Дед Пахом и Марфа

- Зевай, зевай! Челюсти разомнешь – работа сахаром покажется, - потягиваясь и почесывая  свою упругую грудь, простонала Марфа из сеней. –  Да-а рот ополощи, я воды принесла.

Марфа натянула узкий сарафан, подчеркивающий ее пышный стан, и вошла с ведром воды в прокопченную комнату:

- Вот! Ключевая, целебная… – Ведро гулко опустилось на деревянный пол. - Слезай с печи, бока отлежишь – я одна с хозяйством не управлюсь.

На огромной печке вполовину комнаты засуетился старичок:

- Чой ты раскомандовалась ни свет ни заря?! Видишь же, люди спят, притомились с вечера.

Девушка облокотилась о стол  и, забросив в рот горсть крыжовника, невнятно пробормотала:

-  С чего бы это, не вагоны разгружал. – Она поморщилась. –А…

- А-а, – передразнил ее дед. – А в моем возрасте, чтобы устать… Вот доживешь…

- До моих лет! Слышали мы эту песню, все хворым прикидываешься, а у самого одни ****ы на уме. Уж я-то точно не буду в твоем возрасте подобными делами заниматься. Пол деревни совратил, от стара до млада, а все  хворым прикидываешься!

- О-о-о, завелась, ишь ты! У самой молоко на губах не обсохло, а туда же, судишь. Уважать старших надо! – Дед Пахом лихо спрыгнул на пол и трусцой направился в сени.
Марфа укоризненно покачала ему вслед головой.

- Старших надо уважать! – скрываясь за дверьми, прокричал дед напоследок, вставляя между слов многозначительные паузы.

Спустя мгновение он снова образовался в дверном проеме:

- Марфушь, знаешь что…

- Что? – не оборачиваясь к нему, спросила девушка. Она кольцами резала кабачок и складывала в эмалированную миску.

- Приготовишь завтрак, а?

- Иди.

- Вот спасибо! – радостно совсем по-мальчишески прокричал дед и снова скрылся.

Он бежал по саду, белому, усыпанному вишневым и яблочным цветом и время от времени, прикрикивая что-то вроде «Эге-гей», спускал штаны.