еще не ребенка
Ты стремишься настойчиво – жить!
Поселившись теплом и измучив
Все внутри, разместился, смешной.
Ты мой солнечный зайчик, мой лучик,
Мой малыш, мой ребенок, сын мой!
Возраст твой – лишь четыре недели,
Но бунтуешь уже… Ты – в меня!
Ты – во мне! Мы с тобой в этом теле
Аж четыре недели – семья!
Вместе спим, защищаясь руками
От ненужных нам сложностей дня,
И живем, и грустим, и мечтаем,
И растем не по дням… Ты – в меня!
И пугаемся ночью кошмаров,
И смеемся с любых мелочей,
И дуэтом поем под гитару…
Ты же мой сын. И больше ничей.
Знаю, все же когда-нибудь спросишь…
Что мне вспомнить, сказав об отце?
Не его ты фамилию носишь
Каждой черточкой в том же лице…

Все кончено. Крестом. В последний поезд
Врываюсь без билета. Мне б скорей!
Домой, где стены сменят мне друзей,
Где боли нет. Стократ где она то есть…
Безумны сновидения, в мозгу
Пульсирует горячая тревога,
Что, чем длинней покажется дорога,
Тем меньше веры в то, что я СМОГУ.
Под утро увядает постепенно
Последней нашей ночи торжество,
И скоро Богом данное родство
Расторгнется бесчувственно и нервно.
И мне подарят мертвые цветы,
И угостят картинным натюрмортом,
Из золотой я стану с позолотой,
Срывая плачем стон до хрипоты…
Мой кто-то неродившийся однажды…
Он не утешит и не обвинит…
Свеча моя неверная чадит…
Прими, Господь… о ком, не знаю даже…

Вот когда мы вспомнили о Боге
И заговорили о Судьбе –
Жертвую немногим. Или многим.
Потому что не нужна тебе…
И в тупых отчаянных молитвах
Я уже боюсь сойти с ума…
Жизнь в чужих руках, неважно чьих там!
От нее я отреклась сама.
Все равно… Уже ничто не держит.
Все, что я имела, отдала.
А от этой муторной надежды
Просто жаль, что я не умерла.

Небо плакало вместо меня,
Сиротливо прижавшись к земле.
Я спешила – дорогу кляня,
Лихорадочно путаясь в ней.
В этот дом, отнимающий жизнь,
Я несла, цепенея нутром,
Твой последний прощальный каприз,
Свой последний больной перелом.
В стекла мутных окон по пути
Все стучалась, просилась тоска.
Надо было – с трудом – но идти,
Не туда, только издалека.
Этот дом меня принял, стерпел
Все проклятия, слезы, мольбы,
Не винил, не утешил – не смел,
Но и не исковеркал судьбы.
Скоро год, как гостила я там,
Как в серьезном разладе с собой.
Тяжко сердцу – свободно рукам.
Небо плакало вместе со мной.

Мы с этой осенью не дружим,
Но одинаково грустим,
Когда вдвоем идем по лужам,
И с листопадом в паре кружим,
И я уже рассталась с ним.
Ноябрь-месяц слишком мрачен.
Он не прощает мне измен,
И от него я душу прячу,
И все отдав, уже не плачу,
Уже не требую взамен.
А в парке пусто на аллеях,
Я есть, но будто нет меня,
И как-то… жить я не умею…
О том, что я под сердцем грею,
Он знал последние три дня…
Мне душу, видно, вырвал ветер,
Чтобы она осталась с ним,
Но это мало кто заметил –
Весь мир так безрассудно светел
В лучах искусственных светил.
И лист, в ладошку не упавший,
К земле прильнет, найдя приют.
Осенний дождь, печалью ставший,
Оплачет пусть потери наши
Всего за несколько минут…

Минуло пару месяцев. Конечно,
Как будто боль притерлась, улеглась,
Весна пришла… неряшливой и грешной,
И принесла в своей ладони грязь.
А в том году она была невестой,
Лучилась бесконечной новизной,
Которой в этой серости не место
Ни чувством, ни березовой слезой.
Она теперь сама проходит мимо,
И все вокруг о ней жалеют вслед…
Она враждебна – и неуязвима,
И даже дни одеты в серый цвет.
Ее утраты … стоит ли об этом?
Сплетя венок, ты брось его в костер,
Она отдаст твой траур – в память лету
И следующей осени – в укор.

