Бой

Бледнея, сквозь разрывы серых туч,
порой не знающих моленья,
исторгло солнце слабый луч,
где спят солдаты в час забвенья.

Поднялся ветер, дует злобно.
Завыли волки у реки
и бьют сердца теперь утробно,
в познавших сон уж сжаты кулаки.

Поёт труба.
В ответ защёлкали штыки.
Кричит мольба:
— Остановитесь дураки!

Не слышат этого солдаты.
На поле ставит смерть силки,
и раздаются лишь дебаты,
где лучше броситься в штыки.

Не дремлет враг, давно он встал.
Давно собрались ястребки,
а с ними волки и вороны,
где неприятель у реки.

Уже готовы к бою люди,
врага атаки отражать.
Знамёна подняты
и други готовы в битве поддержать.

Опять поёт труба,
ведь это песня смерти.
Опять дрожит у каждого рука
и в этой страшной круговерти
готовы для смертельного броска.

И вот ряды блестящие сомкнуты
и ноги месят грязь земли,
и храбрость с волею сомкнуты.
У пушек же кричат: «ПАЛИ!».

Огонь и пепел, дым и стоны,
сомненья, страх, мольба и крик.
И взвились чёрные вороны
и седина — уже старик.

И две лавины накатились,
губя, стреляя и крича,
и солнце в страхе закатилось
от смерти чёрного меча.

Горящий блеск в глазах померк.
Иссякли силы и патроны,
и смерть на поле дровосек
не слышит молящие стоны.

И целый день войска рубились и секлись,
и много пало.
Обернись!!!
Лежат за строем строй.

А вот курган, где на верху лежит герой.
В час страшный пал боец младой
и не тряхнёт он больше не растущей бородой,
ведь кровь его пролита за рекой.

Вокруг него лежат, повержены враги,
не счесть числа их,
словно те круги
лежат вокруг взболтавшего трясину камня.

Он был младой,
но твердь руки не колебалась
лишь «Секи»
он слышал слово у реки.

Теперь он спит.
Он к сожаленью не один
их тысячи лежат внизу,
и лишь грозу
внимает мёртвый слух.

На то ль он пал рубя врагов отряды,
чтоб кровию своею в час вечерней мглы
поить ветров, ромашки.
И орлы там сядут не дающие отрады.

А вспомнит кто ль о нём?
О них, лежащих там строями
и зарастающих с годами
травой, проклятым забытьем.

Весна 2000.