Распадающаяся рапсодия...
. . .
- Я не верю тебе! Ты самое лучшее, что было в моей жизни.
Но так не бывает. Это какой-то сон, обман, наваждение. Я
уезжаю... Навсегда... Вникуда... Прости. Я не верю тебе!
Прощай.
Она завернулась в чёрный проливной плащ и почему-то
засмеялась неестественным распадающимся смехом. И прежде,
чем он успел опомниться и что-либо сообразить, она исчезла.
Он кинулся за ней в зияющую пустоту дверного проёма,
перелетел через лестницу... через сквер... через весь
город - Её нигде не было.
. . .
- Я не верю тебе! - смеялась она распадающейся рапсодией
клаксона.
- Я не верю тебе, - скрипели колодки тормозов.
- Я не верю тебе, - барабанил дождь.
- Я не верю тебе, - стучали наперебой четыре цилиндра.
- Я не верю тебе, - брызгало из под колёс встречных машин и
оседало на лобовом стекле грязными плевками.
Ему стало нехорошо. Казалось, что весь мир рассыпается на
части и летит на него хаосом Её распадающегося смеха. Я не
верю тебе! Я не верю тебе, - летело на него со всех
сторон...
Он отпустил руль, закрыл руками лицо и со всей силы упёрся
в педаль акселератора.
- Замолчи... - закричал он, - Немедленно замолчи! Я люблю
тебя!...
Он не заметил, как его автомобиль, сделав в воздухе мёртвую
петлю, перелетел на встречную полосу. Не заметил, как сшиб
странную женщину в белом развевающемся плаще, как въехал в
перевёрнутое небо и врезался в расплющенный диск солнца.
- Я не верю тебе, - летело за ним еле слышным шлейфом
распадающейся рапсодии.
Он пришёл в себя через неделю в лучшей клинике, как
бронёй покрытый гипсовыми повязками, капельницами и
неведомыми заморскими приборами. Он со страхом открыл
глаза. Через гипсовый шлем, далёким и невнятным эхом,
летело навязчивое “Я не верю тебе!..” Но ожидаемой боли он
уже не ощутил. - Как просто и легко, подумал он, вместе с
моими загипсованными останками, замуровали и мою
искалеченную душу. А может её просто забыли, забыли там, на
мокрой дороге у расплющенного солнечного диска?..
Его лечили и доводили до приемлемой (удобоваримой) кондиции
полгода. Приезжали лучшие врачи, созывались консилиумы,
специально для него выписывали из-за границы самые новейшие
приборы и чудодейственные лекарства.
- Как Вам повезло. Исключительный случай... Один на
миллион... - начинало стучать в ушах отчётливым рефреном.
Он выписывался на свободу поздней осенью. Слабо светило
утомлённое за лето солнце и отражаясь в лужах, рассыпалось
по асфальту смеющимися солнечными зайчиками. Тебя тоже
вылечили, - улыбнулся он солнцу.
- И всё таки, я не верю тебе! - ударило его в спину. Он
споткнулся, съёжился и закрыл глаза. Асфальт медленно
поплыл у него из под ног. Ему показалось, что он снова
летит в расколовшуюся бездну солнечного диска...
Она стояла около больничных ворот, оперевшись на капот
машины, держала в руках маленький свёрток туго перетянутый
розовыми лентами... и смеялась распадающейся рапсодией
клаксона. И солнечные зайчики хихикали у неё на плечах.
- Я не верю тебе! Я тебе не верю...
Свидетельство о публикации №103112600528
Потрясающая по эмоциональному накалу вещь. Выворачивает...
Пусть всегда будет так - не знаю, как, но чувствую, что правильно. Веришь - правильно, не веришь - неправильно?
Рад, очень, никогда не утомляющемуся солнышку...
Слов не остаётся.
Игорь Менщиков 26.01.2004 05:13 Заявить о нарушении
Искренне рада, вашему визиту...
(На "рапсодию" мало кто заходит).
.............а через много лет вера или неверие сливаются воедино и сменяются безвременьем.........................
С уважением.
Алина Алова 27.01.2004 09:23 Заявить о нарушении