Любитель-3

VI

Неделя. Такая же как и предыдущие. Следующая можно сказать наперед: потянется теми же скучными днями.
Как долго они тянутся.
“Особенно для девочки наверно”.
Дождь, ветер, грязь, …дождь, ветер, лагерь, …колесница, кресты, кресты под дождем, выходной, … “Не хочу в школу”, ветер, … “как хочешь”, лагерь. Крезанутся можно от всего этого.
Ни вчера, ни сегодня маленькая ученица в школу не ходила – попросилась на каникулы: “устала”. Зашедшего строго по расписанию – в воскресенье Нисохорма убалтывала наверно минут десять и архонт поломавшись перед ребенком, с понедельника отпустил своего заместителя по отряду в отпуск.
Уговаривать девочки умеют.
Вот только на свою беду или радость – неясно. Это же надо было вчера случиться “та-ко-му…” Нет, когда еще пол часа поуламывав переданного самим архонтом в ее личное распоряжение хозяина и поехав с ним в степь: к крестам, на то место – ведь в школе мальчишки рассказывали, и там с холма – ближе он не пустил, увидела распятых на пепле, это было еще не страшно. Но потом, когда возвратились в город… шли одни, по пустой улице…
– Нисохорм…
– Что? – Маленькая вздрагивает.
– Нисохорм просил тебе передать, что приглашает нас на обед. Пойдем?
– Не-е. Что-то не хочется, – девочка действительно устала.
– Поиграешь с его сыном, – и я делаю небольшую проверку: – Он ведь хороший мальчик, в прошлый раз вы так весело вместе играли: “…что я чуть не здох от зависти”.
– Да ну, – тянет ребенок и морщится, чем и заставляет мою до трещинок напряженную грудь разжаться и облить ребра свежайшим настоем кислорода. Девочка поясняет: – Он в носу ковыряется.
“Прекрасно мальчик. Ковыряйся дальше”.
– А последний раз он меня спросил…
– Ну-ну, продолжай…
– …Кто я тебе такая.
– Да?
“Милая моя, через десять лет: мне за тридцать, тебе около двадцати и ответ был бы естественным, а пока…” – Ну и что ты ответила?
Девочка сожалеет о сказанном:
– А ничего не сказала.
– Правда?
– Правда. А что надо говорить?
– А что бы ты сама хотела?
Ребенок подумав, начинает сердится. Теребит одеяло: – пальчики наверно показывают как бы они хотели меня задушить.
Но все таки еще немного поразмышляв и вероятно найдя какой-то ответ, оставляют одеяло в покое.
– А может пойдем к тебе в лагерь? Там интересно – тебя даже взрослые дяди слушаются. А я из арбалета выстрилю.
– А опять пальчик прищимит, будешь плакать.
Маленькая вдруг находит и загорается:
– А на море?
Пошли гулять по морю.
Там никого нет. Пройдем через город и будем ходить по… как ты говорил?…
– По замурованным волнам.
– …да, по замурованным волнам.
“Запомнила же”.
– Оденешься сама?
– Ага.




– А мы на море идем, – обгоняя девочкины шажки скатилось старику на вздрогнувшую голову.
– А-а, – непонимающе, стараясь выглядеть понимающим, выдавил он пробуя все таки понять такое оживление разбившее его дремоту.
– Будем строить снежную крепость или в снежки играть, – маленькая спрыгнула с нижней ступеньки.
– Ну-ну, – старик поднял глаза и на меня: – На море…
Может пирожков возьмете? На дорогу.
Я молчаливо подхожу к стойке – он начинает суетиться – “удивительно до чего полезный старикан”, – и порывшись в своих невидимых начальству из-за высокой перегородки кладовых, отдуваясь, вытащил тяжелый лоток.
Беру три штуки:
– А ничего, еще теплые.
Девочка остановилась в дверях всем своим видом поторапливая.
Лоток прибирается:
– там же сейчас скучища –
Пока ребенок прячет один пирожок в карман, наш седой ангел-кормитель прячет лоток обратно в недра стойки.
– А ничего, еще теплые… и ничего не скучища, – обрывает разговор сладким укусом маленькая. Пережевывания задираются вверх: – Пвафда?
– Правда, правда, идем.




– А как пойдем?
Через базар или напрямик? – подходя к нужному повороту интересуется маленькая.
Мы минуем не нужную улицу:
– Напрямик, там меньше людей.
– Это как вчера? – два испачканных пальчика на ходу успевают на мгновенье опуститься, чиркнуть по гадкому, просевшему сугробу и вытираются об мех шубки.
– Как вчера, как вчера, – мне наплевать на детские намеки: – Не беспокойся, того что было вчера от меня больше не увидишь.




