Любитель-5

V

На пол пути к перешейку не вытерпев постоянно накручивающегося скрипения тяжелых машин сзади, солдатского бряцанья и шума на привалах, непроходящей яркости солнца, духоты и медленной походной жары, конный авангард в сто всадников оторвался от общей массы и к вечеру следующего дня отдал себя под долгожданную прохладу свежих стен самого дальнего от столици города в этом году перекрывшего вход на полуостров. Самый маленький зачинщик этого ускорения отдыхал пол дня и целую ночь, а утром после того как вернувшийся из Танаиса Сарал доложил что “все нормально, утрясли проблему”, мы выехали дальше.
Следущую остановку сделали только за Борисфеном.
Всю ночь горели костры. На десятки километров единственные маяки подмигивающим звездам. Недолговечные, одиночные к утру они потухли.




– Завтра первая ольвийская колония, – подойдя сказал Сарад.
– Один переход? – мне не хотелось покидать этот кусочек нашей степи между Бугом и Днепром.
– Да. – топазовый капитан стоял ожидая продолжения.
От моего раздумывающего молчания его не последовало.
– Отправимся сейчас? – напомнил он: – Сонце уже набирает силу – если задержимся, на переходе опять вымотаем коней.
…Эй! Ну ты долго там будешь возиться с веревками? – вдруг отвлекся он криком на солдата который уже пять минут топтался вслед за стреноженным конем и не мог разобраться с собственноручно навязанными на копыта узлами.
– Сарад. А мы ничего не потеряем если выйдем ночью?
– Как скажешь. – капитан немного поприкидывал в уме: – …Тогда в Ольвии будем следующим вечером.
– Знаешь… – я быстро ориентируюсь с ответом: – Разошли-ка людей в степь по три человека: полукругом стадий по пятьдесят на север от этого места и пусть отдыхают… до вечера.
– Хорошо, – Сарад не нагибаясь помял пышный стебелек какой-то высокой травинки: – Хорошо. А вы?
– Я тут хочу… – неожиданно попросил голосоксбоку от единственно уцелевшего слабого костра. Девочка доедала испеченный картофельный деликатес и как оказалось внимательно слушала военный разговор.
– А мы тут останемся. – мне тоже не хотелось покидать последний участок нашей территории вот так вот – махом, как мы ехали до этого, проскочив и ничего не видев, не запомнив кроме конских ушей перед собой и жары: – Сегодня к тому же день кажется будет облачный.
– Ладно. Значит вечером. – повторил Сарад.





