Серебряный дельфин и глиняная черепашкa. часть i

          ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ В ТРОЛЕЙБУСЕ.

 Они встретились в троллейбусе. Она стояла возле дверей и казалось, что она собирается выходить, но остановки менялись одна за одной, а она продолжала стоять возле дверей. Он сидел возле окна и периодически смотрел то в окно, то на нее. Ему нравилось ее лицо, оно было, ненавязчиво красивым и вместе с тем в нем чувствовалось наличие интеллекта и чувства собственного достоинства. Ее лицо было приятным,  в ней не было кротости, напротив, она напоминала кошку, такая же независимая. В ней было что-то, что притягивало к себе, он смотрел на нее и каждый раз  находил в ней что-то новое и прекрасное. Почему-то он был уверен, что ей выходить на той же остановке, что и ему.
     Он вышел первым и подал ей руку, она приняла его помощь. Когда она спустилась с подножки, они повернулись друг к дугу лицом. Возникла пауза, которую нарушил он: «Привет. Тебе в академовскую общагу?»
           -Да.
- Тогда нам по пути,  пойдем.
- Я в этом сомневаюсь.
Он усмехнулся . – Ты напрасно так реагируешь на мое предложение, я не собираюсь к тебе клеиться, ты даже можешь не называть свое имя , а тем более адрес, меня совсем не это интересует. Мне понравилось твое лицо ..... (Он повернулся, как бы приглашая ее за собою и шагнул вперед, она двинулась за ним.) ..... у меня возникли некоторые домыслы и соответственно ряд вопросов по поводу тебя, я бы хотел убедиться в их компетентности.
- Что ж попробуй.
    -    У тебя красивое лицо, но непросто красивое лицо, поверь, редко встречаются, в наше время, девушки с равным количеством красоты и интеллекта на лице.  От тебя так же, определенно, веет благородством и чувством собственного достоинства. Ты знаешь себе цену и ты не продешевишь при выборе попутчика в своей жизни. Мне кажется с тобою очень интересно.
Она промолчала. Они неспешно шли по дороге и им было интересно.               
- Ты веришь в гороскопы?
- Да.
- А ты кто по гороскопу ?
- Не скажу.
- Мне кажется, что ты родилась под  знаком скорпиона или овна, хотя может быть и льва, но по восточному гороскопу ты, определенно, родилась в год собаки.
- Почему ты так решил?
- Не знаю, просто чувствую, как от тебя исходит волна полной противоположности мне. Между нами не могли бы существовать какие-нибудь отношения. Было бы невыносимо тяжело. Так что ты можешь не отвечать, если не хочешь. Но тогда я буду обречен на размышления по этому поводу и они не дадут мне скучать очередной бессонной ночью.
Она промолчала. Они шли дальше, говорил, по большей части, он, она больше молчала, она ведь девушка. Да и кто он, в конце-то концов, для нее – так прохожий, не будет же она обсуждать себя с кем попало, она умная девочка.
  Когда они подошли к тому месту где им надо было разойтись, он улыбнулся во второй раз и сказал: « Ладно, всего тебе хорошего, желаю любви и счастья, Прощай.».  Он пошел в другую сторону, не оглядываясь. Она тоже.
      Как только он отвернулся, он перестал думать о ней, его  голова была занята другими проблемами. Она шла и улыбалась, ей было приятно, что незнакомый человек будет думать о ней бессонной ночью, эта мысль ее даже, как-то по-особому, согревала, она ведь девушка.