Вчера, после того как колесница была отпущена, прогулка по городу тоже продолжалась пешком. “Больше ради девочки конечно”.
… Было пусто – ни одного человека.
Ветки редких деревьев над головой под ногами резались в дребезгах луж. Только ведомый своим маленьким поводырем хозяин ничего этого тогда не замечал.
Ослепленные глаза в предчувствии чего-то глубоко дышали неизвестностью. Наверно воздух вчера стоял какой-то не такой.
Даже вспоминать противно.
В зрачках сметая окружающее: деревья, стены домов, улицу и небо неслись мутным потоком прошедшие дни… Куда-то подевались все ориентиры и когда даже мостовая перестала прощупываться, пришлось остановиться.
Лишь тогда начало постепенно светлеть, но не надолго…
Мы оказались в тупике. Две ладошки сжимали бесчувственную руку – но выхода не было.
Потом пригоршнями век глаза хватали что-то на углу пытаясь выбраться по свалке мусора и дергались оттуда – нет, не то, стучались в чужие ворота, и тут же плевались ресницей.
А потом было четко-четко:
Крыши, крыши (девочка дергала руку, но посмотреть на нее не было сил), противное небо неба.
Глаза срывались, бегали не имея сил закрыться, то улетали то приземлялись, судорожно – как голодный протухшее впитывали открывшиеся им дома, небо, пытались спрятаться под ногами, но и серую мостовую, складывая все это в невыносимый комок где-то у горла.
А тот уже начинал подниматься вверх и глаза устало туманились, но чтобы не было пути назад затягивали внутрь последними усилиями какую-то гадость, кажется тучи… и надпись на стене.
Эта горечь раздавила горло – сколько не сглатывай – безрезультатно.
Выручили глаза: их затошнило сухим плачем.
Только сквозь глубокие вздохи к небу было слышно что чья-то удивленная жалость гладит мне ладонь…




С утра похолодало. Со стороны улицы белого моря дул ветер и стены домов “пригаванийской” улицы сплошь покрыты блестящей коркой застывшего ночного дождя.
Маленькая идет – где-то подобрала палку и на ходу драмсует этим окоченевшим орудием по застекленным стенам. То оставляя белые разрывы вмятин, то неглубокие – но в несколько метров царапины; в другой ручке доедается медленный пирожок.
Гавань пуста.
Лишь какая-то фигура стоит одиноким наблюдателем за застывшим морем у самого причала высматривая, наверное, заблудившийся в этих местах ледокол. Другие корабли не могут плавать в это время года. Увидела нас и пошла прочь.
Вытащенные на зиму корабли стоят в пустых полу-доках несколькими остромачтовыми рядами в небо.
Одному – самому грузному и особенно не красивому не хватило места и он так и остался зимовать до середины вытащенный на берег одной половиной расхлюпывая по кромке кормы незамерзающую вокруг него воду.
Зимнее море.
По замеревшей, пустой гавани мы спускаемся на его снежный лед.
Несколько секунд неуверенности в его прочности прерывается детским – “Идем туда – далеко…” И девочка бежит вперед.
Она отбежала на безопасное растояние и остановилась обернувшись – что он – застывший, неподвижный на фоне мрачно остывших набережных зданий будет делать.
Одна, на море.
Моментально придумываю и под детский леденящий и без того ледяное море крик, пригнувшись бросаюсь за своей неосторожной жертвой как волк-одиночка.
“Убежать от него побыстрей” – ребенок с бесполезными усилиями проваливаясь в снег применяет всю сноровку полученную на уроках гимнастики. Но в лагере учат лучше и растояние неуклонно сокращается.
Остаются последние метры и из догоняющей глотки за спиной вырывается ужасающий (ножки на бегу едва не подкосились), торжествующий – куда там песням которые он слушает, рык.
Маленькая визжит и изо всех своих ослабевших силенок стремиться напоследок побольше навспарывать снежный живот парализованной воды.
Несколько громадных прыжков и визжащая добыча валится вместе с преследователем в снег. Я тыкаюсь пастью в рысью шубку-шкурку. Девочка переворачивается подо мной – игра окончена, и хохочет. Радостные щечки, носик и подбородок – в белых ошметках.
Она выкарабкивается из под привставшей тяжести и как недобитый зверенок – на всех четырех: – неудобно, но это последний шанс, пытается ускользнуть.
Еще один бросок, моя рука хватает неуспевшую ножку, – тяжесть наваливается снова и жертва сломлено застывает – только ручки пытаются защитить лицо от свирепых клыков.
Страшные лапы просовываются под живот и мы начинаем кувыркаться по снегу одним серо-черным клубком.
Небо-снег-синее-белое-снова синее: – два лица задыхаются друг в друга.
Выбрав очень правильный момент останавливаю это “ледовое побоище”. Мой победитель сидит сверху и не спешит прикончить поверженное тело. Только ручками уперлась в грудь.
Схватка окончена. Убитых нет. Один взят в плен.
Поднимаемся. Я оглядываюсь:
По снежному льду сюда за нами пришли лишь наши следы и перекатывающиеся матрицы двух спин.
Издали Танаис и не кажется таким мрачным как на самом деле.
Девочка все еще прерывисто дышит.
Я тоже не спешу прийти в себя: – “Еще бы чего-нибудь придумать…”
– Здорово вообще. А?
– И мне, – отозвалась маленькая.
– Глянь, на солнце не больно смотреть…
– Правда. – согласилась она через секунду.
– А вон там, – на противоположной стороне, – …Если бы сейчас проплывала лодка пустая, и без никого.
– По снегу? Значит она снежная.
Представление такой сюрреалистической картины толкает глубже:
– Только ее не видно. А вот если бы она сейчас плыла под нами, подо льдом…
– Подледная лодка? – уточнила маленькая.
– Подводная. Она называлась бы подводной.
– Может…
– Ты ничего не слышишь?
– Что, она под нами? Под ногами?… Трещит…
“Действительно трещит гад”.
– Черт, это лед.
За треском сразу появились трещины.
– Мы на промоине. Бежим отсюда.
Давай, – хватаю маленькую на руки: – так быстрее.
И где по щиколотки и поскальзываясь, где чуть не по колено в снег едва не падая, (когда горло уже сказало: хватит) выбегаем на твердое место.
– Успели. – она быстро спрыгнула.
– Только ноги промочили. Ну ты как?
– И я тоже…






