Парень на площадке

Я молоток. Работаю что надо.
Стучу башкой, вбивая в стенку гвоздь.
Не каскадер – те бравые ребята,
страхуясь, падают,
       ломая только кость.

Я парень на площадке. Декораций
таскаю доски и пилю окно.
Затем мне каждый вечер убираться,
со стен стирая кровь, мозги, дерьмо.

Я выметаю скомканные гильзы,
отстреленные в сцене «в кабаке».
Я тот курок, который вдруг спустился.
И сила та, что спрятана в бойке.

Я раздираю сваренные дверца,
капоты, крылья сплющенных машин.
И впечатления – от сердца,
с актерами хлеща за полночь джинн.

Я не актер, я не герой – рабочий,
я человечины вожу навоз.
После погони по дороге ночью
я трупы подбираю – труповоз.

Фильм без меня развалится. И смеху
не зацепиться больше за меня.
В ковбойке залатаю я прореху,
потом вскочу обратно на коня.

Актриса Джейн, актер Патрик искусству
родные дети – вот семья взялась.
И режиссер-отец их учит чувству.
Я ж дух святой, что обеспечил связь.


В постельной сцене я – диагноз страсти:
нога с ногой кладу, плечо к плечу.
Само изящество и сладострастье,
невидимый, во тьме держу свечу.

Еще сказать два слова я хочу
о тайнах ремесла, что я молчу.

Я помогаю полицейским мчаться,
от пуль героям шустро уклоняться.
И выстрелов я обрываю счет,
и шестерю всегда еды насчет.

Я – малый – собеседник сценариста
и подтолкну, коль надобно, сюжет
под самый склон, к порогу и на выстрел,
организую в мэрии фуршет.

И если режиссер наварит каши,
ее хлебаю молча я в углу
и профсоюзу жалуюсь, и наши
подбавят перцу красного в игру.

В финальной сцене я есть справедливость,
то есть законный и счастливый брак
и отбелю – в ведре таскаю известь,
и уберу – как сказано – я шлак.

Кинематографическое чудо
я демонстрирую – все что могу
и большее: обрыв в одну минуту
найду я в электронике – мозгу.

Я – стиль, фортуна, утренняя почта,
идея, доскональность, на бегу,
заказ, доставка, виза, правда, срочно,
юстиция, компьютер, месть врагу.

Да всего ж прокладка реализма,
упущенная кем-то на ходу
и истончен в профессионализме,
и утончен так, что везде пройду.

Я обеспечиваю массовость в массовке,
а зрелищность – в попкорнах и очках,
искусность – в джинсах, майке
и кроссовках,
а цель в бейсбольских ядрышках – мячах.

Я реалист, я дока, я болельщик,
и по натуре – парень и домкрат.
К тому же я есть налогоплательщик,
и попрошу вертеть ее сто крат –

пластинку жизни, знаете, такую,
чтоб проще было...
было заменить,
не сбившись с ритма, словно бы танцуя,
не оборвав напева, мысли нить...

Шекспира знают люди в Голливуде,
Кто он такой? – Хоть он и на устах.
Скажу я просто, если спросят люди,
что лучше страх, что лучше даже крах.

Уж лучше за станком стоять и глохнуть,
мотора наслаждаяся игрой,
голодным быть и по любимой сохнуть,
не уголовник я – антигерой.

Уж лучше за полночь, вдыхая звезды...
Уж лучше засветло лежать в стогу...
И лучше поздно...
И лучше так, как я и не могу.

И лучше быть, хотя бы в смысле смысла,
и лучше знать, хотя б в конце конца,
и лучше на весах, под коромыслом,
чем выковыривать слезу свинца.

И лучше ветер, дующий налево,
чем маятник направо заспешит
в конце кино, и лучше до пределов,
чем после них, где только боль парит.

И лучше пепел, чем спаленный космос…
В глаз возвратятся преломленья призм…
Кому-то скорость, а кому-то тормоз
повыгодней.
Но выгоднее жизнь...

17.08.2002