ночью

Ночь поглотила город. Все постройки, дороги, деревья. Все было окутано темнотой. Редкие огоньки света в окнах или от ночных фонарей – это всего лишь редкие огоньки света. Они не способны разрушить ночь, так как они всего  на всего редкие огоньки света.
Небольшая чашка КОФЕ. Чарующий аромат густого напитка, его крепкий вкус сделали свое дело – он не спал. Шум редких машин в темноте за окном успокаивал и настраивал мысли на нужный  лад. Машины, как и мысли, надвигались из темноты, наполняли своим присутствием окружающую пустоту и, не оставив ничего после себя, вновь удалялись в темноту.
Он лежал неподвижно, закинув руки за голову, созерцал потолок. В голове, как и в комнате, было тихо, спокойно, лишь иногда какое-нибудь воспоминание или образ выплывали из темноты, но не надолго, они, как и машины, не останавливались.
 Он поднимался и, легко ориентируясь в темноте, шел к окну. У окна он курил, медленно затягиваясь и задерживая дыхание,   чувствуя как замедляется сердцебиение, как никотин вторгается в мозг. Затем - быстрый выдох, облако дыма разбивалось о стекло, а от сигареты прозрачная ниточка дыма тянулась к форточке. Следующая затяжка. И так без конца.
 Иногда он не замечал, как выкуривал сигарету за сигаретой. Перед его глазами проплывали чьи-то жизни, века, эпохи. В такие моменты он начинал писать, а точнее   думать, думать много, думать о разном. Потом мысли уже не вмещались в тесной голове и просились на свободу. Поначалу пришло ощущение того, что он способен писать, затем  он понял, что не может не писать.
Он писал. Писал не известно зачем, неизвестно кому. Писал, потому что не мог не писать. Писал оттого, что в свое время писали Ремарк и Пастернак, писал Хемингуэй.
Он не тешил себя мыслью о том, что когда-нибудь он будет знаменитым, что его будут печатать тысячными тиражами, и тысячи людей будут покупать его книги. Он просто писал.
Его слог был некрасив, почерк ужасен, желание писать велико. Он не стремился быть удобным. Единственное к чему он стремился- это быть искренним.

Ему нравился электрический свет и ночь. Свет был теплым, а ночь тихой и спокойной. Ночью исчезало чувство неровности, чувство спешки, чувство неудовлетворенности, которое жило днем. Ночью хорошо творилось. В этих строчках была  его жизнь, его мир, его желания и его страх.
Быть может, ему следовало завести дневник, но тогда  все оставалось бы в нем. Тогда  умерла бы надежда найти человека, который  смог бы его понять. Ему не нужно признание тысячи людей, ему нужен всего лишь один человек. Человек, который  смог бы его понять, которому было бы интересно разбирать его абзац за абзацем, строчку за строчкой, чтобы понять его мысли.
Его мысли в словах для твоих мыслей без слов.











GAME OVER
   Прогулки по улицам. Бесконечные прогулки, как  когда-то, очень-очень давно, для обретения внутреннего покоя, он изматывал себя бесцельным хождением, пустым созерцанием витрин и прохожих, когда все вокруг казалось не реальным, а происходящим на большом экране кинотеатра.
 Казалось, что жизнь начнется потом, когда станешь взрослым, тогда все будет по-другому, по настоящему, взаправду. Но почему-то время проходило, тело росло, в голове постоянно были какие-то очень важные мысли, а жизнь так и не начиналась, кинофильму не было конца. Да и не хотелось-то, в общем, настоящего большого, нового кино. Он почему-то уже не верил в то, что он будет чувствовать не так, как показывают по телевизору, а так как будет чувствовать он. Именно он, именно чувствовать. Не копировать актеров из любимых фильмов, а быть реальным. Это казалось не возможным и бесполезным. Теперь  эти мысли его даже не пугали. Его  вообще уже ничего не пугало, он легко переживал утрату друзей, и обретение  новых врагов, а руководящим принципом его жизни стало выражение : « viva completativa » - жизнь наблюдение.

Мне не жалко друзей, мне не жалко врагов
Я все чаще слышу шорох тихих шагов.