– Ну забирайся на кровать – отогревайся.
Сам отхожу к окну:
– Завтра в школу пойдешь?
– Нет. – устало тянет ребенок.
– Почему?
Ответ, подумав, соглашается произнестись не сразу:
– Ну… –
Дальше следует мое – “а, наплевать”:
– … на прошлой неделе два мальчика целовали двух девочек.
Мысли в башке поливают асфальт:
– А что же они не пожаловались учителю?
– А он их сам заставлял это делать. За плохие ответы.
Отворачиваюсь от черной гадости, которая мокнет под окном. “Значит пускай учатся лучше”.
В промежутке между слезящимися от сквозняка морганиями, маленькая на мое оборачивание к ней успевает лишь оторвать ладошку от колена неудобной ноги под собой. Начинает вытягивать затекшую ступню, – и плотояднейший из взглядов замирает, застывает в увиденном. Стоп кадр. Стоп. Ст…
Домашнее платье лежит на кровати. Девочка осталась на подушке с другого края.
Подхожу. Сел рядом.
– А еще…
Медленно, медленно потянулся к ней.
Она спешит воспользоваться моментом:
– …так я завтра в школу не пойду?
– Не пойдешь! – ладонь останавливается между сжатых коленок. Маленькая смотрит так внимательно, что было бы преступлением продолжать.
– Слушай, а ты мне расскажешь про ту картину? – вдруг взбредило ей в голову.
– Какую еще картину?
– Ну ту, последнюю, которую ты у меня в альбоме нарисовал.
– Расскажу как-нибудь. Только не сейчас. В другой раз. Хорошо?
Она пожимает плечиками.
“Если тихонечко, то можно дотронутся снова”.
– Ты опять? – возмущается палач моих хороших настроений.
– Что? – рука не убирается: – Я тебе очень надоел?
Мы сидим еще немного.
– Что?
– За этот месяц, – уточняю я.
Маленькая опускает головку – “в самом деле” – чего только не было за этот месяц… – Уставилась в колено сидящего рядом, ожидающего допросчика… И не в силах поднять глазок – “на него, на эти дни” – вдруг замотала: волосы не больно посекли лицо. Все же посмотрела вверх – на меня:
Подлый хозяин со своим особым взглядом прямо ей навстречу молчит.
– И все таки с другими девочками такого не делают.
– Да-а?
А ты откуда знаешь? Ты что, их об этом спрашивала?
– Да.
– Сумасшедшая. Надеюсь о себе не рассказывала?
Она смотрит – в маленькой головке вертится куча догадливых идеек:
– Расскажу, расскажу. И девочкам расскажу, – личико для убедительности кивает: – и…
– …и учителю расскажу, – идиотски передразниваю я.
– Нет. – она замолкает: – ему не скажу
Он какой-то дурной.
– Ну тогда по дороге в школу всем прохожим.
– Да-да-да, – подхватывает маленькая.
– А что же? Может прямо сейчас?
Вот окно. Кричи.
Она смотрит так, чтобы можно было подумать что она решается и затем пытается встать. Я не удерживаю.
– Ага, ага, – только подбодряю: – а заодно крикни: Все под знамена Спартака, Руки прочь от Танаиса и Свободу рабам, – может кто и поддержит.
Это все таки сбивает ее с толку.
Сжалившись, обрываю паузу своим падением рядом с маленькой ножкой и переворачиваюсь на спину: “в таком положении – я ниже – она выше”, девочка чувствует себя более менее на равных. Она расслабляется.
Мне только того и надо.
Маленькая обдумывает сказанное (ведь маленькая еще, как она может такое обдумывать) и ведь знает что я буду сейчас делать и все равно будто бы вдумывается – внутрь себя.
Я словил и запихнул холодок детской пятки на собственный живот.
– А угадай, что мы будем сейчас делать?
Девочка сперва пожимает ладошки и догадывается:
– Не хочу. – захваченная в плен ножка старается вырваться, я сжимаю крепче и ей на помощь устремляется вторая:
– Не хочу… не хочу… не хочу…
Я не выпускаю:
– Не хочешь угадывать или делать?
Маленькая оставляет попытки и кривится:
– Делать.
Заранее придуманное: – А если я буду осторожно? – заставляет ее насторожится:
– Это как?… – она в недоумении: – …и туда не будешь ничего?…
– Нет, не буду. – я настойчиво жду: –
Девочка недоверчиво приглядывается.
В качестве доброго жеста освобождаю ножку – она тут же сбегает.
Но что-то в ребенке уже сдвинулось:
– И делать больно не будешь? …поклянись.
Спешу: – Чтоб я съел свое ухо. –
Звучит убедительно. И все же она еще опасается:
– Да?
– Да!
И чуть тихо – скорее видно чем слышно – из маленьких, слабых легких, которые я иногда в порыве безобразной нежности обхватываю руками, прижимаю к себе, просачивается:
– Тогда – да.
Я наклоняюсь в глубину ребенка, в то место вздрогнувшей теплоты – “у тебя пальцы холодные”, куда после страшной клятвы прикоснулась рука.
Еще одно прикосновение выводит ее из оцепенения и она только пристально следит за движениями рук по ней. Немного отстраняюсь: одежды – (как правильно) – нет.
Целую в самое узкое место, и ниже. Касаясь мелко сжимающихся от страшного доверия коленок и затянувшейся трещинки – месту вечного поскальзывания моих мозгов, можно лишь затянуться маленькой – кое-как выпрямиться и поцеловать в волосы, а потом только отовсюду вызывать, задыхаться невесомостью.
“Сегодня ночью мне по моему приснится что кажется я понимаю лесбиянок”.


