Из всех искусств. Командировка

     ...Гудели винты, Валерий Павлович что-то говорил летчику, энергично размахивая руками. Катя смотрела равнодушно - эта командировка, было ясно, зачем он увязался. Хочешь иметь карьеру, имя, хочешь делать передачу - давай, детка, главный ценит тебя. Да пошли вы со своими бесконечными давай! Иначе не бывает, детка, за все нужно платить. Валерий Павлович подошел, взялся за сумки. "Я обо всем договорился, там есть такие ребята, нас свозят в бригаду." Эвенкия. Северная изможденная земля, морщинистые лица старых эвенков, прозрачные озера, кипящие рыбой... "Это будет лучший материал года", - сказал Киселев. "И мы сделаем его вдвоем", - подумал Валерий Павлович. Было гадко. Он все равно выгонит меня. Она смотрела в его светлые слезящиеся глаза. Я никогда не соглашусь. А жаль. Как хорошо - спецкор по проблемам экологии Севера.
Гремят ботинки по трапу, дрожит рифленое покрытие под ногами. Валерий Павлович подает руку. "Осторожно, Катя. Можно запнуться. У нас знаете, как однажды журналист упал? Руку в трех местах сломал. Как только шея целой осталась!" "Пьяный был?" - предполагает Катя. "Не без того, конечно. Вы возле окошка?  Садитесь, садитесь. Здесь виды знаете какие? А я уж насмотрелся."
И загудели винты на крыльях.
- У вас замечательное имя - Ка-те-ри-на. Помните, песня такая была... Нет, не Катюша.
"Да знаю я, и про глаза знаю" - с тоской смотрела Катя в окно. "И журналист же неплохой. Неужели не знает, что все именно так клеятся?"
- Когда вы вошли в отдел первый раз, на вас был такой голубой свитер, и я подумал - вот девушка с пронзительно синими глазами, настоящими синими. Это не комплимент, это правда, уверяю вас.
- Да вы посмотрите внимательнее, может быть, они и не синие.
У Кати глаза были обыкновенные серые, но почему все считали ее синеглазой?



...Самолет поднимался все выше, и нужно было притворяться веселой. А она смотрела вниз, и видела заснеженную землю, горькую, пустынную и молчаливую. Уютные стюардессы понесли кофе и минеральную, в салоне приглушили свет, и кажется, двигатели тоже притихли. Киселев давно уже рассказывал о детстве, Катя иногда рассеянно кивала, сзади спал оператор Колян, охраняя телом огромный кофр с камерой.
Катя, убаюканная рассказами о шаньгах, которые пекла Киселевская бабушка, задремала и незаметно сползла к нему на плечо. Киселев вдруг замолчал, испуганно и растроганно кося глазом на женскую голову. Но заснул  и он.
Их разбудил бодрый голос стюардессы:
- Мы приземляемся в аэропорту города Туруханска. Местное время девятнадцать часов, температура за бортом минус сорок пять градусов по Цельсию.


Когда сошли на заснеженное покрытие, Катя натянула на нос шарф, Колян одел поверх вязаной шапки капюшон, и только Валерий Павлович смотрел орлом в своей меховой  кепке и легких ботинках. Катя посмотрела на небо, исполненное звезд, и ужаснулась хрупкости своего существа, себя и своих спутников – несколько теплых капель крови на замерзшей поверхности Земли, на краю Вселенной, среди невероятного количества  холода и пустоты. Ветер задул обратно слезы, готовившиеся скатится с края век, и они замерзли на ресницах, смешавшись с черной тушью.
Но через пол часа, заполнив негнущимися пальцами полагающиеся бумажки и получив  ключ от номера, она бодро прыгала по теплым ступеням главной гостиницы города Туруханска. И Катя забыла о холоде Вселенной.

Она прямо в шубе двинула в ванную комнату, включила горячую воду, разделась, путаясь красными от холода пальцами в ускользающих крючках и заедающих молниях, и  бросив одежду прямо на пол, она вошла под парящие струи. О-о! О-о-о! Ломило пальцы рук и ног, по правилам с мороза их нужно засовывать сперва в холодную, потом в теплую, но это для эстетов, звонил телефон, конечно, не туда попали, и было блаженство сидеть и не двигаться, и прекращать его так просто Катерина не собиралась. Еще минут через 10 в дверь постучали. 
- Да!!!
- Катя, с тобой все в порядке? – орал Колин голос из-за двери.
- Я в душе!
- А то мы звоним, звоним! Мы там чай греем, приходи ужинать.
- Счас буду!