– Эй! Ты где? – пока я провожал глазами удаляющихся, превращающихся в глотаемые степью человеческие точки всадников, девочка исчезла.
“Только что ведь тут была, рядом играла”.
Я огляделся.
Темно серебристые волны ковыли глубоко перехлестывающие мои колени, высокая могила невдалеке – “может она туда сбежала?” и кругом переваливающаяся травой степь с краями тонущими в голубом небе.
Так где же она? –
“Спряталась наверно…”
– Эй!
Никакого ответа, – лишь разбивающий густо зеленые стебли отголосок ветра. “Ну погоди же…”
– Э – э – й! – разнесло штормирующей травой во все стороны: – Прячься, прячься. Только там по земле ползают змеи.
В крае глаза – совсем не там куда обращался, появилась головка. Поворачиваюсь: маленькая несмело выпрямилась.
– Где? – стоя по грудь в волнующемся море, она оглядела его поверхность, пытаясь что-нибудь разглядеть наневидимом дне: – Где? – уже жалобно крикнула девочка.
– Там. Сзади.
Она нерешительно постояла, испугавшись вдруг наступить на чей-нибудь кусачий и шипящий хвост.
– Беги сюда. – позвал я.
И мгновенно обтекаемая не пускающей ковылью, маленькая бросилась бежать, без брызг хлопая ручками по волнам и с веселой истерикой визжа. Как просто оказывается обмануть глупенькую.
Подбежала с хитрой рожицей:
– Наврал, наврал. Не видела ни одной ни малюсенькой змеиночки. – она смешно заподпрыгивала на одном месте вдруг ныряя-прячась, а то выпрыгивая по-пояс: – Наврал, наврал – нету тут змей.
– Ну нету, чего ты так веселишься?
– И гадюк нету, и гусениц, и лягушек нету.
Я присел:
– Ладно, подходи сюда.
– И не пойду, – она прекратила прыгать.
– Не дурачься, подойди.
– А пострелять дашь? Ты обещал ведь. Уже сколько дней обещал.
– Дам, – я улыбнулся: – иди. – и начал доставать пистолет – больше обманывать ребенка становилось неинтересно.
В ответ она сделала три шага и остановилась рядом – личиком на высоте с моим: – “когда она успела подрасти? В башне этого почему-то не замечал”. Протянула руку.
– Одной не удержишь.
Она серьезно посмотрела на вытащенный АПС и протянула две.
– Смотри. – повернувшись спиной к ветру чтоб не подсматривал, я стал объяснять: – Держать надо вот-так. А пальчиком надавить здесь. – и подал оружие в нервные ручки.
Развернул девочку и дыша ей в ухо, под локоть направил огнестрельную механику в открытую степь.
Левый глазик в трех сантиметрах от моего предвкушающего взгляда инстинктивно прищурился, пряча детский зрачок от ожидаемого грохота.
– Нажимай. – прозвучала по ресницам команда.
Воздух рванул выстрел.
В небо взлетели антигравитаторные камни – перепуганные птицы. Маленькая быстро пришла в себя.
Я поправил прицел.
– Давай еще:
Вслед за разрывом грохота ее локоток дернуло – я снова поправил:
– Давай.
Ив третий раз удержал отдачу своей рукой.
Четвертый выстрел она сделала без постороннего вмешательства. Только обернулась – стукнула мой переживающий за ее старания нос лбом.
– А мы тут ни в кого не попадем? – и сразу нажала еще раз.
– Хватит, – я взял издерганную черную игрушку, мокрую от вспотевших ладошек.
Она посмотрела как прячется пистолет:
– Я ни в кого не попала?
– Нет. – я выпрямился, подбросил на ходу волосики на затылке вверх: – Наверно не попала. В нашей степи чужих нет. А свои далеко, пули туда недолетят. Так что не беспокойся.
Ребенок и не думает беспокоиться. АПС убран в положенное ему место и она забыв и отбиваясь от моей потянувшейся зацепить руки отскочила и снова запрыгала:
– А теперь? – спросила, желая немедленного и не менее впечатляющего продолжения.
– Смотри, – показываю в степь: – Камни возвращаются в свои гнезда.
– А – а, птички, – проследила девочка за стайкой осторожного камнепада: – а дальше?
Раздумывания в синеву над травным горизонтом она проследила взглядом за моими поисками ответа, нетерпеливо глянула на исходную точку этого поиска – в не по мужски тонкую переносицу и тут же предложила:
– Давай побежим туда, – определила маленькая головка направление высоких чужих мыслей вздернутым подбородком: – Ты меня будешь искать и догонять.
Но я уже передумал.
– Нет. – и веско аргументировал отказ: – Там могут быть змеи.
А вон видишь ту могилу –
Она кивнула.
– Лучше туда. Пойдем? Оттуда все видно.
– Побежим? – девочка подгоняя взяла мою ладонь
– Вместе?
– Нет. – она тут же выпустила, бросилась вперед набегу обернулась, докончив: – Наперегонки!
И понеслась – где об бедра на глубоких местах разрываясь своими гребнями, а где об колени хлестко лупя – взбудораженная степь.
На быстрых подступах к цели на мою обгоняющую спину обрушился обиженный крик – я предусмотрительно сбавил, и на последнем жалобном дыхании – чувствительный удар в бок.
От дальнейшего падения волны метров пять разъезжались в разные стороны.
Вслед за неспортивным поступком, радостно-сопящее – уже поднимающееся по скользкому склону визжание.
“Теперь достать ее будет нелегко…”
Степь отхлынув до пояса снова забила по ногам спереди и ветром сзади.
Подъем.
По заливающему только что проторенный путь стеблями проходу, помагая уже и руками, снова сокращая растояние и так же поскальзываясь как и вырвавшаяся вперед маленькая, рывок наверх.
Но только сил уже гораздо меньше.
Пучки оторванных от дна трав яростно отбрасываются.
– А-т дьявол! – не успев в очередной раз ухватиться, ноги увлекая поехали вниз.
В качестве утешительного приза только успеваю увидеть что нескатываться к подножью холма нужно ради не одного тела. Девочка скользала тоже; – правда не как я вместе с кусками травы, а с подплывшим и осыпающимся куском земляного дна. Наконец удалось затормозить.
Держась за траву, я стал на колени. Ребенку же так не повезло…
Единственно что ей удалось – так это перевернуться на спину и без всяких шансов ухватиться видно уже порезанными ладошками съезжать так: – головка чтоб не удариться – чуть на весу, выглядывая белее удачливо отставшего спринтера в качестве возможной подмоги и пытаясь направить скользкость стеблей в ту сторону.
Удар в “цель” и остановка.
Удивительно не сдающийся ребенок ни на что не обращая внимания – “догнал, он все таки догнал!” –перевернулась обратно на четвереньки и с ловкой скоростью подмяв под себя три метра зелени, рванула обратно.
Я на коленях и только комья осыпающейся земли скатываются по ногам и мимо.
Но видно и она выбилась, – заработала на одном месте – опять не за что ухватиться, – лишь расставленные ножки не дают съехать обратно, а тельце истерично дергается и дергается вперед. Руки (уже успел заметить) действительно кое-где в крови, шарят на мелководье водорослей.
Можно конечно и догнать, но остаюсь пассивным наблюдателем – лучше посмотреть.
Борьба за сантиметры прямо над головой продолжается.
Ух и упрямая.
– Что? Не получается?
Мое издивательство остается без ответа.
Просто загляденье.
Вырвавшаяся на степную свободу девочка будто сама себя старается убедить на что способна. И как подросла.
Но невидимый в башне прогресс подросшего детства все-таки выдыхается:
– Эй, лови меня, – и сдавшись, она съезжает.
Припав, ловлю оголившуюся об траву девочку.
Ее пятки бьют по коленям, и я падаю на детский живот: – невостановимо измятое платье сбилось до самой груди, но тельце остановлено.
Чуть приподнимаюсь:
– Накаталась?
Она смеется:
– Все равно я первая!
Борьба прекращена. Старая могила отбила штурм. Теперь можно отдохнуть.
– Изрезалась вся, – отыскав локтем безопасное от случайной колючки место я прилег рядом; взял одну из маленьких ладошек и повернул к своим глазам и сонцу. Девочка тоже принялась разглядывать свои “трававые” порезы.
Я зализнул один, сплюнул примешавшуюся к человечьей травную горькоту.
Она выдернула руку и ударила по земле:
– Это все из-за нее, – возмутилась маленькая своим поцарапанным потерям в живой силе пальцев.
– Заживет, – снова тянусь оказывать первую помощь, но она не дает.
Приходится настаивать: – Дай, а то если кровь упадет на землю и попадет к мертвецу который здесь лежит, – он встанет из могилы и к нам вылезет.
Она сперва согласилась и спросила с интересом:
– А ты не знаешь, кто здесь?
– Царь наверное, а может и царица.
– Царская царица?
Ответ кивком, не отрываясь от детской ладони.
Она вдруг вырвалась опять:
– Ну и пусть вылезает, – и в поднятое к ней лицо: – Ты ее застрелишь!
Я сел и посмотрел на невзятый склон:
На секунду мелькнул косо приземляясь на ту сторону могилы чем-то там соблазнившийся степной орел. Я отвернулся.
Помолчал.
– А если царица будет молодой и красивой?
Ребенок по прежнему:
– Все равно застрелишь.
– А если…
– Все равно!
Девочка закрыла глаза.
И снова молчание…
Перебирающий, взбивающий на голове волосы ветер. Живая теми же причесываниями по зеленым прядям могила с двумя застывшими телами с одной стороны и орлом (или он уже улетел?, а может его и вообще не было?) с другой. И сочные перекаты травы до чистоты горизонта.
– Послушай, – глазки открылись в небо: – А мы сейчас одни? – спросил ребенок: – И никого больше нет?
– Никого, до самого неба.
Ты же видела как все наши разъехались.
– И чья это тогда степь?
– Теперь наша. – я провел по кромке нерасправленного платья – по все еще голой – как маленькая привыкла в башне, подставленной солнцу груди. Достал до шейки…
Она преодолевая желание не шевелиться согнула ручку и оттолкнула.
Пришлось отступить вниз, до сгиба между телом и загорелой ножкой. Два пальца поднырнули под тугую в этом месте границу трусиков и двинулись по незагорелой (моя ревность распространяется и на солнце) территории.
– Мы пришли сюда чтобы ее защитить? – не обращая дальше внимания спросила девочка.
– Да, и эту степь тоже. – я добрался до самого волнующего места. Она приподняла личико и моя голова опередив потянувшуюся руку легла губами вниз – на напрягшийся животик. Маленькая махнула рукой и вернулась на траву – обратно уставиться в одно ее тут не трогающее небо; кожа под моими губами расслабилась. Я поцеловал и так же осторожно лег на нее щекой.
По лицу ударили несколько подбитых ветром стебельков. Я закрыл глаза и убрал руку. Ребенок вздохнул.
Там, в глубине, по маленьким фиолетовым кишочкам что-то перелилось. И снова тихо в невидимых руслах детских рек подо мной.
– Ты любишь Ольвию?
– А? – маленькая отвлеклась от редких облако и дотянувшись дернула шутливо переложенные ей на грудь щекотания стеблей за макушки. – Это куда мы едем? – оставшееся в пальчиках отбросила.
– Да. – я ждал ответа.
– Не знаю. – она подумала: – Я там никогда не была, – и добавила: –
А там хорошо?
– Конечно.
- Мы ведь идем с солдатами. Мы там кого-то будем защищать?
- Да, твоих будущих подружек.
- Но ведь ты даже никого не знаешь там...
- Ну разумеется. Да только разве важно.... - "действительно", - Самое главное - спасти.
– А мы скоро там будем?
– Ты же слышала что говорил Сарад: мы сегодня ночью проедем колонию – это такой маленький город и завтра будем в Ольвии.
– И останемся? А то мне так надоело в башне. –протянула девочка несчастно.
– Вот если выиграем и если тебе понравится, то конечно.
“Только бы их не было лавинно много”.