VII

“Вот это да. Вот это люди ко мне по утрам заваливаются”. Атик с Сидинисом о чем-то переговариваются и ждут пока оденусь… Но какого черта в такую-то рань?
Маленькая еще спит. Укрываю ее с головой:
– Потише. Не на плацу.
Что у вас там?
– Нисохорм вызывает. – понимающе оторвав взгляд от укутанного комочка на кровати вполголоса сказал Сидинис.
– Вызывает? Ну начальничек…
Он в лагере?
– Да. – капитан чтобы говорить тише ступил на два шага ближе и злобно глянул на недопустимо шаркнувшую при этом сандалию: – И не он один. Ночью приплыл человек. Софист Исид.
– Я этим не увлекаюсь.
– И напрасно. Крайне умный дядька. И к тому же из Боспора.
– Ах даже так?
– Только это не официально…
– Иначе мои ребята бы его уже разорвали, – перебил капитанский шепот Атик.
– Так это посольство?
– Нет. Нисохорм сказал что все тебе объяснит и ему нужно с тобой посоветоваться.
– Ладно. Значит так. Вы пока спускайтесь вниз – я покуда оденусь, то, се, – подзадержусь.
Атик вышел, и Сидинис проводив его глазами подошел вплотную:
– По моему это перебежчик, – строго сказал он.
– Шпион?
– Да вроде не похоже. Слишком гордо держится.
– Если приехал не с пустыми руками и его идеи совпадут с нашими, то выслушаем.
– Но ты все таки будь поосторожней, – прошептал капитан.
– Ладно.
– Идешь, нет? – окликнул с лестницы скиф.
– Давай, а то он всю улицу разбудит.
– Не задерживайся, архонт просто места себе не находит, – и Сидинис выставился за дверь.





“То-се” оказалось осторожным поцелуем в теплую макушку.
Натягиваю наш общий свитер и выхожу на лестницу.
Судя по сдержанным захлебываниям внизу, запирательства не нужны.
Спускаюсь.
– Там к Нисохорму сегодня прибыл…
– Я уже знаю Андроник, спасибо.
Да ты ешь, ешь, только потише – она еще спит. Можешь не торопиться. – прохожу за спиной завтракающего раба.
Сдержанная полутьма зала оборвалась выходом наружу.




Всю дорогу до лагеря офицерская тройка следила за тучевыми скоплениями над городом и пробовала угадать – совпадут ли идеи приплывшего с Боспора с “нашими”.





За окном идет дождь и третий час от него прячась в капитанской комнате зреет заговор.
– Я, – софист Исид поворачивается к главному зачинщику: – сразу предполагал что тут что-то не то. Еще когда этот ваш, как его…
– Зидик?
– Да, офицер Зидик, а потом еще те кого вы отпустили из степи – говорили странные вещи, я уже тогда начал задумываться, но действительность, разумеется, превзошла все мои ожидания… Конечно. Если бы я раньше знал с чем здесь столкнусь – что здесь увижу и услышу, то подумал бы сразу как приехать в Танаис не пустыми руками.
Пока же мне приходится лишь заявить, что я в отличие от царя вполне способен здраво оценивать возможные перспективы… А подкрепленные удивительными доводами – тем более.
Скиф из угла смотрит на окончившего речь софиста и ухмыляется наверно на счет “доводов”.
– Напрасно скалишься Атик. Дело очень серьезное.
Варвар прекращает отсвечивать зубами и делает рожу соответствующую “серьезному делу”.
– Ну в общем то понятно, – обращаюсь уже ко всем: – И если нет других вариантов и возражений, то должно получиться.
Нисохорм, знакомый с моими возможностями больше чем все остальные кивает головой.
– Хотя и опасно, – добавляет Сидинис, и тут же поправляется: – Рискованно.
– А ты что думаешь?
Задумавшийся капитан фаланги стряхнув молчание и отпустив рукоятки кресла мечтательно предполагает что:
– Уж если получится…
– Значит дело решенное, – заканчиваю я и Атик встает первым:
– Вечером я еще зайду с Фазодом.
– Да. Я всех соберу. Обговорим подробности.
В дверях скиф поплотней запахнувшись в плащ эдакой добровольной жертвой дождю выходит наружу. Остальные что-то не торопятся быть мокрыми героями.
– Исид.
– Да. – боспорский политик повернулся к танаисскому.
– …Ты когда вернешься обратно, что собираешься докладывать?
– Царю? Ну что-нибудь придумаю. В общих чертах естественно.
Можно сказать к примеру что я как и намечалось прочел перед народом пару своих речей. Поведаю что в Танаисе вроде бы спокойно, посоветую не торопить события. О том чем я был удивлен здесь, я разумеется не стану распространяться. Да мне и не поверят.
– Все правильно. – Нисохорм покивал.
– Ну что вы тут, еще не насовещались?
– Наше второе пришествие притопало, – отрекомендовал архонт вошедшего капитана арбалетчиков: – Никак не может выпросить у своего плотника для нас нормальную погоду…
– А главный тут? – не оскорбился с действительно мокрыми от дождя плечами офицер.
– Я здесь. Какое дело Аер.
Капитан отвернулся от Нисохорма в нужную сторону:
– Там тебя один приятель спрашивает.
– Прямо сейчас?
– Так. Он из наших – не гражданский – из солдат.
– А это что, не может подождать?
– Я так и говорил – у вас закрытое собрание, а он начал что-то про какую-то школу.
– Про школу? – “ну тогда не про какую-то. Наверно Иркин брат…”: – Ребята, – я встаю: – Мне нужно вас покинуть.
– Что-то важное? – забеспокоился софист.
– Скорее личное. А ты… – заметив капитанскую попытку меня сопровождать, я останавливаю: – Давай-ка просушись хоть. Архонт тебя введет в курс дела.
А вечером все вместе мы еще обсудим, все наши планы на весну. Да. И не забудьте там составить план Пантикапея.


