Эра милосердия

Народные гулянья распались на круги хороводов.
Меж них струились змейки перемещений.
Над нашими головами плыл под флагом Либерии корабль удодов,
В трюме которого Тысечеликий Кентавр заканчивал труд о природе вещественных превращений.

Меж ног Великого Визиря, расставленных широко,
висело всемирное яблоко раздора на толстой верёвке.
Визирь обводил взором тревожно замерший горизонт,
приставив ко лбу ладонь.
В левой руке он сжимал древко знамени, вращаемое им как нельзя более ловко.
Фыркал, привязанный к дереву, его норовистый конь.

Грузовик, перегруженный рифмами, перевернулся на повороте.
На выручку бросилась оперативная группа фирменных рифмачей.
Автомат поперхнулся на моей мятой долларовой банкноте,
Словно ключница, недосчитавшаяся на связке ключей.

Амперсанд – это почти что восьмёрка,
Свободная в своих незамкнутости и несовершенстве.
Вселенная – это неврастеническая росомаха, лисица, норка,
Себя саму гладящая то по шерсти, то против шерсти.

Очередного младенца бросает аист в капустное поле.
Повитухи согнулись у грядки в известной позе.
Глеб Егорыч Жеглов столь же глубоко соучаствовал бабской доле,
Сколь глубоко сомневался в Эре милосердия Михал Михалыча Бомзе.

Господин де Мольер припудривался, переспавши и с Музою и с Мельпоменой.
Философ Планктонов использовал в туалете табель своей успеваемости
С мыслью о том, что все мы – суть порождения игривой Вселенной,
Ехидно хихикающей о своей неотъемлемой непознаваемости.