Чай

Тусклая лампа горела свечою в большой комнате, которая сейчас казалась пустым концертным залом, уставшим от множества посетителей.
Сидели - он за столом, она на подлокотнике кресла - и ладонями ловили остывающее тепло чашек. То и дело вглядывались в прозрачный янтарь и словно застывшие в нём на дне следы ушедших цивилизаций. Пили неторопясь, словно это был горячий шоколад.
Она поднимала на него свой спокойный взор, что-то пристально искала, потом смотрела на чашку в своих ладонях, которую она бережно держала подобно маленькому солнышку, чувствуя, как тепло безвозвратно уходит в руки, а из рук - в холодную, но почему-то уютную комнату.

Его кололо сомнение. То и дело бросая взгляды по углам, сидя за краем стола, нервно ставил чашку на угол, поднимал, снова ставил и качал головой в ритм только им слышимой мелодии.

Только что они почти яростно спорили о жизни: о розовых очках, которые непременно разбиваются, о грехах, о людях, об умных и дураках, о христианстве и о Ницше, о нейтральном наблюдательстве и предвзятости к миру, и когда всё перемешалось у них в головах и превратилось в непрерывный шум и гул - оба замолчали и ушли мыслями в чай. Как сахар, растворились в нём.
Их мысли, как выдыхаемый воздух, вливались друг в друга, переплетались в причудливые формы, перекликались и перешёптывались. Тишина, как наркотик, неторопливо овладевала ими, обволакивала, проникая в каждую клеточку, плела томную паутину и как вуаль опускалась на головы, наполняя их чем-то священным и торжественным.

Начинало казаться, что где-то позвенивают бубенчики или колокольчики. Тиканье часов давало ритм начинавшейся музыке. Вот-вот тихо вступятскрипки, потом завторит виолончель, а там и...
Всё оборвалось словом:
-Знаю, что ты обо мне думаешь, - прозвучало резко и неожиданно. А затем тише и привычнее, хотя сказано было так же,- ты думаешь: чем бы дитятко не тешилось, лишь бы не плакало.
И совсем привычно в ответ:
-Нет, не правда. Я думаю, что впервые встретил девушку, с которой можно так долго беседовать как с равным.
Разговор тут же забурлил и бешеным потоком унёсся в новую тему.
Пустые чашки сиротливо взирали со столиков на говорящих и грустили о прошедших тихих минутах.
Когда всё было сказано, оба снова погрузились в чай, которого не было, по привычке взяв чашки в руки, теперь уже согревая их своими ладонями.

Новое молчание волной обрушилось на них и покрыло с головой, как лавина, долго разгонявшаяся с самой вершины горы.
Другая тишина зазвенела и загрохотала в ушах, и начинало казаться, что они потерялись в огромной мрачной пещере, и только крохотная свечка освещала неведомые лабиринты проходов.