Холодный кофе. Смятая постель.
Бедлам в мозгу и в жизни канитель.
В глазах мозаика и в пальцах дрожь.
Моей руки безвольной не тревожь.
Твои колени. Лихорадит боль.
Мы расстаемся. Отпусти, позволь
Не говорить – так это тяжело,
Когда теряешь мертвое тепло…
Он был твоим, но он твоим не стал.
Ты сожалел о том, что опоздал.
Нет, ты не лгал. Но сожалеть легко,
Когда все позади и далеко.
Вот моя жизнь. Тебя в ней больше нет.
Иным теплом ты будешь обогрет,
Во мне не смей искать его. Мне жаль.
Прости – прощай. Я не прощу – прощай!

Ты хотел быть со мной, чтоб помочь пережить эту боль.
Ты хотел быть со мной, когда понял, как страшно мне было,
Когда ты не узнал то, что было лишь нашим с тобой,
И сказал философски: «Мертвец, да вернется в могилу».
Только это не прах, это было начало начал,
От тебя и меня, кровь от крови двоих, плоть от плоти.
Он дышал, рос и жил, и когда перестал – не кричал,
Ведь кричали другие, хватая мой пульс на излёте.
И кричала палата с мозаичной мертвой стеной,
Что осколками падала прямо в убитую душу,
В тот момент, когда ты, хоть и поздно, решив быть со мной,
Был уже никогда и уже ни за чем мне не нужен.
Ты сошел бы с ума, от палитр ты сошел бы с ума,
Тех, что сыпало-сыпало-сыпало грустное небо,
И с тех пор, как меня поглотила глухая тюрьма,
Как бы ты ни хотел, ты ни разу со мною в ней не был.
Друг на друга мы изредка-изредка смотрим в окно.
Иногда сквозь решетку мы можем коснуться руками.
Но что сделано – сделано, все уж, увы, решено,
И когда-нибудь, может быть, суд заключит, что не нами.
И дадут мне амнистию, выйду я, вырвусь на свет,
Посмотрю в это небо, трагичное самую малость.
Ты цветами встречай то, что есть и чего уже нет,
Ты шампанским встречай то, что выжило, то, что осталось!

Я послушное, робкое, тихое, верное счастье,
На твоем безымянном надетое тонким кольцом,
Дама сердца бубновой, а нынче уж червенной масти,
С нарисовано радостным, каплю печальным лицом.
Мои губы, поверь, никогда не целуют другого,
Мои руки тебя обнимают уютно, тепло,
Но глаза мои знают о жизни немыслимо много,
И душе моей в вечной темнице совсем тяжело.
Ты не видел ни разу дрожащие в панике брови,
Ты не знал, сколько раз эти губы искусаны в кровь,
Ты не верил, что эта девчонка знакома с любовью,
Ты не понял, что это и есть – роковая любовь.
Береги меня, муж мой, меня не исправит могила,
Берегись меня, милый, и бойся меня, как огня.
Мы счастливыми были и до смерти так же могли бы,
Если б ты не искал моей тайны, калеча меня.

Я, кажется, плакать, совсем не умею.
Лишь чувствую боль, и о ней сожалею,
И злюсь, и досадую… Где же контроль,
Железная воля? Сдержаться изволь.
Уже обручились венчальным колечком,
Ну что ж о другом ты тоскуешь, сердечко?!
Довольно печали! На зависть другим
Уже ты навеки повязана им…
Роскошная свадьба, кому это нужно?
Играем в любовь неумело, бездушно.
Мой муж новоявленный, гости, родня…
И все не со мной, и невеста – не я.
На фото и пленке все лица знакомы,
Но сердце не здесь и в душе переломы…
Фальшивая роль, не сказав ему «Да»,
По жизни не с тем выбрать путь не туда…

Все меньше тепла я тебе отдаю.
Любовь мое сердце не греет.
Тяну все источники, мягко стелю,
Но жестко ей спать. Она дремлет
В амбаре за трижды закрытым замком,
Уютно свернувшись в клубочек.
А я обнищала, иду босиком,
И днем спотыкаюсь, как ночью,
И режу ступни о ворсистый ковер,
И кутаюсь в колкие платья,
И часто встречаю во взгляде укор,
Направленный в сердце с распятья.

