Из всех искусств. Командировка

В столовке шла битва – в очереди, на подносах, за столами.
Огромные тарелки толкались друг о дружку, проливая содержимое на соседок и мимо, подносы стукались, люди в очереди гудели, стрекотали кассы, звенели стаканы, толстые красные тетки стучали половниками по кастрюлям, по тарелкам, огромный мужик за их спинами не переставая совал хлеб в хлеборезку, и на поднос сыпались ломтики хлеба,  за открытыми дверями были видны посудомойки, гремящие посудой под мощным напором воды, и брызги летели во все стороны. Это был потрясающий джаз-бенд, огромный, сторукий и оглушительный. И от него валил пар: от еды в тарелках, от чанов с варевом, от судомоек в белых фартуках!
Коля уже втерся где-то впереди и кричал Кате:
- Тебе чего взять?
- Борщ, салат и кофе.
- А котлету? А кашу?
- Я  не хочу.
- С ума сошла! Замерзнешь!
- Не замерзну.

Катя двигалась за длинной Колиной спиной, держась за поднос и оглядывалась по сторонам. Большие озабоченные люди с непроспавшимися лицами поедали чудовищные котлеты размером с Катино лицо, глотали стаканами сметану и закусывали ее большими ломтями хлеба. Колян умудрился найти свободный столик, локтем сдвинул на край горку грязной посуды и широким жестом пригласил Катю садится. Катя думала о том, что если  все снять на видеокамеру, картинка будет плоской, пленка загрунтует фактуру лиц, все эти мешки под глазами, заспанные складки, все сгладится, исчезнут жирные пятна на столах, вообще вся дымная, наполненная звуками и  запахами, шевелящаяся  перспектива этого огромного храма жратвы исчезнет, а останется лишь пшик, проходной кадр производственного репортажа. Размышляя, она опрокинула стакан кофе на стол и макнула краем рукава липкую лужу. Коля лопал кашу и улыбался, Катя вскочила со стула, жидкость стремительно распространялась в ее сторону, и не было даже платка в кармане, чтобы ее остановить.  Именно в этот момент к ним подошел Михаил Сидорович. Глядя мимо краснеющей Кати, он сообщил, что если они хотят застать Вихорова, то надо будет явиться к нему сейчас же утром, пока у него планерка, а вечером она сможет побеседовать с начальником проекта, он сам придет к ней в гостиницу.


В приемной было много краснолицых мужиков в полушубках и с папками под мышкой. Они сидели и стояли и хором говорили. Вдруг толпу словно взрезало и раздвинуло на две части. По образовавшемуся пространству, приглушая шум, прошел тяжелый человек с угрюмым лицом. Он поздоровался с секретаршей, открыл своим ключем дверь, обитую дермантином, и притихшая братва несмело посочилась за ним. Перед Катей и Коляном, намеревавшимся двинуть следом за всеми, секретарша грудью преградила дверь, пообещав, что их очередь скоро настанет. Коля, расчехливший камеру, пошел на улицу “че-нить” поснимать, Катя терпеливо уселась ждать.
За дверями что-то свирепо взорвалось – кажется, началась планерка. Словно гранату бросили между сидевших, так стало за дверями тихо, и только рокочущий голос что-то вещал над полем боя. Но кто-то из выживших слабо подал голос, а потом еще и еще. Тогда на них снова громыхнули, правда, граната была поменьше, а выжившие уже не замолкали, они отвечали все бойчее и бойчее, и скоро за дверями начался прямо скандал! И тогда в ход пустили то ли армию танков, то ли авиабомбардировщиков. И все гремело, и гремело, и гремело. И наконец стихло.. Кате захотелось снять шапку. Кажется, всех погребли
Выждав паузу, бас что-то скомандовал, и загрохотали, раздвигаясь, стулья. Из дермантиновых дверей потянулись на работу неровные ряды погребенных.
“Ну выжили же, - вздохнула Катя, - выживу и я”. Хотелось в это верить.