   Мысли о скором обретении покоя согревали. Было досадно, что так мало прожито и так мало жаль. Мы становимся стариками в молодости, у нас нет сил и желания бороться, нет перспективы на удачный финал.
 Когда он был ребенком, как раз в момент формирования  личности, на него со всех сторон, хлынул широкий поток вредной информации и характер его был сформирован в жутком хаосе взрослых проблем. Взрослые начали яростно бороться за свое благосостояние, за свое будущее, творя лихие дела, и не задумываясь о будущем своих детей, они были  увлечены переделом мира. На этом-то пепелище и выросло его поколение, поколение не умеющее читать, поколение, воспитанное на сильных фильмах, чья философия строилась на философии киногероев. А у настоящих киногероев не было страха, не было  упрека, не было жалости.  Когда же взрослые стали слабыми, а маленькие подросли и стали молодыми, стали сильнее, то взрослые обвинили молодых в моральном уродстве, искренне не понимая, откуда же появились такие выродки. Молодые постепенно вырастали во взрослых и уже, в свою очередь, начали формировать новое поколение, которое, когда подрастет, накажет их за недостаток внимания к своему воспитанию. Круг замкнулся. Именно поэтому он не чувствовал боли за свою душевную скупость. Он знал, что будет расплачиваться за все дела свои.   Но ему было наплевать.
Для него было важнее окно, лишь одно окно в девятиэтажном доме. Единственное окно в городе. Единственное окно в  мире. Для него, порою, не было большей радости,  чем стоять под этим окном среди множества таких же окон и думать о ней. Но потом ему стало тоскливо, невыносимо тоскливо и скучно. Даже окно его не радовало.
Однажды ему приснился сон: он был на войне. Он воевал вместе  с такими же, как и он, непонимающими своей цели, но не желающими ее уступать молодыми. В одном бою его ранило, очень серьезно и очень глупо, ему было  обидно, очень обидно, что вот так глупо и больно придется умирать. Боевые товарищи подобрали его, и пытались  спасти. Он понимал, что все это напрасно, он уже чувствовал запах смерти и уже держался за нее рукой, но не отговаривал своих товарищей, не просил бросить его - все равно не оставят, ведь он бы тоже не бросил; он просто не мешал им своими стонами. Он зажал свою боль зубами и ждал. Вдруг перед его глазами появилось лицо друга, он уже не помнил, как его имя, но помнил, что это лицо - друг. Он посмотрел  другу в глаза, и забавная шутка пришла ему в голову. Он улыбнулся, ему уже не было больно, и проговорил, точнее прошептал:      
« GAME OVER».



О ней.

    Он любил ее, любил со всеми ее браслетами, привычками и только ей понятным молчанием. Любил ее мысли, фразы, голос и ее обиды.
    Он любил ее робко и тревожно. Для него не было ничего дороже и радостнее ее улыбки, не было ничего больнее, чем обида, которая иногда возникала между ними.
      Он любил ее ярко, с упоением. С головой погружался в удивительный, столь сладкий и столь горький мир чувств. Мир горькой сладости и упоительных разочарований.
      Во всем мире нет таких благ, ради которых он бы отказался от нее; и имеет ли смысл говорить о богатствах, когда ради нее он был способен отдать свою жизнь не раздумывая. Умереть ради любимой женщины, что может быть желаннее для мужчины.
      Он любил ее безвозвратно, как будто блуждал по лабиринту, знал, где выход, но  не желал освобождения . Порой не было сил оставаться в нем, но он не мог ничего с собой поделать. Его трагедия была в том, что он был рабом своего одиночества. Он ненавидел его, но имеет ли смысл ненавидеть то, что является частью тебя. Блуждания по лабиринту продолжались и продолжались без конца.
       Он любил ее отчаянно, кусая губы,  разбивая в кровь руки и ломая пальцы о водосточные трубы. Пытаясь через физическую боль ослабить  боль душевную. Иногда получалось, но ненадолго. Жизнь не имела смысла.
       Иногда он говорил себе:” К черту душевную слякоть, надо держать породу”. И снова был сильным, снова держал породу, держал, сколько мог.
        Несколько раз он пытался уйти. Уйти и не возвращаться  - не получалось. Обида проходила, оставалась пустота, и тогда он звонил ей вновь. Интересно, кто сильнее, тот, кто может развернуться и уйти навсегда, не смотря на чувства, даже если они были настоящими, или тот, кто смог перешагнуть через свое самолюбие и вернуться. Вернуться, потому что не может иначе, не может не вернуться и не боится себе в этом признаться. Быть может, сила в том, чтобы не побояться  признаться  себе в своей слабости. Размышляя обо всем этом, он вспоминал Маяковского. Его всегда удивляло, как такой могучий «человечище» был таким несчастным и таким хрупким в любви.
               