Я уйду от тебя на рассвете,
Тихо выскользнув из-под руки,
Растекусь, будто ртуть на паркете,
По расколотому на куски
Островками орнаменту, чтобы
Были свиты беззвучьем шаги,
И следа не оставили стопы,
И ничто не коснулось ноги.
Ты проснешься, и рядом не будет
Слишком мягких, щекотных волос.
Поцелуй мой тебя не разбудит,
Что хотелось тебе, то сбылось.
Не ищи меня. «Необходима» -
Для тебя лишь синоним удобств.
Я желанна, но я не любима.
Утопический блеск благородств.
Этим утром ты вряд ли поверишь,
Что, вбивая в асфальт каблуки,
Я ушла сквозь закрытые двери,
И шаги мои были легки.

По привычке люблю, и не знаю – еще ли,
Или может – уже? или я не люблю?
Затерялись как будто от сердца пароли,
От души, а не только от ICQ.
Как при встрече «Привет» говорю я знакомым,
Как прощаясь «До завтра, пока» говорю,
Словно дань этикету, обычно, шаблонно,
Не могу по привычке сказать «Я люблю».
И молчу, подбирая ключи под замочек,
Что захлопнулся сам, когда начался дождь.
Ты взломал ICQ, тот бездушный цветочек,
А пароль, не ломая, к душе подберешь?..

Ты сказал, я просила? Сказал, я боялась быть сильной?
Ты сказал, что я плакала в слабые руки свои?
О как низко ты пал, как ты ядом плюешься бессильно!
Будь мужчиной! Когда-нибудь, хоть бы себе – не солги!
Обижаешь меня. Да, ты ранишь. Поверь, не смертельно.
«Бей своих, чтоб чужие боялись» - вот весь твой девиз.
Я любила тебя и – запомни – любила последней.
Ты разбил эту сказку, и вот тебе – чистая жизнь.
И… я плакала только над тем, чего в нас не осталось,
Я не верила в сказки, я делала сказку сама.
В сотый раз уходя, я в сто первый к тебе возвращалась.
Коль любовь – это слабость, то жизнь – это просто тюрьма.

И ты первый предашь меня, если я стану слабей,
И ты первый мне в грудь бросишь комья кладбищенской грязи,
Любопытным не скажешь, кто умер, живя средь людей,
От разряда опасного тока в единственной фразе.
Ты уедешь от тех, кто тебе мою смерть не простил,
Ты забудешь скорей имена и осколки от веры.
Будешь жить среди тех, кто не знал, кого ты погубил,
От кого ты отрекся, над кем издевался ты первый.
Будто орден, ты будешь вынашивать званье вдовца,
И распутные женщины, может быть, скоро утешат
Самой грязной из ласк недостойного ласки лжеца,
Как попыткой зубцы заржавевшие сдвинуть сквозь скрежет.
И в попытке забыть все ты будешь конечно смешон.
Шестеренки часов как-то замерли – раз и навеки,
В день дождливых и очень спокойных моих похорон,
Когда я погибала душой не в своем человеке…

Ты – тот человек, о котором я помню плохое.
Ты – тот, кого я хладнокровно способна убить.
Я лучше уйду, чтоб ты понял, что это такое,
Когда тебе некого станет колоть и топить.
Ты – тот, о котором забыть предпочту поскорее
И даже при встрече в глаза не узнать бы в толпе.
Я помню еще, потому что хорошее греет.
Хоть мало его, оно все же теплится во мне.
Ты – тот человек, кому я принесу все дороги,
Скажу: Выбирай и иди хоть по каждой из них!
А ты не уйдешь, и наденешь оковы на ноги,
И будешь винить меня в том, что я сплавила их.
Конечно, я чувствовать буду себя виноватой,
Конечно, позволю ударить и плюнуть в лицо,
Но помни – когда-нибудь, как это было когда-то,
Начало закончится самым печальным концом…