V

В декады лунных дней
С притихнувших полей
Подкошенные травы
По снам плывут в лиманы
И по утрам июньским
В долине бликов тусклых
Все камни оживают
Стать городом мечтают.
Вновь.

Ольвия Ольвия Ольвия. Какое счастливое имя.
Какое количество лет ты стояла и ждала нас, выглядывая точкой со старинной карты в окружении варварских племен.
Тебя царапали гетские мечи и дисциплинированно топтали римские легионеры. Старый ветеран из Четвертого Скифского смотрел в бойницу твой осыпающейся башни в степь – на изредка зажигающиеся точки диких костров, выглядывая неизбежную для тебя опасность.
И теперь ты стоишь двухэтажная, низенькая на холмах: с короткими подъемами улиц которые приводят к зовуще- истоптанной каменной лестнице и за поворотом ловят в светлый тупик. Мы ходим, мы оглядываемся и видим поверх крыш непредсказуемое спокойствие степи и дальнюю муть лимана. И мы снова ходим по тебе целый день.
Я гляжу на тебя снова и снова, я брожу вдоль твоих стен, нахожу и трогаю царапины людских жизней на них и через шершавую сглаженность камня вдруг раскрываются уставшие ждать века.




Ожидаемое известие из далеких припятских лесов принеслось со всадником как-то неприятно ошеломляюще: так озирающемуся человеку все таки с обескураживающей неожиданностью падает под ноги степная стрела. Готы в сорока стадиях.
Мы начинаем подготовку.
Выбран кусок степи и войска чтобы почувствовать его, ощутить своим, весь следующий день с неторопливой солидностью прощупывали окресные холмы разлчными вариантами маневра.
К вечеру подвезли камнеметы и большую их часть закрепили на левом фланге. До наступившей темноты пристреляли несколько участков.
Впереди, километрах в трех от нас каменистая речка пересекала стеь. Там утром видели первых готов.




На следующий день был отдан приказ отдыхать на новом участке, и лишь вечером был проведен сбор.
Весь день готы переправлялись на нашу сторону. Несколько раз группки их конной разведки сокращали расстояние между нами до двух полетов стрелы и убеждаясь в чем-то своем, нехотя скрывались.
Из-за темноты или нашего вечернего построения, вражеские обозы с семьями остались за рекой и холодная ночь разделила наше спокойное наблюдение друг за другом.




Тихо.
Подкрались через балку.
Два больших и семь малых камнеметов прекратив линеить сонную траву, вместе со ста пятьюдесятью ночными бойцами разглядывают спокойствие вражеских костров. Смерть приготовлена. Слабый щелчок включения динамиков,
Рявкаю:
– Огонь.
Гоня перед собой тишину, глухими стуками разрядились камнеметы – несколько секунд. И перезарядка окончена, когда в готском лагере вдоль пути огненных нефтяных языков начинается паника.
Еще один залп. Еще.
В предсмертные ложа теперь кладутся камни и машины уже не оглядываясь на команды стреляют вразнобой, постепенно раздвигая площадь обстрела вглюбь чужого лагеря.
– Давай.
Слепой сотник поднял меч и привстал на стременах вслед за своим сухим гарканьем.
Его конь дернулся, повалил своего всадника обратно в седло и конница рухнула в прохваченный огненными шрамами лагерь. Машины замолчали.
Для “ночных” главное в таком ударе не задерживаться наодном месте.
Сонный враг вскакивает, ищет и боится увидеть выползающий из темноты сомкнутый строй. Не воспринимая двух-трех скачущих неизвестно куда чужих солдат, он и не думает на них бросаться. И шарахаясь взглядом по сторонам, так и не найдя этот строй и ничего не успев понять от таких же мечущихся товарищей, катится с ночным дротиком в плече.
Камнеметы вновь начинают стрелять когда дается зеленая ракета и “ночные” выведя из строя каждый по десятку человек и отбив весь сон остальным, вытекают обратно.
И напоследок – длиннющая трассирующая очередь из автомата – “это чтобы некоторым горячим головам не вздумалось пойти провожать нас до лагеря”.
Удается выйти без сколько-нибудь серьезных потерь.
При отступлении на одном из малых камнеметов сломалась ось и его оставуили пылать одного в ночной степи.