VIII

Посмотри – вот будоражат
волны море глубоко
И вокруг вершин Гирейских
круто стали облака –
Признак бури. Ужас душу
неожиданно берет.

Весна. Седьмая декада.
Уже два дня семь кораблей идут на Боспор.
“И разумеется без скифа”. Атик узнав толщину дна корабля, по варварски, будто первый раз задумался над этим, наотрез отказался плыть вместе с пехотой: – “Как? Целых два дня быть в четырех пальцах над смертью? – Не смогу!” – как ребенок. В конце концов отправился с Фазодом в обход.
Атику вообще многое прощается.
Конница вышла на две недели раньше и сейчас по идее идет где-то впереди вдоль моря. На Боспор.
Сегодня вечером его столица – Пантикапей. И если все нормально и расчеты правильны, встретимся с нашими около города сегодня.




Быстро темнеет. “Только бы Фазод успел…” Вон на горе сегодняшняя цель.
Небо уже коснулось городских крыш и только полоска где-то далеко за горой еще довольно ярко смотрит в спину Пантикапея. Калеча волны занимаем бухту.
В городе что-то не то, и постепенно это “не то” становится похожим на пожары. Что за черт. У Исида проблемы, что он начал раньше?
Нас заметили.
Из юго-западных ворот вылетел всадник и поскакал к бухте. Почему-то один.
Конь только начал притормаживать, а человек уже спрыгнул и ему указывают в мою сторону. “Наш”. Подбежал:
– Я от Фазода, – он выплевывал слова.
– Вошел в Пантикапей? – мне стало плохо: – Без меня?
Кивок.
“Что теперь…”
– Строиться! – голос взвизгнул через плечо: – Немедленно к воротам!
“Фазод там что, с ума сошел?”…
– Зачем он влез один? Ну, отвечай!
– Иначе нельзя было, – солдат оправдывается, но и так ясно, что ничего уже не исправить: – Боспорцы узнали что мы идем и начали тащить на стены камнеметы. Исид, – солдат от спешки подавился именем: – Исид понял что…
– Влазь сюда, – я посторонился давая ему место на тронувшейся вместе с войсками колеснице. Он влез. – Продолжай.
– Мы подошли, – так же сбивчиво, через короткие паузы подбегающих за приказами капитанов, продолжал он, –
– Впе-ре-од, – понеслось цепляясь за копья.
– Мы подошли когда второй отряд Исида дрался за городские ворота. Теперь мы закрепились там и сейчас ждем вас.
– Понял. Сейчас на месте разберемся.
Подходим.
В воротах действительно идет бой.
Передние ряды штурмовиков вмешиваются и очищают вход главным силам.
“Еще не все потеряно”.
Я прыгнул, солдат за мной. На кивок подскочил телохранитель.
– Где сейчас Исид с Фазодом? – под капающим визжащей смолой факелом разворачиваю перед всадником план Пантикапея. Разобравшись, он показывает.
Приказы капитанам начинают наше углубление в город. На небольшой площади фаланга собралась в несколько кусков, замкнула две улицы, и используя каждый сантиметр их ширины чтоб высунуть лишнее копье, двинулась.
И пошло-поехало…
Несколько коротких и быстротечных атак боспорцев отбиваются, и копейщики постепенно и безжалостно вдавливают врага в глубину кварталов. Мы движемся. Улицы заманивающе поворачивают и понемногу сужаются. На соседней наши уткнулись в баррикаду. Тяжелая пехота выходит вперед и лишенная защитной стены фаланги несет потери.
В так и не наступившей темноте горят дома.
“Наверно мы уже где-то недалеко от центра”.
И вдруг неожиданно отчаянный бросок боспорцев едва не добирается сквозь копья до щитов. За поворотом все объясняется.
Гора трупов и камней, разбитые баррикады и здания с процарапанными на стенах вмятинами. Один разбит совсем, и рухнувшей стеной просыпался на пол улицы. Исид выкатил камнеметы и бьет вдоль. И мы выносим боспорцев под эти удары.
Не давая пехоте противника подступать к машинам со спины, судорожно бьется скифская конница. Мечется между камнеметами и неотвратимо наступающей с другой стороны баррикадой.
Мы разворачиваемся и выживаем врага из соседнего переулка между двумя улицами. Видно как лихорадочно бегают у камнеметов люди Исида. Не сразу понимают, что спасены.
Копейщики раздвигают дорогу.
Какая-то перемазанная сажей и кровью рожа протискивается мимо. Ору прямо в нее:
– Где Исид?
– Там. В том доме.
Фаланга двинулась вдоль улицы заменяя выдыхающуюся конницу Фазода. Останавливает наступление противника.
Из искареженного дома выбежал Исид. “Едва узнать”. Увидал мой выглядывающий над другими шлем и ко мне. Кажется еще не разучился соображать в этом аду. В непривыкшей к таким ситуациям руке – меч. Защитных доспехов – никаких. “Все таки он в своем уме?”
– Немедленно. Немедленно в царский дворец! – его голосу перебили хребет.
Мы теряемся в череде команд. Наших, боспорских. Перестроения. В каждом переулке фаланга ищет слабость сопротивления. И не может найти.
– Пока не поздно, – Исид уже не владеет собой.
Я не могу понять.
Откуда столько боспорцев.
– Царь вызвал подкрепления, – угадывая кричит мне в “ухо” софист: – это свежие части. Входят в город с другой стороны. К нам тоже сегодня должны подойти на помощь. Феодосийцы.
Давка возрастает. Наши дерутся уже кто где. Отдельными островками в гуще врагов. С боспорцами происходит тоже самое, только они погибают чуть быстрей чем наши. Бессильные арбалетчики пытаются давить в спины передним рядам стараясь усилить то ли напор то ли давку.
Теснота еще та. Оглядываюсь.
Головы. Копья торчат над ними в разные стороны боясь опускаться.
С соседнего квартала к улице постепенно подбирается огонь. Оттуда тоже давят люди – без оружия. “Плохой признак”.
Сзади за шлем ухватился крик и повернул мою голову в свою сторону.
Боспорцы разобрали баррикаду, и под уклон медленно поворачивая огромными колесами, катится пущенная с того конца улицы громадная машина. Непонятно для какого способа убийств она предназначалась, но сейчас давит всех подряд довольно качественно. Странно как до сих пор не остановилась об тела. “А останавливаться похоже и не думает”.
Паника.
С ее пути люди спешат раздавиться об стены и давят, давят друг друга не хуже самой машины.
“Да откуда же это?” Люди напирают все сильней.
Крик: – Феодосийцы подошли, – обстановку ничуть не разряжает.
Мои одинокие всадники на сумасшедше-носимых толпой конях плавают над блестящими огнем соседних домов шлемами пехоты.
“Неужели так всегда берутся города? Сколько погибнет… – сознание вовремя вспоминает и о своем существовании: – сейчас вот проломят голову или грудную клетку – никто и не заметит”.
“Ну уж нет! Быки не будут лизать свою кровь”.




