Без царя в голове

                Без царя в голове



Лето. Как оно коротко в нашей Москве. Петров любил лето. Его сладкое бурное время, которое ждешь весь год и раз, оно проносится где-то над тобой кучей забот и страшно важных дел, встреч и разговоров. И вот ты уже осознаешь себя в хрустальном холоде сентябрьского утра, подбирая желтый березовый лист, и понимая, что оно уже закончилось.
 И только желто-полосатые осы вьются над арбузными кучами, и иноземцы цокая зубом,
 и сверкая ножами, вырезают тебе красную пирамидку с хвостиком, и говорят:
- Сахар, ну чистый сахар.
  Был уже поздний вечер, и он спешил к жене на дачу. На станции в ожидании электрички томились немногочисленные граждане. Петров сел на скамью и вскоре около него пристроился полный бородатый мужчина в ветхой одежде. Он начал разговор сам, хотя петров не очень любил всякие неожиданные беседы, но это был не тот случай.
Первым делом бородатый начал жаловаться:
Знаете такая сейчас тяжелая жизнь, работу приличную так тяжело найти и порядку нет, - продолжил он, глядя на наглых пьяных подростков. Поглядев на бородатого, петров решительного сказал:
Так ведь царя надо.
Это точно, только, где его взять то, царя?
Так надо попросить, - подумав, ответил Петров.
А у кого просить то, - удивленно спросил бородач.
Да, у Того, кто раньше давал.
У Запада что ли?
Да, нет у Господа Бога.
Тут, наконец, подъехала электричка, они вошли в ее освещенное чрево сев рядом и помолчали.
А вы что верующий?
Да, - ответил Петров, - по мере сил, а вы?
Да, вообще-то, но я хожу в зарубежную церковь.
А почему? – удивленно спросил Петров.
Не согласен с сергианством и его последствиями, а вы про это что думаете?
Петров вначале приготовил большую речь о сохранении церкви, о мучениках за веру, но потом, посмотрев на изготовленное к спору лицо бородача, с заблестевшими глазами и ответил только: - Столько лет прошло, пора бы объединиться.
- Никогда, пока не признают его постановление ошибочным и … - он с пафосом заговорил необходимости реформ, признания ошибок, публичных заявлений.
Почему подумал Петров, что когда человек говорит о своих ошибках, то они у него всегда маленькие и случайные. А когда начинает рассказывать про чужие, то  вот уже и пафос, и глубина появляются в голосе немедленно, и остановиться он уже не может никак.
Подъезжали к другой станции, там бородач увидел знакомого и позвал его через открытое окно. Вошедший был маленький, сухой, и с бородкой, но был чем-то похож на бородача. Вошедший вынул какую-то бумагу из кармана и стал показывать, но бородач зашептал ему что-то и они пересели на другую скамью, виновато оглядываясь на Петрова, как на не человека хорошего, но не далекого. И кому не стоит рассказывать главных и важных вещей.
   Петров с грустью стал размышлять о том, что встретишь вроде не демократа, ан нет, окажется зарубежник.
   В вагон вошел мальчик с нехорошей застывшей улыбкой и пустыми глазами, и стал собирать, оставленные кем-то газеты на полу и скамьях. Он посмотрел на Петрова пристально и враскачку пошел по вагону дальше.
  Скоро бородач вышел, зазывая своего спутника в гости, но тот остался. На следующей станции вошел  пьяный парень с воспаленным взором, его распирали сильные эмоции.  И он, осмотрев вагон, решительно выбрал приятеля бородоча, и сев с ним рядом, начал с место в карьер:
- Ну, я его сделал, прямо там у них в Тамбове на стадионе, ты представляешь, я его с одного удара сделал, а потом начал валять, представляешь? – не дождавшись реакции у собеседника, он продолжил:
- Ты прикинь, он мне в лицо говорит, не люблю я москвичей, ну я его сделал… бац и сделал, а потом валял и валял и мне наплевать было на ментов. Ты представляешь он! Мне! Сказал! Не люблю я москвичей, ну и тогда я его справой в челюсть раз и готовченко. И я его валял и валял, - не много выпустив пьяный задор, он еще раз посмотрел на собеседника и с напором спросил:
- А ты за кого болеешь? – приятель бородача тихо делал вид, что читает свою бумажку, но когда понял что разговора не избежать, то уныло приподняв голову, с натугой ответил, что не болеет ни за кого и хотел бы быть всегда здоров, чего желает и собеседнику.
