Томлинсон перевод из Р. Киплинга

Не верил в призраков Томлинсон, зато имел особняк,
Но в изголовье призрак  встал и по дому прошел сквозняк,
За волосы призрак беднягу сгреб и унёс его далеко,
Где с ревом паводка Млечный Путь струит свое молоко.
Но обмелел внезапно он и рев его затих,
И призрак с ношею своей Небесных Врат достиг.
"Вставай скорее, Томлинсон, и ясный дай ответ,
О том, что сделал для людей, мирской оставив свет,
Где одиночество царит и каждый – только гость”.
Душа бледнела, как дождём отбеленная кость.
"Мой друг на земле", сказал Томлинсон, "имеет духовный сан,
Он лучше ответит на ваш вопрос, а я не умею сам".
"Согласно завету, любовь к соседу оспорит лишь изувер,
Но ты аккурат у Небесных Врат, а вовсе не в Беркли Сквер:
Твой друг изможденно нощно и денно молится небесам,
Но здесь, где каждый не платит дважды, каждый заплатит сам".
И Томлинсон взглянул наверх, ища какой-то знак,
Смеялись звезды нагишом, тому, что он был наг:
Секущий ветер задувал с того на этот свет
И Томлинсон продолжил счет деяний и побед.
"Я слышал про это", промолвил он, "в кулуары я запросто вхож,
Так говорили про одного из числа московских вельмож".
С дороги всех безгрешных душ ему сойти велев,
Привратник связкою ключей звенел, смиряя гнев.
"Свободен твой мятежный дух от плотского тягла,
Но высшей доблестью души считаются дела".
И Томлинсон взглянул назад, но только Темнота
Клубилась там, а впереди - Небесные Врата.
"Об этом слышал я среди писательских кругов,
Так автор леность заклеймил норвежских батраков".
“Ты читал, и догадки твои умны, но скажи мне как на духу,
Неужели ты все ещё не устал нести свою чепуху.
Ведь царства божьего достичь духовником, родней
Никто не сможет, даже ты - облыжной болтовней.
Вот приговор - скорее прочь, изыди, словно сон,
И.. да поможет Беркли Сквер тебе там, Томлинсон !

Тут призрак за волосы сгрёб, и  тёмный звездопад,
Сквозь череду проклятых звезд, низверг их прямо в ад:
Словно кровь - одна, и как дщерь, бледна, забывшая о шипах -
Вторая, а третья черна как грех, запекшийся на губах:
Угаснуть грозя, чтоб эта стезя уже не имела вех,
Но гореть или гнить, им начертано длить этот безумный смех.
А ветер пронизывал до костей, что лежат на дне домовин,
И адское пекло навеяло грусть, он вспомнил родной камин.
Скрежет зубовный, и здесь для него готова сковорода,
Но сам Сатана перед ним возник и не дал войти туда.
"Постой-ка, приятель, а кто возместит траты на уголёк?
Заходишь без спросу, как будто ад - твой родный комелёк.
Шалишь, приятель. Неужто я ради таких колен
Сражался с Творцом за адамов род с самых его пелен.
Садись скорей на этот шлак, и ясный дай ответ,
О том, какой людским сынам нанес при жизни вред".
И Томлинсон взглянул наверх, туда, где через мрак,
Кроваво-красная звезда вперяла мутный зрак.
Тогда он под ноги взглянул, где пыточный накал
Навеки проклятой звезды мученья предрекал.
"Я нежные чувства питал на земле, любовницу разыщи
И к ответу её призови тогда, а большего не взыщи".
"Так и тянет в рот запретный плод, искушение велико,
Но, всё-таки, брат, ты у адских врат, а Беркли-Сквер далеко:
Вряд ли она прибежит к тебе, даже если её найдем,
В одиночку ты должен платить за грех, что вы совершили вдвоем".
Кинжальный ветер задувал с того на этот свет,
И Томлинсон продолжил счет  напастей, грехов и бед.
"Однажды я высмеял силу Любви, и два не уважил гроба,
Проводил в сердцах на тот свет мертвеца, три раза была божба."
"Не подумай, что жаден" - сказал Сатана, - "но запасов нет ни черта,
А уголь не дешев, чтоб тратить его на такого как ты шута.
Это всё не всерьез, твоя жизнь - курьез, для меня тут скуден улов,
Я не вижу заслуг для побудки слуг, что по трое спят у котлов."
Тогда Томлинсон молитву вознес и поглядел окрест,
Где множество душ разделяло страх этих пустынных мест.
"Мне это знакомо" - сказал Томлинсон, - "слухом полна земля,
Я это читал в слове на смерть французского короля".
"Ты много слышал, и много читал, но кончай чепуху молоть,
Расскажи про гордыню лучше свою или как взбунтовалась плоть?"
И тогда Томлинсон сказал Сатане: "Скорее меня пропусти,
С соседской женой мы грешили не раз, к тому же - я нечестив"
Сатана ухмыльнулся и сразу огни озарили сцену суда:
"Ты в книге, небось, про это прочел?". Несчастный ответил: "Да".