– Атик.
Ты со своими и Аером – по центру, там по всем подозрениям у готов будет главный удар.
– Я лучше к камнеметам…
– Твоя страсть к спецэффектам не ко времени.
Там будет Сидинис.
Варвар отвернулся.
– Атик!
– Да? – обиженно (по скифской привычке молниеносно обижаться) дернул космами Атик.
– Ты не против если там будет работать Сидинис? (Капитан штурмовиков улыбается – “что мы интересно делим?”). Скиф отвернулся снова:
– Не против.
– Вы!
Начальник фаланги и так смотрит прямо в командирскую переносицу.
– Тебе правый фланг – рядом с Фазодом. Он уже готовится. Только еще раз напомни старому хрычу что он действует лишь после сигнала.
– Понял.
– И сам не лезь там.
– Хорошо.
– И прошу… – это уже ко всем: – Напомните своим десятникам – “играем” только до полудня. Потом отступаем в город. Иначе фаланга не выдержит – зажарится в панцирях если будем стоять дольше. Аер. Это и тебя касается. Чуть что – через Фазода самостоятельно дашь приказ к отходу. Запомнил?
– Да.
– А вы… – собирательным полукругом снова востанавливаю на себе капитанские взгляды: – не пропустите. Ну, все кажется?
Тогда по частям…




Потрепанное утро.
Против наших протянувшихся по степи восьми шеренг стоял двухметровый слой смерти из человеческих тел глухо и невыразительно терявшийся в белых утренних выдохах своих воинов.
Неравномерно, сначала проверочно качнувшись и дернувшись сразу в нескольких местах, противник своим движением сперва заставил прищуриться глаза, а затем несколько запоздавшим разноцветным гулом поверг на колени слух.
Первым в площадь поражения входит их правый фланг. Там где против них стоит большая часть машин. Первый залп полетел в этот людской оползень, нашивая смутное и недоверчивое беспокойство на их равнение и когда достиг гущи врагов, я перевел взгляд на тех, кто приближался к центру, ко мне.
Оборачиваюсь на свои шеренги:
На груди блик от солнца у всех на одном месте. Цепочка выкриков и три ряда копий уставились вперед, ни одно не выходит дальше другого ни на сантиметр.
Двести метров.
Долетают знакомые оттенки команд.
Стройный щелк арбалетов и стальные штыри густо срываются в эти метры. Взбив кровавую пену в передних рядах тонут в их раздраженном стремлении врезаться в нас побыстрее.
Нажатие кнопки выпускает из динамиков море. “Теперь посмотрим”.
Пролетев вдоль земли под стрелами его волны забились между сваями криков топя и нас и готов в своих водоворотах. От меня хлынули во все стороны и покатились по головам.
Пятьдесят шагов.
Вот они.
– Огонь – перекрывает из динамиков весь шум.
– Огонь! – и обжигая холодом десны, крик ударяется об землю, взрывается и шрапнелью бьет по ушам. Сильная автоматная отдача дергается в руках и глотает последние звуки, – “Огонь” – ору, но “слышу” только раззинутый судорогой рот.
Криком и ревом заглушать волны:
– Вперед, Урда, Банзай, Фая…
Ближе всех успевает добежать один человек и его отчаянные движения пробиваются пулевыми разрывами по телу. “И опять вглубь”.
Как близко падают.
“Чего-то перестало хватать. Ах да…” – автомат не дергается и последним это понимает вхолостую давящий курок палец.
Двойка магазинов переворачивается неразряжонной стороной и сознанию спуском возвращается четкость: расстреливаются те, кто успел приблизится ближе всего:
“больше стрельбы, больше огня, больше металла прям в лица” – в автоматном упоении ствол выдвигается вперед, но отборные десятки держатся рядом. Сотни три готских трупов уже мешают пулям, и спохватившись, стрельба переводится в стороны.
Заклинило.
Со вспыхнувшей злобой меняю магазин. От новой стрельбы злость не проходит. Из готской середины напирают и выдавливая свои передние ряды под очереди. Автомат в левую руку. Срывы с пояса гранат, и без разбора – в противную глубину. Готские ряды прорастают лесом взрывов, надо швырять и швырять, украшая эти смертельные кусты обломками человеческих тел.
Кажется это было заметно с обоих сторон. Всем, кроме тех, кто умирал сейчас под ударами камнеметов.
Готы подходят вплотную по всему фронту.
– Огонь – ору едва слышно самому.
Но синхронно рявкают капитаны и левый косой залп приглашает легко прикрыться от него щитами. Но через мгновенье каждый арбалетный участок по всему протяжению стреляет не в лоб, а в прекрасно незащещенную сторону, и железные стрелы смертельно воя наконечниками понеслись в правые бока, руки. Виски, сваливая готов в трупные баррикады. Снова передышка.
И натиск.
– Впере – од –
Фаланга ударила навстречу, кувыркая готов об их трупы несколько метров. А они рвутся в ее копья. Грохот столкнувшихся живых стен вбирает. Заглушает отдельное напряжение каждого человека.
Готы не могут поверить в неприступность нашей узкой линии и лезут, с механическим упорством насаживая впередистоящего на железный наконечник, чтобы еще через секунду оказаться на его же месте.
Короткими, более выверенными очередями расстреливаются еще четыре магазина. На мое место становится десятка штурмовиков и пол сотни готов уничтожается не медленнее. Чем под автоматным огнем. Отхожу за спины, Сигнальной ракетой – на правый фланг – Фазоду.
Болезненно, но автомат не нужен. Вытащил акинак – он нетерпеливо глянул в толпу. Левой руке достался АПС.
И обратно в гущу.
Наши расступились и сразу несколько готов (мертвецов конечно – подсказывают из левой ладони) попытались броситься в образовавшуюся щель. Не останавливаясь, по трупам – на них.
Рука треснула в локте, кисть подскочила и АПС выпрямился. Глянул на чужое приближение: – “Огонь”.
Пять человек падают, а шестой с всекунду возникшей верой в чудеса опустил оружие. С налета бью его акинаком в самую точку груди через основание ребер и меч с хрустом вошел в тело, сбил с ног.
Справа, преодолев шум боя долетает сигнал.
Фазод с конницей вмялся в еще не развернувшийся фланг противника.
Фаланга сжимает суставы десяток, размыкается и из последних сил пробивает в готской массе множество участков в которые тут же бросается пехота.
Копейщики могут немного отдохнуть пока штурмовики не начнут выдыхаться.
Минут двадцать драка в окружении сверкающих акинаков и мечей.
Руки уже устают, но ловят движениями какой-то такт. Устают все больше от наступающего им на пятки темпа, чуть не падают, но сцепляют в привкусе зубы и злобе на этот привкус поддерживают и вдруг даже увеличивают темп. Зубам еще больней и челюсти наливаются тяжестью зубных объятий. Кругом сверкание мечей: – тонет, захлебывается, и снова тонет в чужих телах – один из них мой.
Бой на кучах трупов. Наши и готы то тут то там: цепляются, падают, и поднимаются далеко не всегда.
Надо продвинуться вперед или назад. Если стоять на месте – на этих кучах, строй фаланги неизбежно поламается. Новый ожесточенный напор противника заставляет выбрать отступление.
“Разумеется”.
До нас, готы проложили себе мечами не одну сотню километров, и мы для них не более чем очередное препятствие.
Общий сигнал.
Штурмовики ныряют в выздоровевшую фалангу которая тут же смыкается. Сунувшегося было следом врага сбивает свежий поток стрел.
Работа камнеметов заметна и отсюда.
С другой стороны – что у Фазода?
Прихожу в себя позади двух рубящихся десяток. Страшная жара – спека. Что-то с сонцем – наверно у него поднялась температура и оно начало бредить жаром. Над полем стоит серый туман пыли, а у меня под ногами чавкает-чавкает кровь мертвых и еще живых.
Взгляд от омерзения вверх – и натыкается… Кто же это там?, какие сумасшедшие?
Окруженные со всех сторон кажется… да – феодосийцы и не пытаются уйти за щиты. Остались на месте с Зидиком еще с первой атаки и рубятся по колено в мертвецах.
Пора вводить подкрепления.
Двадцать отрядов по тридцать человек расставлены позади строя на всем протяжении. Мини-кусочки фаланги.
Слева что-то покривилось.
Зидик кричит в мою сторону. Отмахнулся насмерть от кого-то, вот еще раз мелькнул и пропал. Дьявол. Быстрее. Прорыв.
Мельком увидел – Сарад кидает мне следом двух телохранителей, – Немедленно на тот участок – на бегу увлекаю за собой восемь стоящих в ожидании отрядов. Кое-как успеваю перезарядить пистолет.
Готы пробили наш строй. Из только что подведенных групп брошено и погибают срезу три.
Несколько дробящихся импульсов сознания и глазами овладевает странное мелькание золотого шлема у камнеметов. Это Атик. Увел во внезапную давку у машин еще пять неиспользованных частей.
Кругом сумасшествие боя. А черт, – нога проваливается между трупами. Вытащил. И как бы не упасть, все таки поскользнулся на перерезанной глотке упав коленом в чужое мертвое лицо. И по приблизившимся вплотную готам – очередь, все двадцать патронов. Пистолет за спину.
Камнеметы захлебываются один за другим. В готском напоре слышится радость.
Чиркнул по громкости – максимум, до края: – до края вселенной и уже ни черта не слыша– музыка внятна где-то на краю горизонта: пугает далекий полет камней на левом и чужих коней на правом фланге; и рванул с грохотом в эти лица – по ним, между ними с диким пропуском смерти мелькающего железа перед собой, избавляясь от последних гранат, чтобы вызвать передышку и вытащив из мертвецов маленький скифский щит, снова подняться – вперед.
Вот он. Гот прикрывается щитом. Одним ударом щит надвое, вторым голову. Справа прилетает вражий меч. Без размаха – по грубой варварской руке, и кисть с зажатым оружием по инерции слабо ударяется по моему шлему и пролетает дальше, наискосок вниз – замазав кисточкой обрезанных вен бронестекло. Третий верно думая пробежать уже по моему трупу не рассчитал, и слету пробивает себе лицо об выставленный акинак, медленно – сколько осталось жить, сознавая трагичную медлительность своей реакции.
Острое мелькание, удар копья в грудь, небо неестественно резко дернулось вперед и опрокинувшись к ногам остановилось.
Выпрямить его помогает телохранитель, и тут-же погибает прикрывая меня второй.
– Впере – е – о…
Лохматая голова ускользающе ныряет под мой меч. Ну тогда щитом в уже налетающую паганую рожу. И вскользь догоняю острым по шее.
Головы, плечи, головы, шеи, и резко вдруг чья-то грудь.
Мимо очередного подставленного меча – по плечу: акинак останавливается в середине груди не осилив одну из железных пластин. Рука по локоть в крови соскальзывает с его липкой ручки. Рывком вытащил. Громадное тело мертвеца валится под напором закрывая собой пространство. Сзади кто-то поддержал. Переступаю через свалившийся труп чуть не зацепившись за располосованное плечо. Чтобы рубить следующего.
В мелькающую за пыльным стеклом шлема глубину. У меня нет рук. Я их только вижу. Как они ослабели. Поднимаются железом и от них в стороны, то приближаясь то удаляясь падают трупы: все медленнее, медленнее. Перед замученными потом глазами – серый кусок стекла – за ними бешенное движение.
Стенки шлема накалились – не приоткрою – задохнусь: – Тьфу! – во рту пригоршня пыли.
Рука вяло поднимается. Кажется не выдержала ниточка волокон на передней дельте – обжигающе разорвалась и плеснула уксусными обрывками вокруг себя. И эту каплю подкожного яда я разгоняю ускоренными взмахами. Вот кажется рассосалось по плечу. Налипла кое-где цементным раствором на срывающих дыханье мышцах.
Кто-то проснулся, и все стало царапающе четко:
Враги.
Тело слушается лишь нервов и действует само.:
Крушить!, Всех!, И этого и этого и ты…
…чуть не падаю под его ударом. Но отчетливость злобы не проходит и голова до которой боль тела не дошла, истерично злорадствует: – выпрямляюсь так и не разобравшись чем я сейчас чувствую – головой или телом и срезаю варварскую башку.
Рублю вперед, а проскочив лишнее, исправляю возвращаясь рукой по сторонам.
И удар…
Сознание переглотнуло темноту…
Стою и чтобы не упасть, упираюсь рукой в землю, но она исхитрилась, качнула горизонт мне за затылок, вырвалась из под ног и крутанувшись, ударила в лицо.