Ко мне прибивает Исида. Машет на соседний дом. Штурмовики кое-как освобождают нам проход и мы по камням и трупам – влезаем. “Десятка три, больше не нужно.” – и Исид ведет нас по кривому коридору показывая дорогу.
Поднимаемся, опускаемся, вновь поднимаемся по лестницам. По чьей-то мятой крыше: с правой стороны продолжает идти бой, с левой пустой двор, – идем и поскальзываемся на гладкой черепице. Еще лестница, похожая скорей на разрубленный ступенчатый колодец. И выходим на открытое пространство у стены.
Совершенно свободно.
Софист ведет дальше. По узким ступеням – и мы на городской стене. Никого.
“Внутрь, внутрь,” – Исид опять углубляется в каменную темноту.
Идем какими-то пристройкам, переходами. Направление понимается очень условно. “А если это только хорошо разыгранный спектакль и Исид нас подставил… Заведет куда-нибудь…” Вот мы опять начинаем приближаться к центру, “кажется”. Еще один поворот. И вдруг натыкаюсь на боспорца.
Так и не успев узнать кто перед ним он врезался грудью в короткий меч, отступил в предмогильном непонимании давая дорогу и съехал вдоль стены на пол.
Выскочил еще один.
Мечем только гулко чиркнул по шлему, и тут же начал безопасно отступать с раздробленным стрелой – в упор плечом.
Исид тащит за рукав – почти пришли. Поднимаемся по ступеням, софист открывает двери и вбегает первым. “Неужели этот ступенчатый бред кончился?”
Проходим в пустой зал, на второй этаж. Значит мы уже во дворце? В одно оконце видно внизу огромную площадь зала с бегающими людьми. Отрываюсь – нам навстречу бежит человек двадцать – царская охрана. Поэтому даже штурмовики не сразу с ними справляются. По лестнице колодца – вниз, и вбегаем в царские палаты.
Этот человек стоит в окружении пышных кретинов и охраны. “Похоже мы пришли”.
Теперь быстрее…
Те поворачиваются к нам и у многих редко вынимаемое оружие уже обнажается драгоценной сталью.
Навстречу им, два раза зацепившись, снялся с плеча АКМ.
Мои люди рассыпаются по залу.
Пространство для атаки занимает первый подбегающий…
И в грохоте пятерки первых пуль своим падением опрокидывает у всех все представления о видах смерти. Ствол переводится от трупа на живых. Грохот бьет во все стороны. И кажется во все стороны летят и пули. Разбивают мрамор, фрески, рикошетят по нескольку раз. Еле держусь чтобы не лупить вкруговую – лишь бы поскорей. Но чувства падающих – их предсмертные движения пробитые красными пятнами по одежде все таки до ужаса четко – “на всю жизнь” вбиваются в глаза и через сдавленные крики – в уши. Их поднявший со сна голову, еще не понимающий, но уже со смертельными ранами ужас передается и мне. Будто мы – связанные трассами пуль – одно целое.
Валятся, валятся.
И царь было кинувшийся к колонне, рухнул, так и не поняв причину, вид, факт своей гибели. Все.
Подхожу – да, это он. Складки парчового халата раскинулись и с отвращением боясь намокнуть, плавают по луже крови своего хозяина: – мертв.
Никакой схватки вокруг нет. Трупы кажутся дымящимися и между ними потрясенные скоростью и криком прошедшей мимо них по залу смерти, бродят танаисцы.
Очнулся, и запрещаю преследовать оставшихся в живых. Сейчас каждый из этих уцелевших боспорян стоит десятка наших всадников.
Ночные кошмары в целом, закончились не сразу.
Под утро кое-как удалось разобраться с частями и наладить связь. Конечно только в этом наше преимущество. Пришедшим в себя войскам постепенно удается отжимать противника к тупикам городской стены.
Каждый поодиноче, они может и понимают это, но трудно где-то зацепиться не зная что происходит на соседней улице.
Утром донесли что боспорцы полностью заблокированы в соседних со стеной переулках. Отдаю приказ о прекращении продвижения чтобы где-нибудь случайно не разорвать наших позиций. А пока пусть боспорцы сами поймут всю сложность своего положения. Сейчас их мозги им больший враг чем мы.
Подождем.