Сатана потерял интерес к ногтям, прибежал тут бес небольшой
И Дьявол сказал: "Вытряси всё, что у него за душой,
Сожни его и развей его, через сито его просей:
Весь Адамов род городит огород, а этот дразнит гусей".
Слезный - кому в огне и дыму до скончанья веков пылать-
Отмерен запас чтоб огонь поугас - а больше не смей желать,
Пока не прощен, и дух, смущен муками, видит днесь:
Ложь через край и вороний грай равно ценимы здесь.
Бесенята душу приволокли после своих утех
И они сказали: "Эта душа пуста, как гнилой орех.
Неплохой умолот книжных острот развеяли на току,
Только все - мираж, хоть и много краж совершил на своём веку:
Мы морили его, мы томили его, отверзая пыткой уста
И чтоб нам пропасть, как коняке в пасть смотрели - душа пуста".
Голова Сатаны склонилась на грудь, словно бы во хмелю:
"Я приму на муку адамова внука, но ему я уйти велю.
Совершит правеж кривосудно ложь, но ведь если его пустить,
На все корки слуги прямо в лицо будут меня честить.
Они превратят мой дворец в бордель и покоя меня лишат,
Я не буду сердить моих верных слуг, что повсюду кишмя кишат".
И Дьявол глядел на душу, она стояла в немой мольбе,
О милосердии думал он, но думал он о себе.
"Ты мог  в кулек набрать уголек, и нашлась бы сковорода.
Думал о краже?" - он говорит, Томлинсон отвечает, "Да".
Сатана дыхание перевел и от сердца ему отлегло:
"В этой вшивой душонке", Дьявол сказал, "все же гнездится зло,
Ведут ко мне не грехи одне – ты знаешь по книжным азам,
Не моя это власть, и в гордыню впасть каждый способен сам,
Разум и Честь глубоко засесть как занозы в душах смогли.
Недосолено яство, а ты – как язва, хоть считаешься солью земли.
И от книжных грехов”, Сатана сказал, “я не чувствую дух мясной.
Убирайся обратно в грешную плоть и люд не позорь честной.
Единым махом рассыпались прахом смешные твои труды,
Возвращаться не спех, коль достойный грех не добыт ещё из руды.
Умчат по дороге похоронные дроги, запряженные рысаком,
И твоя зазноба на крышку гроба ещё не бросила ком.
Снята печать с помертвелых губ,  под ногами земная твердь,
Но запомни слова о Сынах Земли и о том, как коварна смерть.
Помни измлада,  будет расплата. Покамест идет кутёж
Не очень-то строги книжные боги, но не им принимать платеж”.



TOMLINSON
Now Tomlinson gave up the ghost in his house in Berkeley Square,
And a Spirit came to his bedside and gripped him by the hair –
A Spirit gripped him by the hair and carried him far away,
Till he heard as the roar of a rain-fed ford the roar of the Milky Way:
Till he heard the roar of the Milky Way die down and drone and cease,
And they came to the Gate within the Wall where Peter holds the keys.
 "Stand up, stand up now, Tomlinson, and answer loud and high
The good that ye did for the sake of men or ever ye came to die
The good that ye did for the sake of men in little earth so lone!"
And the naked soul of Tomlinson grew white as a rain-washed bone.
"O I have a friend on earth," he said, "that was my priest and guide,
And well would he answer all for me if he were by my side." –
"For that ye strove in neighbour-love it shall be written fair,
But now ye wait at Heaven's Gate and not in Berkeley Square:
Though we called your friend from his bed this night, he could not speak for you,
For the race is run by one and one and never by two and two."
 Then Tomlinson looked up and down, and little gain was there, F
or the naked stars grinned overhead, and he saw that his soul was bare:
 The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife,
And Tomlinson took up his tale and spoke of his good in life.
 "This I have read in a book," he said, "and that was told to me,
And this I have thought that another man thought of a Prince in Muscovy."
The good souls flocked like homing doves and bade him clear the path,
And Peter twirled the jangling keys in weariness and wrath.
"Ye have read, ye have heard, ye have thought," he said, "and the tale is yet to run:
By the worth of the body that once ye had, give answer -- what ha' ye done?"
Then Tomlinson looked back and forth, and little good it bore,
 For the Darkness stayed at his shoulder-blade and Heaven's Gate before: --
"O this I have felt, and this I have guessed, and this I have heard men say,
And this they wrote that another man wrote of a carl in Norroway." –
"Ye have read, ye have felt, ye have guessed, good lack! Ye have hampered Heaven's Gate;
There's little room between the stars in idleness to prate!
O none may reach by hired speech of neighbour, priest, and kin
 Through borrowed deed to God's good meed that lies so fair within;
Get hence, get hence to the Lord of Wrong, for doom has yet to run,
And. . .the faith that ye share with Berkeley Square uphold you, Tomlinson!" . . . .

. The Spirit gripped him by the hair, and sun by sun they fell
Till they came to the belt of Naughty Stars that rim the mouth of Hell:
The first are red with pride and wrath, the next are white with pain,
But the third are black with clinkered sin that cannot burn again:
They may hold their path, they may leave their path, with never a soul to mark,
They may burn or freeze, but they must not cease in the Scorn of the Outer Dark.