VI

Свет. Слабые кусочки света стиснутые руками, ногами и кусками тел. Слева кажется давит не так сильно и пробую двинуться туда. Повернул голову и кусочки сложились в обрывок неба.
Вылезаю. Бок не чувствуется совсем. Осматриваюсь: – то ли совершенно рухнувший дом, то ли тупик разбитой улицы сплошь заваленный мертвецами. “Осторожней!” За стеной кто-то медленно идет. Наплевать. Слабо опускаюсь на трупы. Стена под плечом давно остыла, спокойно жду кто же появится в проломе.
Осторожно заглянув и не заметив движения, на гору тел вскарабкалась какая-то девчонка. Рассеянно глянула по сторонам: постояла задумавшись в какую сторону ей спуститься.
Тактично медленно отрываю голову от стены. Мое усилие замечено, и спасибо всем греческим, римским, “каким еще?” – якутским богам, не испугало.
Снял шлем и кое-как встал.
С ее стороны доносится несмелое:
– А я знаю кто ты. Тебя искали…
“Боги, еще раз спасибо. Надеюсь вы не отобрали у меня умения говорить…” Сейчас ни за какую часть тела нельзя ручаться: – Ты сама откуда? – вслух, и удачно.
– Из Ольвии.
– Мы в городе?
– Не-е.
“Слава богу”.
– А до города далеко?
– Не-а. А то бы меня тетка не пустила.
– Поможешь мне?
Несколько раз быстро кивает.