Наши бродят по залу – кто рассматривает богато одетых мертвецов, кто собирает оружие.
– Мидоний! – Мидоний оборачивается на мой крик: – Где капитан Сидинис?
– А он в соседнем зале.
– Позови его ко мне.
Солдат разворачивается уходить:
– Да вон он идет.
Капитан вместе с Исидом вышли через забрызганный одной стороной кровью проем. Сидинис не в себе.
– Что?
– Там царская сокровищница…
– Наполовину пустая, – перебил Исид: – успел спрятать, сволочь.
– Сидинис. Оставь… – (а черт, скользко): – оставь несколько человек охраны – Исид присмотрит и пошли к стене.
Здесь больше делать нечего.




Город, улицы, дома – подпертые бардюрами трупов.
Наши заслоны.
“Кажется в самый раз”. Посылаются глашатаи на стены с призывом к сдаче.
Город наш.
Теперь главное.
Через издерганных за ночь гонцов первым найден капитан фаланги, и он получает приказ рассредоточится со своими частями по улицам: следить чтоб не было беспорядков.
Аеру ставится задача поконкретней: арбалетчики посылаются на тушение пожаров и еще…
– Капитан!
– Да….
– Мародеров с любой стороны… Повтори…
– С любой стороны.
– Расстреливай.
– Понял.
– И если нужно не скупись на стрелы.
– Хорошо.




Сам с Сидинисом и несколькими солдатами возвращаюсь во дворец.
Утренняя усталость поднимается к голове, и глаза режет яркостью Пантикапея занятого нами и белым солнечным светом.




