Голубятни

На Козловке, кажется, всё ещё стоит эта вечнозелёная голубятня. Когда-то там были голуби. Много разных голубей. Я помню. Особенно белых. Такие красивые, когда кружат в небе, а потом неожиданно срываются вниз и разлетаются по земле снежными комьями. Почтовые. Как и раньше всех голубей, что живут в голубятнях я зову почтовыми. Впрочем, возможно, что они ими тогда и были. А сейчас вот их нет. Совсем нет. И голубятня пустая, лишь дверца по-прежнему на замке, но внутри никого.
- А как же они зимой?
- Нормально зимой.
- А как же… как же… то есть они не умирают?
- Зачем умирают? Нет, не умирают. За ними ухаживают.
- А кто?
Вспомнить бы как его звали. Наверное, это важно. Я думаю, что очень важно, только вот всё равно не могу вспомнить. Ему уже было около семидесяти когда мы познакомились. Я хорошо помню его странный скрипучий но вовсе не отпугивающий голос и пристальный чудаковатый взгляд. Кажется, у него не было толи одного, толи двух пальцев на правой руке и он постоянно норовил убрать её за спину, чтобы не пугать нас. Я тогда учился в начальной школе, а он преподавал рисование и изредка вёл уроки труда. Леонид Иванович.
Странно, но я запомнил лишь то, как однажды ходил к нему домой: относил его жене яблоки. Он попросил меня об этом на своём уроке и я стремглав помчался на улицу с огромной авоськой полной яблок. Его жена болела, а в яблоках, к тому моменту я уже знал, было много разных витамин и ещё чего-то полезного.
Он умер где-то через год после того как закончил вести у нас уроки рисования. Я стоял в дверях и долго ждал, когда она откроет. Бледное осунувшееся старческое лицо улыбнулось мне и протянуло несколько яблок из авоськи.
- Возьми, угощайся.
- Спасибо.
- И заодно голубкам отнеси несколько яблочек, а то Леонид Иванович, поди, снова забыл.
У него была своя голубятня напротив дома. Множество самых разных голубей: обычные, сизые, в крапушку, белые, чубарые, разные. Я часто представлял, как сидя дома, он подходит к окну и любуется своими красавицами. Горлицами. Их у него было всего две и он ими безумно гордился. Никому не показывал.
Я нагрыз яблоко и как смог побросал внутрь голубятни. Голуби не спешили слетаться и ещё долго кружили в небе, не узнавая во мне своего кормильца. Леонид Иванович – и всё же я вспомнил.
До того, как я узнал, что он держит голубей, я его боялся, но потом как-то сразу перестал. Даже плакал, когда узнал, что он умер. И потом всё время всматривался то в окна его дома, то в голубятню. Они опустели как-то одновременно, ещё до зимы. Я пришёл кормить голубей, но дома никого не оказалось.
Он всегда ходил в одном и том же тёмно-сером костюме и каких-то нелепых галстуках. А отсутствие пальцев на руке объяснял тем, что на заводе случайно подставился под какой-то там станок. Но я до последнего продолжал верить, что он потерял их на фронте или в плену. Сейчас я даже и не знаю, был ли он в плену.
Когда я рисовал танки, он хмурился, и тогда я рисовал голубей. Голуби у меня выходили почему-то всегда серыми и однокрылыми. И я снова начинал рисовать танки. Он подходил ко мне, брал в руку карандаш, крепко сжимая оставшимися пальцами, и выводил контур голубки. Начиная с шеи, затем клюв, голова, крылья и всё остальное. Голубь оживал и безудержно трепыхался, норовя вырваться из бумаги.
- Не знаю, кто теперь ухаживает. Но видимо кто-то из соседних домов.
- Красивые.
Дедушка подвёл меня к голубятне и поднял на руки. Я смотрел и не мог оторваться. Слушал как они воркуют и переговариваются между собой. Потом он посадил меня себе на плечи и обошёл голубятню с другой стороны.
Тогда ещё там были шалевые. Нигде больше я их не встречал ни до ни после. Даже у Леонида Ивановича их не было. Дедушка рассказал мне, как сразу после войны в Москве съели почти всех голубей. Но эти каким-то чудом уцелели, и он помнил их чуть ли не с того времени. Шалевых.
- А ты ел голубей?
- Да… как курица, только чуть нежнее. Мы их по крышам ловили.
- А зачем?
- Так ничего другого не было.
Помнится, во дворе на Ленинском проспекте тоже была одна небольшая голубятня. Но как раньше голубей мы уже не гоняли. Да и сейчас вот, глядя на эти пустующие домики, как-то с трудом себе представляю, что когда-то в них жили голуби. И становится страшно оттого, что если даже никто их и не съел, то всё равно, дети снова рисуют танки.