Грязный Мырдло и Озабоченная Зуза. Глава IV

Такую встречу организовал дед для внучиков, однако подобного рода выходки старого сыча не произвели особого впечатления. Люстру с грехом пополам восстановили на прежнее место, правда пришлось пойти на некоторые непредвиденные расходы и лишние неудобства. Внутрь жилища загоняли подъёмный кран, без этого не удавалось пришпандорить реликвию на покинутое ею в недавнем прошлом местечко. Сам дед забирался туда и, что необходимо учесть, без особого труда. За многие годы проживания в ракете, принимая во внимание необычный дизайн жилища, он приспособился и преобрёл кое-какие навыки. Например научился карабкаться по стенам—как человек паук.
После такой, их совсем не удивившей, встречи, Мырдло и Зуза разбрелись каждый по своим каютам. Для того, что бы попасть туда, нужно было подниматься по винтовой лестнице до тех пор, пока не всретишь знакомый иллюминатор. Через него, с годами не без некоторого труда, можно было попасть в собственную комнату. Она представляла собой круглое помещение, без окон и с одним выходом. Чем-то напоминало обыкновенное лесное дупло.
 Мырдло отыскал свое окошко и протиснулся внутрь. Знакомая комната. Сбоку к стене припаяна койка, над ней висят разные рыбки на верёвочках—типа тех, которых вешают над люльками маленьких детишек. Старики не наведывались сюда со времён мебелировки, в период появления на свет красавчика Мырдло. Но запах здесь совсем не такой, каким должен быть—комната должна пахнуть необжитостью. А она, напротив, источала запахи, явно кричавшие о существовании жизни на Земле и о том, что в любом живом организме происходит метаболизм и выделение его конечного продукта—один из признаков жизни. Короче пахло дерьмом. Да, в отличии от деда с бабой, Потап решил не запускать дом и приспособить каждую комнату для каких-либо целей. Вот и приспособил незадачливый Потап комнату Мырдло под туалет.
 Но не беда, не даром Мырдло носит кличку Грязный, он со всем справится, тем более ему не привыкать к подобным условиям—это его стихия. Напоминало о доме и вонючем подъезде, на сей раз громадный мамонтообразный зверь угодил.
Мырдло присел на койку. «Посплю-ка я чуток, а то эти маразматики так утомляют»--с этими мыслями он протянул ноги, как вдруг окошко распахнулось и в нём появились сначала ноги в кирзовых сапогах, затем и всё остальное юркое дедовское тело. Он со спортивной ловкостью запрыгнул в комнату, зацепившись руками за верхнюю часть иллюминатора. Ощутив под собой твёрдую почву, старик принялся за дело. Он встал в позу и пропел, подёргивая поочерёдно плечами в такт каждому «ха»:
--Я—старый дед—приглашаю тебя на обед! Ха—хаха—хаха—ха—ха—ха.
Затем он резко развернулся на каблуках и так же резко нырнул в оконце. Мырдло продолжал сидеть на койке с каменным выражением лица. Сон отлагался на неопределённое время.
Когда он очутился внизу, все были уже в сборе. За длинным, пропитанным жиром деревянным столом восседали все обитатели жилища, по крайней мере те, о существовании которых так или иначе старики знали. Это были дед с бабкой, Зуза, Потап и Мырдло. Потап восседал во главе стола, как самый древний и самый громадный. Бабка без конца порхала по кухне от одного шкафчика к другому, напевая какую-то песенку. Неожиданно хрыч рявкнул: «Ууууу-го-мо-нись!!!». Бабка поспешно сняла фартук и юркнула за стол. Она тут же пихнула в рот куриную ножку, слегка склонила набок голову и её взгляд принял самое нежное и доброжелательное выражение. Тогда дед отправил в рот ложку похлёбки и проорал, разбрызгивая своим старчески впалым ртом всё её содержимое вперемежку со слюной:
--И не беда что нааааааааа обед у нас фигняяяяяяяяяяяяяяя
Эти слова он переложил на мелодию песенки «какой хороший яяя и все мои друзьяяяяя». На лице бабки не дрогнул ни единый мускул, не наблюдалось проявления никаких эмоций. Дед же тем временем продолжал дожирать свою похлёбку, переодически почавкивая и пошамкивая своей пастью с не вмеру подвижной челюстью—как у коровы. Молчание нарушила Зуза, выкрикнув с противоположного конца стола:
--Бабка! А ты не думала его в сумасшедший дом сплавить?
--А как ты думаешь?
--Ну, учитывая то, что ты сама не далеко от него ушла, то скорее всего нет.
--Ошибаешься. Думала. И даже очень часто.
