Пауль Целан. - Psalm etc

 PSALM (“ Niemands knetet uns wieder …“)

 ПСАЛОМ

 Никто (не) замесит нас снова из глины и пыли,
 Никто (не) помянет наш прах.
 Никто.

 Хвала тебе, о Никто!
 Во славу тебе
 цветем мы.
 Тебе
 навстречу.

 Ничто,
 вот чем мы были, чем пребудем
 вовеки: цветущей
 ничейной, не-
 чаянной Розой.
 
 С пестиком светлой души,
 тычинками, опыленными пустотою небес,
 окровавленным венчиком
 над словом пурпурным, пропетым
 над, о над терниями.

//***
Никому помолимся

В конце XIII в. монах по имени Радульф преподнес кардиналу Каэтани (позже тот стал папой под именем Бонифация VIII) пародийную проповедь о св. Никто («Nemo»). «Житие» этого вымышленного подвижника было собрано из библейских фраз, где фигурировало латинское слово «nemo», а таких в Ветхом и Новом Заветах, само собой, оказалось немало. Благодаря игре с цитатами фигура св. Никого приобрела воистину божественное величие. Ведь в Откровении Иоанна Богослова (3:7) сказано, что Господь «затворяет — и никто не отворит». Русский перевод не позволяет понять, в чем тут соль, но в латинском тексте нет частицы «не». Там сказано «Deux claudit et nemo aperit», т.е. Господь затворяет, и только Никто отворит. А значит, этот святой (почти) равен Всевышнему. Из фразы Евангелия от Иоанна «Никто не восходил на небо («Nemo ascendit in celum»), как только сшедший с небес Сын Человеческий» (3:13) автор проповеди точно таким же способом заключил, что св. Никто, подобно Христу, вознесся на небеса. Вся пародия, конечно, высмеивала не Библию, а формализм ее толкований и манипуляций цитатами, которые позволяли извлечь из священного текста и доказать с его помощью что угодно.

Nemo был не только велик, но и, как предполагает его имя, невидим. Когда в начале XVI в. его житие было издано типографским способом, на первую страницу поместили точный портрет святого — пустую рамку, в которой никого не было. Или был изображен Никто. Впрочем, это одно и то же.

Фрагмент из книги «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии»//

COAGULA (“ Auch deine Wunde, Rosa… “)

 И твоя
 рана, Роза,
 и сияющий рог твоего
 бессарабского буйвола
 меж звезд над песчаной
 постелью -
 в речистых, красно-
 пепельных, полных
 початках.


 DIE KRUEGE (“An den langen Tischen der Zeit …“)

 ЧАШИ

 На долгих застольях вечности
 пируют чаши господни.
 До дна осушают они глаза пустоты и глаза слепоты,
 упиваясь сердцами теней,
 впалыми щеками тьмы.
 Пиров завсегдатаи праздных,
 цедят они пустоту, за вино выдавая,
 пеной за край не вскипая, как ты или я.


 KRISTALL ("Nicht an meinen Lippen suche deinen Mund...")

 ХРУСТАЛЬ

Не у губ моих ищи свой рот,
Не у врат - странника,
Не во взоре - слезы.

Дальше семи ночей влечется к алому алое.
Сильнее семи сердец во врата стучат.
Дольше семи роз плачет ручей.

 

 CORONA (“ Aus der Hand frit der Herbst… “)

 Осень ест с моих рук свои листья:
 мы с нею друзья.
 Время мы, как орех, из скорлуп извлекаем
 и учим ходить:
 но время уходит обратно в скорлупы.

 В зеркале - солнце,
 В сонной грезе уста
 разрешаются правдой.

 Взгляд мой сбегает к чреслам возлюбленной:
 мы видим друг друга,
 мы говорим о неизъяснимом,
 мы любим друг друга, как память и маки,
 мы засыпаем, как в створках жемчужниц вино,
 как море в кровотечении лун.

 Мы стоим у окна, обнявшись, с улицы
 смотрят на нас:
 время открыться!
 Время камню стать ложем цветенья,
 сердцу биться, забыв о покое.
 Времени время настать.
 Время.



 “ Du darfst mich getrost… “

 Ты смело меня
 угощать можешь снегом:
 всякий раз, как плечом к плечу с шелковицей
 мы сквозь лето шагаем, -
 кричал ее первый зеленый
 листок.



 “Fadensonnen…“

 Нити солнца
 над пепельносерой пустыней.
 Мысль пре-
 выше вершин
 удержит тон света: не одна еще песнь
 прозвучит над чертой
 человеческого.


 


 “Sprich auch du…“

 Говори и ты,
 как говорит последний,
 подводя реченьем черту.

 Говори -
 но не отделяй Нет от Да.
 Придай речению смысл:
 дай ему тени.
 
 Дай ему тени довольно,
 дай ему столько,
 сколько рассеял ты светлого между
 Полночью и Полднем и Полночью.

 Посмотри вокруг:
 погляди, как все кругом оживленно -
 подле смерти! оживленно!
 Ясен лишь изъясняющийся тенями.

 Ныне сжимается место под тобою:
 куда же теперь, изъясненный тенью, куда?
 Вверх. Поднимайся. Наощупь.
 Тонок становишься ты, невидимо тонок!

 Тонок: как нить,
 по которой хотела спуститься звезда:
 чтобы плыть все ниже и ниже туда,
 где она видит себя мерцающей:
 в мертвой зыби
 блуждающих слов.