Это всего лишь колония полиса.
Мы бредем старательно выбирая глазки земли которыми она выглядывает на нас из под трупов.
– А вон Ольвия, – показывает ребенок.
Действительно. Город. Но что-то отвлекает.
Недалеко от входа начинается странная складка петляющей прочь от ворот сглаженной, широкой насыпи. И через секунду подтянув взгляд вдоль нее поближе к себе, понимаю что неестественная для таких размеров правильность этой складки (вблизи уже и не складки а холмов) образована очень целеустремленным нагромождением трупов. А вдалеке – взгляд невольно цепляется за тяжелый вырост со сломанным позвоночником камнемета в центре, вырост который мягкой умиротворенностью размывается по степи.
“Неужели все было там?”
Еле виден стоит еще один обломок камнемета. Машина словно наклонилась, и со вкусом поедает трупы не обращая внимания на жиденькие тени изредка шатающихся людей.
“Не смотреть”. Скорее в город.




– Ты как? …ты живой? – по лицу Атика перебегают настолько изумленные морщины, что он сразу стареет и становится похожим на своего дядьку.
– Ладно, потом, …Собирай всех у меня. – язык как и ноги отказывается подчиняться ослабевшим усилиям: – …а ты, …я думал порубят тебя там, …у камнеметов.
Мои слова помогают занять его лицо привычной усмешке: – Еще чего, – и скиф выхватив у кого-то из солдат коня, уносится в городские кварталы: – Я мигом!




– Я вот здесь живу, – сказала Ль (хотя, разве она представлялась?, не помню, но знаю точно что ее так зовут) когда мы проходили мимо очередного дома. Надо проверить:
– Ль.
– А? – “откликнулась – все нормально”.
– Иди если хочешь. Спасибо, дальше я сам.
Девочка несколько раз оглянувшись, скрылась за тяжелыми воротами.
Через несколько шагов оборачиваюсь, и застигнутая врасплох головка юркнула за дверь.




Наш дом. Три солдата. Смотрят, смотрят как мимо проходит их “ожившее” начальство. Одно лицо вроде знакомо. Но нет ни сил ни хотения вспоминать.
Внутрь.
По короткому залу и туда – дальше. Спальня. На кровати свернувшись спит маленькая девочка. Личиком на краешке кровати – к окну. Неслышно – только складки одеяла слегка вздрогнули, сажусь рядом. Подушка тепловлажная. Трогаю волосики.
Глазки будто ждали мгновенья когда я моргнул – открыты и маленькая не стесняясь отбрасывает одеяло, вскакивает; прыгает, обхватила ослабевшую голову и быстро целует слезами. Не обращая внимания на то что вчера я растерял в степи почти всю свою выдержку.





Уже ночь, а мы все сидим пытаясь жалкими словами выгнать в темень страшное вчера. Маленькая в темном углу на диване, слушает.
– …а потом те бросили свою по-моему самую лучшую тысячу и тебя перестало быть слышно… И началась вторая часть спектакля.
– А сколько их было всего?
– Три.
– Да. – Сарад чтоб разбавить тяжесть пережитого, налил вина: – Готы ввели ударную тысячу и все равно что выбросили нашему старику под копыта. Ты же его знаешь – Слепой он и есть слепой – даже мы еле успели расступиться, а то бы многих затылков не досчитались.
– А вот готы расступиться не надумали. Ты бы видел что с ними творилось когда они признали ребят Слепого по их ночной вылазке…
– … а вечером три сотни пехоты и полста конницы Фазода пошли тебя искать.
В основном танаисцы, – сказал Атик.
– Ну а варвары понятное дело нас не пускали, – подхватил Сарад: – Так и ходили – передние прокладывают дорогу туда где тебя последний раз слышали днем, а задние ищут твое тело и отбиваются от наседающих готов.
– Да уж я видел следы ваших поисков.
– Там где-то и Сидинис погиб, – тихо сказал Зидик: – а где – никто не знает. Мидоний до сих пор лазит по полям, ищет его.
Тихо.
Молчим.
В кубке дрожит, случайно заглянув туда, огонек свечи. Почти никто не пьет.




Утро.
Стены будто наклонились, всю ночь прислушиваясь к нашим разговорам, да так и застыли, не смея выпрямиться.
За столом осталось несколько человек. Сарад и Атик не спят. Тихо переговариваются.
Надо поднять голову, но как же тяжело. Атик поворачивается на хрустшейных позвонков.
– Надо бы за город сходить, – кубок тяжелее чем голова, отпил раз: вроде лучше. Сарад продолжает смотреть в расплывающуюся на столе лужу.
– Глянем свежими глазами на подгнивающие плоды наших достижений.




Маленькая проснулась и упросила взять с собой.
Вниз, по городу проходим мимо дома с узкими воротами. Я наклоняюсь к ребенку:
– Там в степи страшно, – она думает что я пытаюсь оставить ее в городе и отрицательно качает; – Хочешь, давай я позову из этого дома девочку, она уже это видела и с ней ты не будешь бояться. Ее зовут Ль, правда интересное имя? – а ну попробуй крикнуть. – Маленькая пробует, ничего не получается, но она согласна.
Через пять минут догоняем ушедших вперед офицеров. Дети идут рядом передо мной и разговаривают пока не смело.
– А ну давайте, быстрее за теми дядями, – мягко подгоняю их и сам прибавляю шагу.




