В эпицентре жары

Ночью прохладно. Ночью луна цветет
цветом лимона. Спичечные коробки
шестиэтажек давно потеряли счет
своим жильцам. Час пик, создающий пробки,
отражается на здоровье. И все же меня влечет
сумятица, неразбериха в стиле прямой наводки.

Хаос обычен особенно в городах
с населением больше двух миллионов.
Издавна Киев стоит в первейших рядах
по истреблению флоры. Разве что время oно
может похвастать обратным. Но все это ерунда,
если смотреть с точки зренья выжившего хамелеона.

Выживает сильнейший. Жара презирает тех,
Кто не в силах остаться на улицах-сковородках.
Толпа редеет. Множит число прорех
обувь, одежда. Полуденная походка
гостя с севера вызывает улыбку, смех,
будто он только что выпил бутылку водки.

В одном спасенье – зайти поскорее в дом,
броситься в воду, если вода в наличье,
затаив дыханье, уйти под воду моржом
нижней частью, поскольку ванна обычно
вмещает только ребенка. В искусственный водоем
лезут, однако, приобретая привычку.

Дом – спасенье. Окна раскрыли рты,
Словно рыбы. Стеклянные перепонки
блестят чешуей. Все в столбняке мечты
глотнуть побольше свежего воздуха. Зев колонки
выдает на гора тонны воды. В кусты,
словно в рай, без разбора лезут безгрешные и подонки.

Докрасна накаляется мозг. Мне хотелось бы знать,
чем это кончится – взрывом надежды или
крахом веры в тебя, до которой подать
всего лишь рукой. Друг другу давно простили
мы отчужденье. Но может быть, стоило взять
планку над тем, за что мы боролись, пили?

Жизнь глупа. Жизнь не стоит выеденного яйца,
если с ней не играть, как с огнем. Поминутно
поджигаю себя, начиная с волос, лица.
Обгоревшие нервы направленье меняют круто
всем моим начинаньям. В перспективе конца
все же видится свет мне, пусть недолгий и мутный.

Все же видится свет из жары, темноты, простоты,
из провинции сна, из столичной большой глухомани.
Разрушением стали рискуют под нами мосты,
перекос обещают нам жизни надежные грани.
Но терпенье мое не залог ли твоей красоты,
Пусть в жаре, суете, пусть на поле немыслимой брани!