             Грубым дается радость,
            Нежным дается печаль.

      Он любил ее творчески, посвящая ей почти все  своё время. Он никогда не расставался с ее образом в мыслях, тем самым, проявляя не понятную, но приятную для него слабость.
      По своей природе он был волком, и его удивляло, откуда в нем бралась эта собачья привязанность и преданность. Порою его это даже пугало.

        Он любил ее беспощадно, не жалея никого, тем более себя. Ничто не могло мешать его чувствам. Ничто не могло угрожать ей. Даже человеческая жизнь теряла свою ценность перед его любовью. Его любовь была настолько огромной и сильной, что все вокруг становилось невозможно малым.

        Когда  они расстались, он винил только себя, хоть и не имеет смысла ненавидеть себя. Но где-то в глубине души он знал заранее, что так и будет, что у них нет будущего, что они не будут вместе в этом мире с его множеством условностей. Но с другой стороны, имеет ли смысл жизнь в пустоте, в разрывающем вакууме, наступившем после их последней встречи.
         Он почти не изменился, он по-прежнему оставался сильным, это больше по привычке, нежели по правде. Бессилие, бесполезность силы душила его, превращая в обыкновенного человека, живущего суетой сегодняшнего дня. Его жизненный путь стал более прямым и менее сложным. Голова была ясная, чувства менее острые. Река жизни понесла его по течению постепенно, но неумолимо отдаляя  от печали, принося взамен пустое веселье. Веселье, не способное затмить собой прелесть боли и печали. Веселье, дающее лишь иллюзию покоя, обретаемого где-то, но не в этом мире, кем-то, но не нами.

Его последний дельфин уплыл от него в сторону заходящего солнца, истинно веря в то, что солнце достижимо, а море бесконечно.    