Разбухшая телами степь.
В таких количествах под Ольвией резали лет пятьсот назад македонцев.
Сладковатое болото разлагающихся запахов – ровно по щиколотки.
Останавливаемся: – брода нет.
– Ну что, пошли?
И наши тела было отпрянув, поколебались и двинулись в приторную гадость.
“Как я мог тут ходить, держать оружие?” – нога ищет и с отвращением наступает на живот мертвеца.
Остальные идут так же.
Оборачиваюсь к спутникам:
– Сегодня же надо начинать расчистку. Сперва хотя бы перед городом.
И через пару-тройку спотыканий, добавляю:
– …и платить по количеству собранных тел,
“это ж не выносимо”
– …можно золотом,
“ну и вонь”:
– …и молоко за вредность. –
не выдержав, я останавливаюсь.
Атик трогает мой локоть:
– Мидоний.
Метрах в полторастах сидит человек. Нас не замечает.
Идем к нему. Притихшие девочки сзади.
Да, это Мидоний. Перед до середины освобожденным телом Сидиниса. Остальное – пояс и ноги намертво зажаты в застывшем слое. “Как он может здесь сидеть? У него наверняка сейчас в голове…”
Зидик присел рядом:
– Пробовал вытащить?
– Да. – глухо выдавливает юноша: – Бесполезно.
– Пойдешь с нами или потом?
Он отрицательно качает головой. Жаль парня.
Когда мы возвращались, Зидик шел позади всех. Что-то почувствовав, он обернулся и не сдержал крика. Мы бросились обратно бесцеремонно прыгая по трупам.
Мидоний лежал с перерезанным горлом и тоскливо помаргивал на нас веками. Кто-то принялся перевязывать рану. А меня что-то очень вовремя заставило через силу отвернуться.


VI




Город опустел. Почти все население и большая часть войск уже переправлены в города Таврии, и я возвращаюсь из гавани по безлюдным улицам.
С каждым днем дышать становится все труднее и трупнее. Дома чуть полегче – постоянно курятся благовония, но приторные мысли постоянно бродят за нами по комнатам, липнут и путаются под ногами.
Вчера, не выдержав. Мы втроем наконец сбежали из Ольвии на целый день.
Долго ходили по чистому берегу, смотрели на кувыркающихся в лимане дельфинов. А я к тому же глядел на прыгающих по камням двух девочек и сравнивал – “Похоже”.
Навстречу проходит знакомый с топазом на мизинце – (без работы здесь). Кивнул. И прохожу к своему дому.
Теперь тихо, чтобы не услышали внутри, пробираюсь по безмолвным клавишам ступенек в зал. Дальше спальня. Чтобы не выдать себя и чувствуя сквозь одежду прохладу полу, животом неслышно – на мрамор. Вот так.
Небольшая щелочка в двери.
Рассевшись с ногами на кровати друг против друга, девочки с сосредоточенным детским интересом вырезают из лоскутков какую-то ерунду и тихо переговариваются. "“ чем же? Милые мои... Кажется обо мне"” Маленькая хозяйка хозяйских сердец не отрываясь от своей кучки цветных обрывков продолжает с серьезным лицом:
– Он бывает делает это со мной по нескольку раз в день. – отвлеклась (какой интересный лоскуток “Дальше!” : – А однажды достал после этого акинак, подержал над огнем и приложил к груди, – она показывает сдвинув платьице: – вот сюда. Там даже след остался.
Он например выступал на соревнованиях стихов и я там была, а дядя Сарад мне потом рассказывал что был вторым. Зидика помнишь, мы ходили в поле, – в ответ у Ль соскальзывает с плеч несколько прядей волос, – Так вот, он его обогнал.
- А вы поженитесь?
"Ну и вопросик...."
- Ну щаз... Он сумасшедший, да и я. Какие у нас дети будут... Ты сама подумай...
- Ты слышала?.. - Ль насторожилась.
Я поднимаюсь: - Тук-тук-тук, - и открываю двери в "детские покои":
- Ну что, девченки, вы меня не ждали?
По лицам вижу, явно - нет. В особенности - Ль. Аж расцвела и покраснела.
- А кое-кому разве не пора домой?
- А меня тетка отпустила, - затараторила ЛЬ-ка, - на всю ночь.
Что, на всю ночь?
- Да.
- Ведь мы уже большие, - поддержала маленькая.
"Большие они, видишь ли....":
- Ну раз большие, значит сами бояться не будете? - я поворачиваюсь выходить обратнро.
- Нет. А ты куда?
- Да с вами разве выспишься? Пойду посплю до капитанов.




