Грязный Мырдло и Озабоченная Зуза. Глава II

Настал день сборов. Мырдло осторожно подошёл к отцу и попросил у него разрешения остаться на это лето в городе. В ответ папа ткнул сына лицом в стоявшую неподалёку поилку для свиньи Борлонский Конь и сказал: «Милок, нам с твоей мамой хочется побыть немного на едине. Будь же, твою мать, недоносок ты мырдловский, немного тактичнее и удели для наших утех хотя бы 3 месяца из целого года и удостой нас отсутствием своей уродливой, худосочной задницы». Потом он вытащил его из поилки и благословив, пожелал счастливого пути и сообщил о том, что напёк для любымых детишек пирожков с начинкой из кочетовской попки. Очень аппетитно. А Мырдло в свою очередь подумал, что папа не захотел ему открывать причины своего отказа и по видимому всё-таки отказал, потому что пока его голова была в поилке, губы отца шевелились и он видимо что-то говорил. На дорожку он решил видимо сполоснуть его и применил для этого поилку Борлонского Коня. Заботливый же у меня папа! Такие мысли блуждали в голове уродливого Мырдло.
После недолгих сборов они попрощались с родителями и пустились в путь. Идти пришлось 3 дня, учитывая то, что они шли с небольшой скоростью и часто делали перевалы, что бы отведать лакомых пирожков. Дело в том, что им не особо хотелось поскорее добраться до дома бабки с дедом. По пути они иногда перебрасывалиь парой-тройкой словечек.
--Мырд, а ты когда с девственность расстался?
--Не знаю
--Как это, ты шиза хренова, мозги мне здесь не пудри!
--Истеричка ты чёртова, я же своего возраста не знаю, а было это после 13 лет, так что засунь себе в рот лакомый пирожок и помалкивай, недоудовлетворённая женщина!
--Точнее вообще никогда не видавшая удовлетворения. И этот факт меня очень смущает.
--Ой, что ты говоришь? Извращенка ты, дитя извращения. И родства с тобой я не признаю.
--Серьёзно? Это очень даже хорошо!
--Да, совсем не плохо
--Тогда ты не сочтёшь за дерзость, если я попрошу у тебя совета немного личного характера.
--Валяй, только без намёков на инцест.
--Ну что ты, я с 12 лет значительно поумнела, детские шалости остались в прошлом.
--Ну ты псина! В том году точно с катушек съехала! Папочка перестарался, сделал из тебя извращенку!
--Да он хорош, спору нет! Так, ближе к делу. Я хочу попросить тебя помочь мне расстаться с девственностью
--Хуууууу—выдохнул уродец.
--Да, это должно случиться! Здесь и сейчас, этим летом!!!!!
С этими словами она хотела хлопнуть Мырдло по его худосочной заднице, но он ловко развернулся, схватил её за руку, вывернул её и уложил Зузу с треском на лопатки. Она оправилась от пережитого потрясения (она никогда не боялась мозговых травм), ловко встала на ноги и затрусила вслед за братом. Ничто теперь не могло омрачить её счастья—ведь теперь на ней нет шифра, а уж с кем развлечься она найдёт.
Жилище стариков располагалось на высоком и очень крутом холме, если не сказать горе. Гора-холм была покрыта заплешившим в некоторых местах слоем растительности—мелкой и склизкой травушки-муравушки. Но вокруг холма бурлила речушка или озерцо, или лужица. Так что попасть к подножию можно было только переплыв водоём. К счастью, он был мелким и можно было переправиться в брод. Но проблема была в другом—речушка была очень бурной и быстрой и постоянно сбивала с ног. А вода в ней была очень грязной, можно даже сказать это была грязь, а не вода, поэтому можно с уверенностью называть её грязеёмом. И когда незадачливый путник падал в грязеём, то ему в штаны немедленно заползали всякие гады—ощущения не из приятных. Хотя кому как, Зуза например ловила на этом кайф и порой сама окуналась в бурлящий поток гадкой жижи. Вот, но ребята за жизнь понабрались опыта и проходили грязеём без особых проблем и с большой ловкостью.
 На вершине холма возвышалось жилище. Это трудно назвать домом, потому что на самом деле место проживание стариков ничто иное, как сброшенная когда-то бомба. Длинная, вытянутой формы, напоминала старые советские рокеты. За сотни лет старики как-то пытались обжить жилище, нельзя сказать, что у них ничего не вышло (хотя хочется). В некоторых местах были вырезаны окошки, вокруг причудливый арнамент, представлявший собой замысловатые завитушки и симпатичные аляпистые цветочки. На остроконечной верхушке жилища помещался флюгерок в форме курицы с выпученными от ужаса глазами и поднятыми в иступлении крыльями. Ну, внутри всё было относительно более или менее. От винтовых лестниц кружилась голова, но иного выхода не находилось—нужно было как-то жить, и они это делали с небывалым умением и энтузиазмом, необычным для их лет. Он казался необычным и тогда, когда они были молоды и с годами оставался необычным. Короче странный был энтузиазм. Ходили слухи, что они попивали конского транквилизатора, но по большому счёту всё это брехня. Что плохого в том, что он конский?