   
                ОСЕНЬ
    Осень стояла сухая. Точнее сказать не вся осень, а только недели две, но погода стояла отменная. Вечером на землю опускался туман и было холодно, зато днем светило солнце и порою было даже жарко. Лишь только ветер, иногда, напоминал о предстоящих холодах, вырываясь вдруг из-за угла и пронизывая своим холодным дыханием до самых костей.
  В воздухе пахло осенью, старостью, увяданием. Это слово чувствовалось и виделось во всем. природа увядала, старела. Воздух, несмотря на всю свою свежесть и холод отдавал СТАРОСТЬЮ. Но не человеческой старостью, к которой мы привыкли, а старостью природной, исполненной надеждой на жизнь, старостью во имя жизни. Природа, в отличии от людей, не боится старости и смерти она ей рада. И какое-то странное, особое, настроение передается от природы. Хочется задуматься, подвести итог,.......хочется идти.
  И он шел. Просто шел. Шел по улицам города, пытаясь успокоиться. В его голове проносились мысли, самые разные мысли, он увязывался за ними пытаясь составить их в логическую цепочку и очень расстраивался, что не удается все запомнить и записать ,ведь так все здорово получалось.
  Идя по дорогам, порою, он даже не замечал прохожих. Он слишком быстро уставал от их поспешности, вечной занятости и суеты. Поэтому он предпочитал прохожих своим мыслям.
   Мыслил он о разном в основном о жизни. По началу жизнь его расстраивала, но потом он привык, смирился. Он даже смирился с тем, что время неразрывно. Мы привыкли делить всю свою жизнь на промежутки и интервалы, начинать новые страницы своей жизни хотя поток времени непрерывен.
    Раньше для него одни сутки четко отделялись от других, так как ложился спать он сегодня, а просыпался уже завтра. Поэтому момент смены дат проходил для него незаметно и был опреленно разделен временем его сна. Казалось, что что-то непременно случается, когда наступает момент обнуления чисел, когда такое совсем недавнее завтра превращается в сегодня, а такое уже  родное сегодня превращается в обреченное вчера. Все это продолжалось пока он не начал засыпать после полуночи и соответственно наблюдать процесс смены дат. Он увидел, что ничего сверхестественного не происходит и в последствии это начало его успокаивать, хоть что-то в этом мире постоянно. Нет ничего постояннее времени.
   Осень сильно похожа на одиночество, наверное они сестры, или очень хоршие подруги.
   Бродя один по темным улицам, он любил смотреть в окна первых этажей в которых горел свет. Можно было увидеть фрагменты потолка, мебели, стен заклеенных обоями. Иногда можно было увидеть людей, но они ему были мало интересны, о них и так можно было много сказать лишь по тому, что было видно в окно.
  Иногда ему все же нравилось наблюдать за людьми. Он садился где-нибудь в тихом уютном кафе пил кофе и смотрел в окно на прохожих. Хорошо так уютно, тепло, светло, ни куда не торопишься, а люди все бегут, бегут, бегут и каждый человек как книга, весь открыт, со всеми своими радостями, горестями и заботами. странно, но почти все прохожие хмурятся, очень мало кто улыбается.


  Однажды, сидя за столиком и наслаждаясь кофе, он увидел ее. Она шла абсолютно спокойно, не торопясь, бережно ступая, без лишней надменности к окружающим,  наоборот, радуясь чему-то своему и улыбаясь.
 Она шла так, как шла бы осень, будь она человеком.
ОСЕНЬ

Приближалась зима. Вместе с дождями пришли уныние и тоскливое настроение.  Уныние выражалось во всем: в мокром асфальте, в грязных машинах, в размокших домах и лицах прохожих. Дома действительно казались размокшими, их яркая окраска летом, осенью была совсем другой, какой-то рыхлой. Настроение было ужасным. Все время казалось, что депрессия неизбежна. Жизнь тосклива и бессмысленна. Одиночество постоянно и неизбежно. Неудовлетворенность собою достигает крайнего предела. Хочется бежать за перелетными птицами в теплые края, за большими облаками, за летним солнцем........ Ведь солнце, тоже становилось унылым и ему все реже хотелось радовать людей своим теплом. Приходилось довольствоваться серыми, плаксивыми облаками. Золото с деревьев почти все облетело, они стояли обнаженными, а ветер-забияка, проносясь между ними, цеплялся за ветки,  срывал с них последние  блески былого величия. Один лишь вяз из-за своего врожденного упорства стоял зеленый, даже первые заморозки со снегом не пугали его.

          В кафе стало больше шума, больше посетителей – стало трудно писать, все время приходилось отвлекаться на посетителей и настроение становилось совсем не писательским.
          Стало рано темнеть, рано стали зажигаться огни в домах, поэтому мир казался не таким уж и унылым через окно кафе. Хотя люди все были те же, такие же суетливые, такие же озабоченные своими важными делами.
            Хорошо, что есть кафе, потому что когда уже совсем все плохо и некуда пойти, то всегда можно зайти в кафе, выпить чашечку любимого кофе и забыть на какое-то время, что есть и другая сторона жизни, по ту сторону окна кафе. Там где надо суетиться, надо бороться, надо жить