Когда больно по-настоящему,
Я немею, а не молчу.
От отчаяния звенящего,
Как ни странно – не по плечу.
Когда больно по-настоящему,
Не окропит ресниц слеза,
И от хмеля горько-пьянящего,
Все тускней и темней глаза.
И пока боль не вся растрачена,
Я могу обо всем забыть –
Когда больно по-настоящему,
Я не верю, что надо жить.

Прости за измену, которую ты не додумал,
Прости за излишнюю нежность и верность мою,
Прости за костры и церковный обугленный купол,
Но больше всего прости, что я уже не люблю.
Прости, что я, может быть, часто была непонятной,
Как ты говорил, эта гордость – дитя параной,
И с виду провинций любви в душах аристократов…
Прости, что я счастлива тем, что не буду с тобой.
Прости… и, наверное, лучше не помни. Не помни!
Ни жертв, ни в угоду идиллии скомканных слез.
Ты все это очень понятное странно не понял.
Прости – поняла Я… и сердце уже не срослось.

Как перчатки, на снегу вороны,
Сброшенные, скинутые с рук.
Слушаю, две веточки затронув,
Их звенящий леденелый звук.
Мы еще как будто не в разводе,
И меня вот не пугает то,
Что в большом житейском переходе
На меня одну вас тысяч сто.
Я спокойна и неуязвима
Оттого, наверно, что зима,
Как чужая мне, проходит мимо,
Или мимо я иду сама.
Пусто… Не пугает. Удивляет.
Я легко забуду про нее…
Плавится под шагом снег и тает,
И взмывает в небо воронье.

В паспорте моем – твоя фамилия.
Это мне на память о тебе.
Больше ничего. Давно не милые
Не бранятся. Сами по себе.
Мы цивилизовано-учтивые,
Выбираем жесты и слова.
Вместе мы – ущербные и лживые,
Порознь – два счастливых существа.
Жизнь с тобой я скомкала и бросила,
Даже и не вспомню вот – куда.
Я живой осталась, только с проседью,
Но и это, знаешь, не беда!
Буду я на память, узаконено,
Не твоей, но бывшею с тобой.
Ставлю точку в нашей не-истории
Я ТЕБЕ на память, дорогой!

Не нарушив принятый регламент,
Лишь слегка всем телом трепеща,
Я курю оставленный «Parliament»,
В пальцах незаметно пережав.
И смотрю в расколотое небо,
И тяну нагие ветви вверх,
Вместе с этой злой рябиной слева,
Словно гроздь, обкусывая грех.
Оглянусь через плечо на нищий,
Обгоревший в пламени костров,
И на фоне холода притихший
Мой собор. Собор, да без крестов.
И дрожу. На жизнь мою похож он,
На простую жертвенность мою.
Не дивись, случайный мой прохожий,
Это я на куполе стою.

Не ношу твое имя – изнашиваю,
Как домашнюю старую вещь,
Чтоб когда-то однажды, не спрашивая,
Обветшалую, вдруг скинуть с плеч.
Не люблю твое имя – долюбливаю,
Как последнюю тайну псалтирь.
Мне оно – как светило погубленное,
Как чужой, устаревший кумир,
Что во всей своей кукольной светлости
Вдруг раскрылся нечаянно сам.
Я несу тебе наше свидетельство,
Разделенное напополам!

Нелюбовь. Причина ли обид?
О, мы благородные, как боги.
Совесть нам разумно говорит
То, что мы несправедливо строги.
И – чеканя мысли и слова –
Мы Судье ответим под диктовку,
Маску на лице нарисовав,
И корсета затянув шнуровку,
И расслабим нервов узелки,
Лишь за дверью – без суда и права.
Нелюбовь. В объятьях нетоски
Мы свободны – друг от друга - браво!