Поэтическая лабуда вам лучше не читать 2004

Я не математик, я - поэт
Не приемлю точные науки
Потому, и обречён на муки, -
Не увидев сна встречать рассвет.

Вывернув всю душу наизнанку,
Мучить себя поисками рифмы;
Уж насколько проще – логорифмы,
И легко совсем поэту-панку.

И легко сейчас поэту – Фету,
Если он на небесах живёт у Бога.
Может, я пишу весьма убого?
Значит,  завтра сяду на диету.

Может, я безумно уникален?
Иль страдаю звёздною болезнью?
Опьянённый славою и лестью,
Не врубаясь, что не актуален.

С кем бы в один ряд себя поставить:
Пушкин, Лермонтов, Бёрнс-Байрон, Евтушенко…
Или докатиться до Фоменко, -
Пошлость и похабщину возглавить?

Кратким стать, практически - Вишневским,
Резким, дерзким, нервным, как Высоцкий,
Диссидентом, как Иосиф Бродский,
Нет! Бодлером – сатанинско-мерзким…

Детским и наивным,  по-чуковски,
По-цветаевски  - сверхромантичным,
По-есенински – весьма трагичным,
Идентично и  по-маяковски!

Я такой ужасно- всемогущий,
Я такой прекрасный и смиренный
Необычный и обыкновенный,
Земно-перстный и небесно-сущий.

Собираю в пригоршни планеты,
В гольф играю звездными шарами,
Управляю разными мирами,
Как и все нормальные поэты.

Закручу Вселенные в спирали
Черных дыр наковыряю в небе,
Не заботясь о насущном хлебе:
«Эдак, - тили-тили, трали-вали».

Я такой певучий, как Гамзатов,
Сердобольно-вольный, как Некрасов
Я слыву «своим» средь этих асов
Так же, не приемля дубликатов.

Мне претят банальности и штампы,
Как Омар Хайаму, Мандельштаму,
Восхожу ли я на Фудзияму,
Или грею руки в свете рампы.

Как Ошанин, Тютчев, Северянин,
Путь держу в нетронутые дебри,
Вырубая дерева и стебли,
Так же гениально-многогранен.

Иногда ко мне приходят гости:
Бунин, Герцен, Гумилёв, Довлатов,
Вознесенский, Шагинян, Филатов…
И всю ночь друг другу моем кости.

Брехт, Ахматова, Бергольц, Твардовский,
Пастернак, Рождественский, Рылеев,
Все приходят, окромя злодеев,
Вот припёрся пушкинский Дубровский?!

Как-нибудь с поэтами сочтёмся,
Но, позвольте, господа герои,
Не нужны мне эти геморрои…
Впрочем, ладно, завтра разберёмся.

На балконе Галич с Окуджавой,
Визбор как всегда в районе кухни,
«Юра, пьёшь? Ну, пей, смотри, не рухни
На паркет, обременённый славой».

Зина Гиппиус вчера сказала:
«У Барто большие перспективы
Правда, слишком детские мотивы
И так далеки от идеала».


Бедный, Горький, Эренбург, Давыдов,
Михалков, Бестужев, Ходасевич,
Бальмонд, Казакова, Макаревич,
Всех и не упомнишь индивидов.

Чёрный, Лебедев-Кумач, Жуковский,
Шиллер, Батюшков, Державин, Блок
Льётся в дом мой гостевой поток, -
И с «Катюшей» прётся Исаковский.

Ахмадулина, Маршак, Введенский
Долматовский, Баратынский, Гейне
И Рубцов, потерянный  в  портвейне,
Всё такой же – русско-деревенский.

Я хоть и скриплю слегка зубами,
Сдерживаю гнев, но всё прощаю,
И другой судьбы не представляю
Дорожу и дружбой и друзьями!

Притчи Соломона. Глава 17:22 
Веселое сердце благотворно, как врачевство, а унылый дух сушит кости.