IX

Ну что там у них опять? Две сотни строителей уже пол часа таскаются по площадке, чуть не подыхают от жары, а эти идиоты на Салгире опять все запороли будто не плиты пилят а алмазы. Что, менять их через две недели? – три это много? Или отменять ночные смены ради того чтоб им легче стало подвозить камень.
Римляне и херсонесцы целый же месяц бились над самым гениальным планом города и башни приводя его в приемлемый в смысле жизнестойкости вид, все же рассчитано чуть ли не по часам, и лишний сбой в работе воспринимается главным инженером как личное оскорбление: ведь из пятидесяти этажей готово только семь.
Или с высотой две сотни метров я переборщил?, или толщину стен пора бы сбросить, ну хотя бы до восьми.
Вчерашний консилиум инженеров правда поклялся что к сентябрю успеет достроить к декабрю башню, но на римлян надежда еще та. Если бы не этот сумасшедший круглосуточный график и личный интерес у каждого, когда мастерам платят за качество, рабочим за количество, а рабам если все будет готово к сроку обещана свобода и деньги на обратную дорогу (впрочем я их спроважу отсюда в любом случае), то все давно наверно пошло к черту. Смертельные травмы правда практически ежедневны, но это мало кого теперь смущает и рабочие продолжают упорно опутывать стены лесами, лебедками, наступая и наступая каменными метрами на высоту.
Присел, курю, на генерального инженера поглядывают кто еще не привык. “Ничего. Архонту можно все, даже то чего вы не понимаете”.
Вдруг крики за спиной принимают явно не производственную окраску. “Неужели опять кого-то задавило?”
Нет.
Не задавило, а давит.
Зидик сквозь ругань рабочих спешит в генеральную сторону.
Вот еще один строитель едва увернулся из под конской морды… А всаднику наплевать – все равно в чужом городе. Да и к архонту спешит.
Добил загнанным животным последние метры, вовремя увернулся от строительной балки, остановился.
– Приветствую тебя, – соскочил, на ходу щелкнув коня по уху, тот мотнул башкой – с шеи под копыта соскользнул, шлепнулся густой кусок пены. Зидик стоит довольный – лицо наверно уже часа два как просит пить: – В Пантикапей пришел корабль из Таны, тебе письмо от архонта Нисохорма, – он протянул свиток.
– Очень интересно, – разворачиваю.
Так… уважения, приветствия… дальше, а вот:
“Атик оказался прав, в том месте мы начали разработки. Половину посылаю тебе. Не самая высокая проба, ну это ты сам посмотришь. Как у тебя с солью? Я отчеканил вторую партию монет. Договорись с моим человеком, он купит столько сколько влезет на корабль. – “отлично архонт, это очень кстати” – …и еще об одном.
Архонт. Твой сумасшедший Сарад убил уже второго полисополита. И я догадываюсь почему. Если горожане тоже догадаются, твой перстень его не спасет. А в полисе уже идут слухи что ты к этому причастен. Ребенок убитого что- то рассказал и извини аналогия была заметна. Вобщем, если откроется, тебя могут возненавидеть.
Архонт Нисохорм”.
“Если все поймут, то пусть ненавидят – лишь бы боялись!”
"А Нисохорму, похоже, власть в голову ударила. Или действительно?.. Официально присвоить Сараду звание "Убийцы детоубийц" и перевести его сюда - в столицу? А тут он развернулся бы по полной... Ладно! Решим..."
Зидик тщательно выводит белые мутные полосы на конском боку. Заметил, что письмо дочитано:
– Ну как?
– Чуд-до-во. – от зажигалки свиток сморщил архонтово имя, пробил его сзади расплывающимся сперва слабым огоньком, и почувствовав что уж не потухнет, рухнул под ноги.
– Ну как там у вас в Пантикапии?
Капитан с удовольствием стряхнул слюну конских мышц:
– Нормально. Исид восстанавливает город. Лается на тебя что цемент весь закупил. Помог мне с набором в новый отряд. А я уж стараюсь делать все как у нас тогда, в Тане.
Уже приступили к тренировкам, – с гордостью заканчивает Зидик. Его принципиально пыльное лицо явно ждет похвалы.
– Быстро рифму на слово тренировкам…
– Заготовкам, планировкам, дрессировкам, – немедленно выпалил он и вот теперь действительно можно и похвалить:
– Ты как всегда в форме.
Со штурмовиками надеюсь не переборщил? – я заставляю Зидика немного смутиться.
– Ну ладно. Сейчас отправишься назад. Заедешь на обратном пути в Феодосию.
– А там кто?
– Аер. Глянешь как там у них.
– Хорошо. Заеду. – он кивает: – А наши остальные? Кто по каким городам?
– Часть всадников жарится на Перекопе, Атик в Танаисе, арбалетчики…
– Как же, как же, знаю. – перебил Зидик: – фанагорщики-арбалетчики к нам недавно заезжали.
– Сидинис вот недавно прислал донесение из Херсонеса. Жалуется – жители ему попались очень уж строптивые.
– Еще бы, – офицер смеется: – с самим Боспором были на “ты”.
– Мидонию пришлось два раза выступать перед Собранием. Убеждал их до хрипоты.
Сейчас вроде нормально, – я усмехаюсь: – кроме самого Мидония. Сидинис пишет: то липнет к нему целый день, то обижается по пустякам и ходит по городу чернее Понта Эвксинского.
Такие там у них вот интересные дела.
Вот ближе к зиме достроим этот Новый Скифский и я соберу всех наших со своими отрядами – сам и увидишь и расспросишь. Ты пока отдыхай до вечера. Я пришлю Фазода, он даст тебе новую клячу и поедет с тобой в Феодосию.
– Хорошо. – Зидик не спеша, растягивая заученность движений влезает на недовольно захрапевшего коня. “Зимой так зимой”.
– Давай.




Сверху зовет мастер.
Пользуюсь предлогом спрятаться от сонца в темную прохладу первого этажа. Рабочие возятся с шахтой лифта, а я поднимаюсь по лестнице.
Все тело вдыхает свежий запах раствора, а спина даже задохнулась холодком. Последний пролет…
И опять теплынь. Хотя тут уже чувствуется высота и веет ветром.
Между только начатой каймой стены восьмого этажа стоят в ожидании потолка три семиметровые колонны.
Просто не верится. Неужели я заказал такую толщину стен? – десять метров. В стене печные проходы. А то и летом от насморка не отделаешься.
Приближается мастер. Ух какой строгий.
– Уже полдень. А я еще не вижу плит. Взяли часть запаса ночной смены.
– Подвезут, подвезут, никуда не денутся.
Он сбавляет тон:
– Сегодня наверно успеем сделать четверть этого этажа.
Я хожу разглядывая швы.
– Смотри, только не в ущерб качеству, а то заставлю жить здесь же – до первого землетрясения.
– Я слежу, – механически шаркает за моей спиной и дышит в плечо мастер: – Вот только четвертая бригада отстает.
– Что, опять? Очень?
– Не так чтобы…
– Предупреди что я их в следующий раз с такой работой пошлю Перекоп в море закапывать, а пока вычти дневной заработок.
Мастер одобрительно кивает.
Я ступил на первую ступеньку:
– Кстати. Можешь сказать остальным – зарплату получите новыми деньгами.
Спускаюсь.
Да нет, вобщем-то неплохой день.