--Нечего. Мне и здесь хорошо—ласково проговорил дед, не поднимая глаз от тарелки.
--Мырдло, уродец, ты роняешь сопли в тарелку.
--Не переживай, старушка, не думаю чтобы они особо попортили вкус сего чудесного явства. Хуже уже не будет.
--Как знаешь, дело хозяйское!
--Хочешь я для лучшего вкуса своих добавлю?
--Дед! Ты рехнулся?
В этот момент все повернули головы на громыхание на противоположном конце стола. Это ржал Потап. Он так хохотал, что уронил голову в тарелку, то есть в ведро, и стал мотать ею там, издавая мычащие и рычащие звуки. Затем он резко вытащил голову и стал трясти этой громадной амбразурой, разбрызгивая похлёбку по всему помещению. Вся эта процедура закончилась тем, что он с громким «ОООООООО» упал со стулом вместе на спину. Трапеза продолжалась. Вдруг бабка проворковала:
--Дед, надеюсь ты помнишь, сегодня полнолуние.
--Как же мне забыть—подходит время покоса!
На этих словах таинственный, но тем не менее никого не заинтересовавший разговор был окончен. После обеда Мырдло поплёл в свою комнату, в надежде хотя бы немного поспать. «С этими стариками не соскучишься». В этом Мырдло был прав, потому что они подготовили ещё один нежелательный сюрприз.
Среди ночи Грязный проснулся от странного шума и потрескивания, напоминавшего потрескивание огня. Он, не понимая зачем, как и все герои дебильных и не очень фильмов, решил спуститься и посмотреть. Сидел бы себе в своей конуре, ан-нет, попёр вниз. По пути он наткнулся на кого-то.
--Хрен! ТЫ ещё кто?
--А ты кто, Хрен?
--Зуза, и тебя нелёгкая принесла...Встретишь после полуночи Извращенку, жди беды.
--Подозрительная истина.
--А, мне всё равно нечего терять, с тобой или без тебя. Я пошёл вниз. Ай-да за мной.
--Ещё бы хлебушком меня поманил. Дебил.
Они медленно подошли к выходу. Шум усиливался и напоминал стук барабанов.
--Слушай, а может Потап решил их поджарить и съесть?
--Не думаю...
--Почему?
--Мне по пятницам никогда не везло...
--Ну ладно, тогда давай вылезай и посмотри.
--Ага, может ещё фотоснимки тебе принести???
--Мало того, что ты урод, ты плюс ко всему ещё и трус. Несчастное дитё. Кто бы там ни был, своим видом ты всё равно их убъёшь.
Мырдло надоело прирекаться и он резким рывком распахнув дверь, выскочил наружу. То, что предстало его взору, было выше его сил и даже мощь его непривлекательности здесь оказалась бессильной. Он упал без чувств. Зуза увидела реакцию брата и решила выйти посмотреть—она не из робкого десятка. Надо сказать, реакция Зузы существенно отличалась от реакции брата. Она подняла руки и воскликнув «ООО да!» присоединилась к процессу. А процесс был вот какой.
 На лужайке перед домом был разведён костёр. Вокруг него, издавая в такт танцу звуки плясали нагишом дед, баба и Потап. Они держались за руки и бежали сначала в одну сторону, сделав круг, они останавливались и вскинув руки кричали «у», затем делали круг в другую сторону и на сей раз кричали «о». Потом начинали поочерёдно ударяться задами и при этом выкрикивать «а». Затем они отпускали руки, садились на колени и начинали поклоняться костру. Потом кто-то один вставал, лихорадочно тряся всем телом и исполнял спецефический и характерный для него самого танец. Это повторялось несколько раз. Зуза находилась в состоянии полного счастья, на такой классной вечеринке ей ещё не приходилось бывать. Она не раздумывая скинула одежонку и ринулась в пляс. Участники обряда её охотно приняли в свои ряды. Так они танцевали ещё несколько часов, пока не вошли в состояние полного экстаза и не кинулись все хором в огонь. Сумасшедшие не чувствуют боли, своими шкурами они затушили пламя. Потом дед, баба и Потап встали как ни в чём не бывало и начали одеваться.
--Я надел свой новый мундир.
--А я свои новые джинсы.
Дед с бабой одели свои обновки и начали отряхивать Потапа. Потом дед деловито осведомился, не забыла ли старуха прихватить косы и они дружно зашагали к задней части дома. Зуза же ещё долго валялась и кувыркалась в золе, затем встала, всё так же нагишом, и продолжала метаться из одного конца двора в другой, не мигая безумно горевшими глазами и не закрывая рот в зверином оскале, из которого капала слюна.