The Wind that blows between the worlds, it nipped him to the bone,
And he yearned to the flare of Hell-Gate there as the light of his own hearth-stone.
The Devil he sat behind the bars, where the desperate legions drew,
But he caught the hasting Tomlinson and would not let him through.
"Wot ye the price of good pit-coal that I must pay?" said he,
"That ye rank yoursel' so fit for Hell and ask no leave of me?
 I am all o'er-sib to Adam's breed that ye should give me scorn,
For I strove with God for your First Father the day that he was born.
 Sit down, sit down upon the slag, and answer loud and high
The harm that ye did to the Sons of Men or ever you came to die.
" And Tomlinson looked up and up, and saw against the night
The belly of a tortured star blood-red in Hell-Mouth light;
And Tomlinson looked down and down, and saw beneath his feet
The frontlet of a tortured star milk-white in Hell-Mouth heat.
"O I had a love on earth," said he, "that kissed me to my fall,
And if ye would call my love to me I know she would answer all." –
"All that ye did in love forbid it shall be written fair,
 But now ye wait at Hell-Mouth Gate and not in Berkeley Square:
Though we whistled your love from her bed to-night, I trow she would not run,
For the sin ye do by two and two ye must pay for one by one!"
The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife,
And Tomlinson took up the tale and spoke of his sin in life: --
 "Once I ha' laughed at the power of Love and twice at the grip of the Grave,
And thrice I ha' patted my God on the head that men might call me brave."
The Devil he blew on a brandered soul and set it aside to cool: --
"Do ye think I would waste my good pit-coal on the hide of a brain-sick fool?
 I see no worth in the hobnailed mirth or the jolthead jest ye did
That I should waken my gentlemen that are sleeping three on a grid."
Then Tomlinson looked back and forth, and there was little grace,
For Hell-Gate filled the houseless Soul with the Fear of Naked Space.
"Nay, this I ha' heard," quo' Tomlinson, "and this was noised abroad,
And this I ha' got from a Belgian book on the word of a dead French lord." –
"Ye ha' heard, ye ha' read, ye ha' got, good lack! and the tale begins afresh –
 Have ye sinned one sin for the pride o' the eye or the sinful lust of the flesh?"
Then Tomlinson he gripped the bars and yammered, "Let me in –
For I mind that I borrowed my neighbour's wife to sin the deadly sin."
The Devil he grinned behind the bars, and banked the fires high:
"Did ye read of that sin in a book?" said he; and Tomlinson said, "Ay!"
The Devil he blew upon his nails, and the little devils ran,
And he said: "Go husk this whimpering thief that comes in the guise of a man:
Winnow him out 'twixt star and star, and sieve his proper worth:
There's sore decline in Adam's line if this be spawn of earth.
" Empusa's crew, so naked-new they may not face the fire,
 But weep that they bin too small to sin to the height of their desire,
Over the coal they chased the Soul, and racked it all abroad,
As children rifle a caddis-case or the raven's foolish hoard.
And back they came with the tattered Thing, as children after play,
And they said: "The soul that he got from God he has bartered clean away.
 We have threshed a stook of print and book, and winnowed a chattering wind
And many a soul wherefrom he stole, but his we cannot find:
We have handled him, we have dandled him, we have seared him to the bone,
 And sure if tooth and nail show truth he has no soul of his own."
 The Devil he bowed his head on his breast and rumbled deep and low: --
 "I'm all o'er-sib to Adam's breed that I should bid him go.
Yet close we lie, and deep we lie, and if I gave him place,
My gentlemen that are so proud would flout me to my face;
They'd call my house a common stews and me a careless host,
And -- I would not anger my gentlemen for the sake of a shiftless ghost."
The Devil he looked at the mangled Soul that prayed to feel the flame,
And he thought of Holy Charity, but he thought of his own good name: --
"Now ye could haste my coal to waste, and sit ye down to fry:
Did ye think of that theft for yourself?" said he; and Tomlinson said, "Ay!"
The Devil he blew an outward breath, for his heart was free from care: --
"Ye have scarce the soul of a louse," he said, "but the roots of sin are there,
And for that sin should ye come in were I the lord alone.
But sinful pride has rule inside -- and mightier than my own.
Honour and Wit, fore-damned they sit, to each his priest and whore:
Nay, scarce I dare myself go there, and you they'd torture sore.
Ye are neither spirit nor spirk," he said; "ye are neither book nor brute –
Go, get ye back to the flesh again for the sake of Man's repute.
 I'm all o'er-sib to Adam's breed that I should mock your pain,
But look that ye win to worthier sin ere ye come back again.
 Get hence, the hearse is at your door -- the grim black stallions wait –
They bear your clay to place to-day. Speed, lest ye come too late!
 Go back to Earth with a lip unsealed -- go back with an open eye,
 And carry my word to the Sons of Men or ever ye come to die:
That the sin they do by two and two they must pay for one by one –
And. . .the God that you took from a printed book be with you, Tomlinson!"