Печаль

Ночь.
Темно-фиолетовая вуаль укрывшая город. Кое-где он еще оборонялся, отстреливаясь светом окон, мелькающих автомобильных фар, огней уличных фонарей и неоновых вывесок. Бледно-холодная луна повисла в уходящем в бесконечность темном небе, звезды, усыпавшие небо, как пигментные пятна, тихо мерцали, перемещаясь с места на место в извечном порядке круговорота мироздания.
Нервно- дрожащие пальцы достали из кармана сигарету, вспыхнул огонек зажигалки, на миг осветив его лицо. Легкое облачко табачного тумана сорвалось с его губ. Карие глаза, обрамленные длинными ресницами, закрылись.
Грусть.
Тонны, километры грусти ежедневно сдавливали его грудную клетку, врываясь в его сны ночными кошмарами, именно поэтому он, вот уже которую ночь, не спал. Он знал, что все же свалится от усталости и сон возьмет свое, так уже было, но тогда он просто провалится в черную пустоту без сновидений, ничего не понимая, не чувствуя – просто восстанавливая силы. Днем все иначе – все прикрывалось сетью суеты и забот, но как только темная хозяйка вступала в свои права, прогнав солнце за горизонт, он оставался один на один с собой, со своею печалью, со своим одиночеством. От долгого недосыпания под глазами залегли темные круги, а лицо стало призрачно белым, как эта бледная луна в черном небе. Некогда алые губы тоже поблекли и все чаще были плотно сжаты. И только глаза по-прежнему горели на лице, но горели неземной тоской. Хотелось выть, выть на эту бессердечно-холодную луну подобно оголодавшему псу или…
Или раскинуть руки и шагнуть, шагнуть с поручней балкона в зияющую пустоту. Четыре этажа. Говорят, даже коты не выживают, падая именно с этой высоты. Четыре этажа и всего один шаг, и все – борьба с нею закончится… Но он знал, что не сделает этого, сейчас…
Он открыл глаза, выбросил тлеющий окурок и снова закурил.
Да, что-то еще держало его здесь – он еще не встретил свою настоящую любовь. Он то любил и любил по-настоящему, но не находил ответного отклика. Все, что связывало его с прежними девушками, было игрой –страсть, секс, желание, привязанность, влюбленность по отношению к нему, но только не любовь.
Тишина.
Она давила его разум, слух, как тонны воды, когда находишься на глубине.
Один в квартире, один в сердце.
Он не злился ни на себя, ни на тех, что бросали его, потому что давно уже понял, что в любви нечего прощать и некого винить. А если бы он оставлял в сердце какую ни будь обиду, то не смог бы отпустить, а впрочем… Впрочем, он итак не мог.
Проклятая память!
Память, помнящая каждое слово сказанное друг другу, каждую черточку лица, каждое прикосновение, каждое мгновение, каждую линию тела и поцелуй.
Подобно мотыльку он, каждый раз, опалял свои тонкие крылья, летя на свет, но всякий раз находил в себе силы восстать из пепла рухнувших надежд и мечтаний, как пламенный феникс. Снова любить, снова жить. Но всякий раз кто-то умирал, а после он был уже совсем другим.
Он не любил солнечный свет, но как всегда сидел и ждал рассвета. Рассвет давал надежду. А потом вновь окунался в мир повседневных проблем и забот, где люди думали о делах, о себе, но не друг о друге, где шум и суетная трескотня.
Веял теплый, приятный ветерок, но его кровь стыла в жилах, сводя с ума, зажимая ледяными тисками сердце. Дьявол, что же это?! Безумие, безнадега, тоска, вползающие в его разум и сны. Он вжался в прохладную стену дома, нервы накалены до предела, тени прошлого снова молча обступили его и протянули свои жесткие пальцы к его душе, едва не скинув его за карниз. Душа беззащитно рвалась в клочья под ураганными ударами воспоминаний. Смывалось все – сейчас это был не он, а кто-то другой – какой-то загнанный в клетку, безумно одинокий зверек, имеющий крылья, но которому не дают летать.
Когда-то он, веселый и жизнерадостный, безмятежно порхал в неведомых высях, на вершинах мечты и блаженства, над пиками любви, а потом… Потом его подхватил вихрь боли и швырнул об острые камни разлуки, что находятся у брега океана тоски, омываемые его волнами. Тут то она и подстерегла его. Безмолвная охотница – печаль, приходившая каждую ночь к нему, травившая его разум и душу гончими боли, она врывалась в него, ждала из глаз его слезы, с губ его стоны.
Днем ему удавалось скрыться от нее среди толп людей, но она терпеливо ждала – ждала новой крови…