- И мы сидим вот так же в гостинице, денег нет, ну последняя пятерка осталась на троих, уже весь одеколон выпили…
- Одеколон?!
- Ты что, никогда не видела, как пьют одеколон?!
- Не-ет...
- Еще увидишь. Давай еще по одной.
Катя глотнула и закашлялась.
- Не, - сказал Коля, - Ты, Кать, неправильно пьешь. Я тебя сейчас научу.
- Да, да, - смеялся Валерий Павлович, - Вот так выедешь первый раз в командировку, и всему тебя научат: и водку пить, и еще чего-нибудь.
-     Я одеколон никогда не смогу.
- Главное, сделай глубокий вдох, помедли секунду, и теперь выдохни. До самого конца. А теперь запрокинь голову и лей, лей спокойненько в горло. Ага. Вот так. Получилось?
Катя кивнула.
- А счас заешь, заешь чем-нибудь.
У Кати потеплело под коленками, потом стало жарко щекам.
- В аэропорт звоним – опять двадцать пять, - продолжал Коля. – Чо делать? Серафима догадалась, позвонила в местные новости. Так, мол, и так, едем из горячей точки, везем исклюзив. Можем поделиться – за бабки, естественно. Через двадцать минут за нами машину. Фиму в монтажку, нас в буфет обедать за счет заведения. Фима, знаешь же, ушлая, она им и пятнадцати процентов не дала…
- А что потом?
- Плюнули на все, сдали билеты на самолет, купили три литра  и на проходящий поезд. И так хорошо ехали, что чуть свой город не проскочили.
- А страшно было? Там?
- Было. У меня дочка, думаю – чпокнут ни за что, останется сиротой. А еще страшнее не мину нарваться – вернешься без ног, что тогда? Я бы всю дорогу в палатке и просидел, дак с Фимой не посидишь. “Быстрей, снимай тут, снимай там!” Сплошные маты от ее, знаете же, Валерий Павлович, какая? А сама лезет везде. Чо делать? И я за ней…
- Ей в тот год должны были журналиста года дать.
- Не дали что ли?
- Нет. Знаете, у нас как? У того юбилей, ему давно пора. Тому в Законодательное собрание приспичило, и рейтинг надо поднять. А у ней репутация скандальная. И не дали. Мы тогда всей телестудией демонстративно с собрания ушли.
Фима была легендой телеканала. Говорят, чтобы получить разрешение на съемки в А., ей пришлось трахнуть  начальника Краевого УГБ. А материалы все равно в эфир не пустили.  Фима была старше Кати и работала в другом отделе. Когда у нее был монтаж, из-за дверей неслись такие стеганые маты, что даже техники краснели. Молодые журналистки держались от Фимы подальше. Как все матерые стервы, она выживала хорошеньких. Но некоторых не трогала, и Катю в том числе. По неизвестным причинам.
- Ну что, еще выпьешь?
Она покачала головой и почему-то засмеялась.
- Мне пока хватит.
И перехватила взгляд Валерия Петровича. Он смотрел с нежностью. Катя протрезвела.
- А вы, Катя, поехали бы на войну корреспондентом?
- Да. Конечно.
Катя представила, что бы стало с мамой, если б она узнала.
- Ага, глаза заблестели.
- А я бы, Кать, с тобой не поехал. Пришлось бы брать кого помоложе. На войну и в Индию я ни ногой.
- Почему? – Катя восхитилась Колиному выбору запретных мест. – Почему в Индию нельзя?
- Ой, там так гадко! Антисанитария везде. Детишек этих толпы, клянчат, руки тянут, кусок чуть не изо рта вынимают. Нет, спасибо, я лучше на дачу поеду, чем в Индию
Катя имела другие сведения об Индии. Киплинг, Рамаяна и Кама-Сутра ничего не сказали про другую Индию, где народу тьма, как тараканов за печкой у бабы Любы, где люди спят на улице, по ним ползают блохи, у них худые тела и тропические язвы на костлявых ногах. Катя перевернула стол. Она увлеклась Колиным рассказом и толкнула стол коленом. Стаканы, порезанный хлеб и пустые консервные банки посыпались на Колю и Валерия Павловича, недопитая бутылка сделала чудный кульбит, обрызгала обои и покатилась в угол. Катя вскочила на ноги и чуть не упала. Она схватилась за стену.
- Знаете, я кажется, много выпила. Я пошла к себе.
- Ты дорогу не найдешь, - протестовал Коля из-под стола. Он собирал там просыпавшееся. - Я тебя провожу.
- Да-да, Катерина Андреевна, - оттуда же присоединился Валерий Павлович, - мы вас сейчас оба проводим.
- Нет-нет, я в порядке. – Катя воспользовалась моментом, чтобы уйти без провожатых. – Спокойной ночи. До завтра.
Она успела заметить разочарованное лицо Валерия Павловича, и подмигивающие хитрые глаза Коли. Она закрыла за собой дверь. Коридор кренился, стены раздвигались, но Катя твердо шла, не подавая виду о проблемах с гравитацией проходящим мимо гостиничным мужчинам с заинтересованными лицами.



Когда она склонялась над белоснежной пастью унитаза, в желудке у нее были буря и натиск, из нее рвался наружу плохо переваренный командировочный ужин, она смотрела туда с омерзением и думала, как  нелепо устроен человек. Где-то звонил телефон. Она приподняла шарик на белом бачке, хлорированная вода шумно унесла ее ужин куда-то в океан, она мыла лицо с мылом, чтобы убить этот запах, и когда она терла лицо твердо-крахмальным полотенцем, телефон зазвонил снова.
- Алло, - спросила Катя по возможности трезвым голосом.
- Катя, у тебя все в порядке?
- Да, Коля.
- Если у тебя есть аспирин, выпей сейчас, ладно?
- Зачем?
- Выпей, говорю. Слушай, у нас ЧП. У Валерия Павловича с сердцем нехорошо.
- Коля, я тебе нужна? – она спросила из вежливости, она была сейчас никому не нужна, даже себе.
- Нет, нет! Спать ложись быстрее, и не забудь аспирин.
- Не забуду. Спасибо, что позвонил.
Катя положила трубку, стащила юбку и завернулась в одеяло с головой. Она уснула, не выключив свет...