 А почему мы Ль с собой не взяли?
- Ну ты уже большая, сама могла бы догадаться...
- Не могла бы! Я еще маленькая, - "большая-маленькая" девочка, нет, все-таки еще по-детски, прищурилась, - А Ль ты понравился. Она сама мне говорила.
"Да это я и сам заметил":
- Зачем она нам тут? Гарем устраивать?
"Гарем" она не поняла:
- К тебе даже твои солдаты больше не приходят.
- Это которые из капитанов?
- Да! Твои друзья...
Они мне очень мало интересны. Если честно...
- Тебе уже давно не интересно ничего.
- Ну почему же?..
- Ага. Один сарад к нам только и приходит. - "большая-маленькая" прислушалась, - Ну вот, опять!
Прислушиваюсь тоже... "А ведь действительно".
Дверь двусторонне разошлась и в комнату вошел Сарад:
- Я вас приветствую. - чего-то кисломордый он сегодня":
- Привет, Сарад. Мне собираться-торопиться?
Главный таврический убийца остановил рукой:
- Сегодня - нет. Я по другому поводу, - кивнул в детскую сторону, - Желательно без детского присутствия. Слишком серьезный разговор.
Хмурая девочка серьезно замотала головой, и я согласен с детством:
- Нет. Пусть остается. Она уже большая.
- Ну как знаешь...
- Да ты присаживайся. Вон кресло.
- Благодарю. - Сарад садится.
- Так что там у тебя?
Он щиплет бровь:
- Да так. Немного мыслей накопилось.
- Надеюсь положительных?
- Нет. Не совсем. Ты точно хочешь, чтоб она все слышала?
Гляжу на девочку и подтверждаю:
- Точно. Давай, выкладывай.
- Ты понимаешь, - Сараду явно трудно подбирать слова...
- Пока что - нет. А ты давай не запинайся.
- А ты меня не дергай!
"Вот так номер. То-есть - дерзость!"
Мы смотрим друг на друга, и что-то мне его лицо не нравится. Но тут он вовремя нашелся чтоб продолжить:
- Уже два месяца прошло, как мы отбили нападение. Нет. - Он тормознул. - Не так я начал. И без тебя... - опять запнулся, - Мы не смогли бы... Слушай! Я давно хотел спросить. Кто ты? И откуда взялся вообще?
- Мне отвечать?
- Да!
- А это важно? Кто я? - "пока что я - само спокойствие!" - Ведь важно - то что я, возможно и не лучший из людей, но делаю. Хотя я и действительно - не самый лучший...
Сарад взглянул на девочку:
- Пожалуй - да. По отношению вот к ней. Не самый-самый.
"Нет. Это истинная наглость!":
- Не ерничай! Раз уж на "эту" тему разговор завел... Послушай. Умник!
Умник напрягся:
- Слушаю!
- Не знаю, что это на тебя нашло сегодня... Возможно я тебе излишне много позволяю. Но по-душам, так по-душам... Ты вроде тут у нас телохранитель главный...
- Да!
- А я, - смотрю на девочку, - теломучитель значит...
- Точно!
- И ты меня пришел пообвинять выходит? - "уж сколько времени прошло. Теломучитель" посмотрел в глаза телехранителю. Тот не отвел взгляд:
- Я просто ненавижу детскую боль.
- Вот значит как? С каких же это пор?
- С больших...
Опять мы смотрим друг на друга:
- Да? А ты еще пять лет назад чем занимался? Не морщись! Чего-нибудь строгал-пек-продавал? Так ведь?..
- Ну и что?
- Сейчас ты неплохой охотник на детоубийц...
- Конечно же, ведь у меня сестренка...
- Вот-вот. А если бы я к вам не заявился? - "сам напросился на серьезный разговор", - Ты чем бы занимался до сих пор?.. Молчишь? И правильно делаешь.
Признайся! Ведь если бы я не "поинициативничал", и это - я, который по твоим словам - не "самый-самый" - сейчас ты не ходил бы по базарам охотясь на всех покупателей детей. Ведь так? Не смог бы ты и защитить никого в Ольвии. Да что там...
Историю я знаю веков примерно на 17-18 больше тебя. И уж посмею уверять, раз ты сам тронул эту тему, что никогда в истории этой планеты гребаной не было стран с главной политикой - "защита детства". Как у нас сейчас. Или быть может, ты припомнишь хоть одну? Скажи...
Телохранитель крымских детейтявно смешался и задумался.
- Можешь не думать. Подобных стран нет. И никогда не было...
- А в будущем?
- И в будущем не будет. Кроме нашей. Которую кто повернул в детскую сторону? Ты или я?
- Ну хорошо...
- Не хорошо!!! Раз ты сегодня тут пришел взывать к немногим светлым пятнам моей совести. Телохранитель детства - пообвинять теломучителя! ЕЕ вот! - кивок в ребенка. Девочка сжалась. "Наверно вправду нужно было ее выставить".
- А вообще. Вы, взрослые, умеете хоть что-нибудь придумывать? Мне скажем нынешнее положение вешей не нравится...
- Мне тоже!
- Ага, и из-за этого - твоя нервозность.
- Может быть.
- И что ты хочешь? Новых встрясок в направлениях? Нашей политики... Не морщи лоб!!!
- Наверно....
Да!
- Но сам ты ничего не можешь придложить...
- Пока что, - Сарад "потух" в собственном кресле, - Ничего.
- Ну ясно дело. Только лишь я - такой-сякой-плохой что-то умею организовать и выдумать.
- А ты что-то придумал? Что-то серьезное?
- Да уж серьезней не бывает.
Подумай сам...
Пока что чем мы можем похвалиться?
Мы создали организацию по поиску детоубийц. Заметь - лишь с моей помощью. И несколько десятков уничтожили.
- Опять же - защитили детей в Ольвии. - вставил Сарад.
- И это тоже. Но я сейчас - о внутренней политике. Которая на данный момент попахивает лишь полумерами.
- Ты не тяни.
- Да все довольно просто. Не понимаю - почему никто до этого не смог додуматься. Из взрослых. Один детский любитель...
- Я весь - внимание!
"Смотри-ка. Он внимает. Видишь ли...":
- Ну тогда слушай! И внимательно!
Берем отдельно взятый город и для начала сносим центр. Затем там строим по образцу китайских императоров закрытый город-в-городе.
Всех-всех беременных мы направляем лишь туда. К лучшим врачам и в обстановочку буквально царскую. В колонию- оазис тишины и безупречности.
После рождений – детей – в ясли. Там же. И мамочки пусть будут рядом. Потом, чутко следя за настроением народным – сперва за деньги, через год – бесплатно, затем – и сами будем делать выплаты – но всех детей мы оставляем там – внутри оазиса-дворца. И так до совершеннолетия.
Конечно, в воспитателях лишь женский пол. Конечно же, родителям для встреч с детьми вход исключительно свободный. Но заборона на уход детей куда-то в город полная.
Теперь – вопрос.
Вот при таком вот положении возможна ли какая либо смертность? Среди детей.
Вот то-то же.
И так - по всей стране.
"Это - удар! По чьим-то наглым настроениям сегодняшним. Да и конечно будущим, наверное".
- Да-а-ааа...
- Что?!
- А ты умеешь озадачивать.
- Я что-то не пойму...
- И долго ты над этим думал? - "опухший" мыслями и вариантами - как "ЭТО" можно (нужно ли?) реализовывать, Сарад похоже, попросту оттягивает время.
- Что, все никак переварить не можешь?
- Постой-постой! Ведь это получается, что дети вообще не будут умирать?
- Нет. Почемуже... Будут. От болезней.
- И даже от случайностей не...
- Вот именно!
Он почему-то погрустнел:
- А ведь так просто.
"Для любителя детей":
- Ага. Но почему-то до сих пор не догадался простоте. Никто!
- Ведь это много денег будет нужно. Ломать и строить. Все эти дворцы...
"Для дошколят":
- А мне плевать!
- А новых покушений не боишься?
- А должен? Тут кто у нас телохранитель детства?
- Да я то понимаю. - Сарад опять похоже скик. - Поймут ли взрослые...
- Папаши и мамаши?
- Не знаю как насчет убийства, а чует мое сердце - довольно многие станут желать чтобы тебя не было. Не обижайся, - в любой форме.
- А ты то сам?
А что я?
- С чем ты пришел сюда, уже не помнишь? Всего лишь пол-часа назад... Да ладно, ладно уж, не напрягайся. Давай-ка вспомним, для кого мы тут. И этому "кому-то" дадим слово. Последнее.
"Классическое. Быть или не быть".
От пары пары глаз в лицо - девочка вздрогнула.
- Тут кто-то хочет чтобы меня не было...
- Я так не говорил...
- Вобще? - девочка как-то побледнела. "Слишком внимательно нас слушала, глупышка. Моя маленькая...":
- Да, именно так. Вобще-вобще...
- Но ведь...
- Нет. Ты скажи! Ты хочешь, чтоб я был?!
- Рядом со мной? Или...
- Да. "Или" - тоже!
"Как пожелание последним словом"!
Она, моя давным давно родная - напряглась. Лишь на мгновение:
- Да. Я хочу чтобы мы были!