Чужая кровь

«Так ненавидеть женщину может женщина.
Каждый окрик ее был мне как затрещина.
Каждый взгляд косой – как плевок в глаза.
Мужу – мать, мне – свекровь. Что еще сказать?

…Мне бы сразу понять, лишь взглянув на ее родню:
бабка, чуть что, от гнева плыла лицом,
деда шпыняла чуть не сто раз на дню…
бес попутал меня или муж так манил кольцом?
Быть бы умней – уносить бы ноги, пока голова цела.
Поздно хватилась. Да и не уйдешь: дочь уже росла…

Как распознать безумие, пока оно спит?
Где у характера вздорного грань, межа,
за которой силу привычек и слабый стыд
начисто разъедает склероза ржа?
Старуха сдавала стремительно, на глазах.
Кричала, что обокрали, что все – враги.
Копоть и паутина липли на образа
в кухонном углу. Вставала не с той ноги.
Рычала в судорогах (так, говорят, выходит бес).
Крушила стулья о стену (откуда сил?)
Чем далее, тем страшней протекал процесс.
Дед, бедолага, безропотно всё сносил,
чего обо мне не скажешь. А по ночам,
когда просыпалась дочь и просила грудь
плачем, к нам в дверь ломилась свекровь, крича,
что я, мол, не мать, а мачеха. Рот заткнуть
хотелось чем-то тяжелым. И молоко
пропало на пятый месяц. Лишь в горле ком…
Внучку рвала у меня из рук: ведь своя же кровь,
прямо одно лицо… А муж мне: не прекословь.

На пенсии (мать ее не узнавала уже,
потом и вовсе слегла, но орала бред)
спохватилась, что без зарплаты туфли «Клерже»
не купишь запросто. И понеслось: обед
на шестерых, считая внучку, - за мужнин счёт.
«И нечего здесь вдвоем толкаться, кухня мала.
Ищи работу!» А дочери года-то нет еще…
Муж поддакивал: слушай её, она не со зла…

Бабка преставилась года через полтора,
напоследок ходила кровью. На мне был грех -
когда она меня допекла, при всех
сказала: чтоб тебе, мучаясь, помирать!
Свекровь мне потом припомнила. В этот раз
Я не стерпела – да сколько можно! – и сорвалась.
С тех пор у нас долгие годы была война.
В заложниках перебывали и дочь, и муж.
Всё неопрятнее становилась ее седина,
всё гаже словечки в мой адрес. Еще к тому ж
к попрекам добавился новый пунктик – жильё.
То я была плохая жена и плохая мать,
теперь еще стала захватчицей. «Это моё! –
кричала она, - и квартиры тебе не видать!»
…С мужчинами у нас туго. Дед тишком
ушел за супругой вслед: иссох, став в пол-лица.
А мой… У кого учиться быть мужиком,
если ни разу в жизни в глаза не видел отца?
…Он стал подмечать много позже особый надрыв
и характерные обертоны, когда она,
с порога вечером, двери едва отворив,
встречала его неизменным: «Твоя жена…»
Если за гробом и вправду спросят с нас по делам,
Господь свидетель: своё я прижизненно отбыла.

…Вот она бродит, бредит, напялив своё рваньё.
На подбородке щетина (виной гормональный сбой).
Без ужаса – ни обонять её, ни смотреть на неё:
мыться – не моется, так еще с бородой…
Периодически клинит её, что живет не здесь,
пихает вещи в узлы (рухлядь, обломки, хлам).
Днем, пока дома нет никого, ничего не ест.
Полгода назад хоть чаю согреть могла.
Утром – таблетки, но это паллиатив,
для очистки совести сына. Лобные доли спят.
По медицинской энциклопедии, полпути,
как минимум, пройдено до точки «полный распад».
Но ни некроз нейронов, ни известь вен
не совладали с ее ненавистью пока.
Лишь только видит меня, в пустой голове
что-то перемыкает. Видимо, до тупика,
до того момента, когда перестанет дышать,
будет плевать в меня брани густую взвесь.
Я задаюсь вопросом: а есть у нее душа?
Сердце-то (кардиограмму делали) есть…

Сама принимаю гингко и ноотропил.
Сорок – не шутка. Давление, так его…
Потом бы сделать ремонт… только б хватило сил…
Муж на днях обронил: обе вы одинаковые...
Ой, да что поминать то, чего не вернуть!
…Черт, да куда же я задевала спички, ну?
Только что были здесь, под рукой, и на тебе…»