- Нет, - ответил болельщик, - ты не понял, ты за кого, за какую команду в футбол болеешь? – и не дождавшись ответа, сообщил, - надо за ЦСКА.
- Почему же надо?
- Они классные ребята и московская команда, нет, ну представь себе! он из Тамбова! говорит мне! Не люблю москвичей! …и тут я его сделал!!! – уже закричал он в голос, не выдержав восторга перед удивительно правильным и справедливым на его взгляд поступком. Зарубежника спасло то, что на следующей станции парень сходил. Болельщик побежал к тамбуру захотел еще, что-то сообщить важное, но видя, что двери вот-вот закроются, все же выскочил на платформу и уже оттуда, не сдерживаясь заорал во со всей дури:
- За ЦСКА болеть надо, дядя! УРА! – крикнул он, но поезд тронулся, оставив эту бурю восторга на станции.
Да, подумал Петров, какой тут царь, его сначала в голове надо иметь, а потом уже на трон. Три человека и три совершенно не пересекающихся мира. Но его мысли прервал странный шум сзади.
  По вагону, все так же раскачиваясь, неспешно шел мальчик с прилипшей улыбкой, напевая что-то под нос. Подчиняясь какой-то глубоко своей идее, он выкидывал попеременно то в правое, то в левое открытые окна по газетной странице, вынимая их из пачки собранной только, что по составу. Это зрелище окончательно добило Петров.
  Тем временем, двое не трезвых подростков, вдруг активизировались и стали попеременно и вместе выходить для чего-то в тамбур и там чем-то, гремели и стучали. И потом воровато выглядывали из-за двери. Потом они опять вернулись и сели и начали чем-то скрежетать за спиной у Петрова. Ему не хотелось вмешиваться в действия подростков, но он начал понимать, что они пьяны скорее не алкоголем, а чем-то посерьезнее. Оторвав что-то от скамьи, они бодро зашагали в тамбур и, вскоре, там послышался шум, разбиваемых стекл.
 И тут Петров озверел, он достал из рюкзака настроечный ключ для рояля, который в драке, может, не очень полезен, но выглядит достаточно угрожающе. И взяв его в правую руку, а в левую как щит взял за лямку рюкзак и пошел.
 Он открыл дверь и не заорал, а скорее заревел, где в районе «ми» контроктавы. Его рев перемежался, с приказами прекратит и бранью на подсанов. Один захотел полезть в драку, а другой испугался ключа и рева.
-  На место подонки, - продолжал орать Петров, - и палки выкинуть в окно!
Когда они выполнили приказ и, присмирев сели, то оставшиеся граждане – зарубежник и хорошо одетая парочка с ужасом смотрели, но почему-то на Петрова.
А его потрясывало от гнева и адреналина в крови, но вскоре показалась его станция и
   Петров с облегчением выскочил в темноту на платформу. Оказавшись в теплой темноте летней ночи, немного отмяк. А когда оказался на тропинки среди пахнущего разнотравья и, подняв голову, увидел склоненный к нему черный полог небес, усыпанный мерцающей россыпью звезд, то окончательно успокоился. И хотя картина с крушащими стекла подростками и омрачало сознание, но он уже с улыбкой посмотрел на покрикивающего в темноте, светящегося червяка электрички, который катился себе по железным полоскам в темную даль, с царем-машинистом в голове.