УТРО

Парфюм застиранных халатов,
                стен незатейливый декор.
Эфир грассирует сонатой,
А дворник снег гребет лопатой,
Встречая трехэтажным матом
Прохожих, что все прут куда-то,
А мы с соседом по палате
                ведем неспешный разговор.

Перекурив перед обходом,
                мы на кроватях разлеглись,
Как львы в вольерной несвободе.
И тихо треплем о погоде,
О бабьей взбалмошной породе,
О предстоящем Новом годе,
О том, что, слава богу, вроде,
    на праздник спиртом разжились.

Мой друг, сосед мой, Славка Гужин,
                (отцом, стервец, зовет меня!)
С Урала, екатеринбуржец,
В ОМОНе там летехой служит.
Спортсмен. Наружностью, к тому же,
Точь-в-точь – Ванн Дамм, ничуть не хуже.
…Под Гудермесом был контужен
     провоевав всего два дня…

К нему все женщины больницы
     неравнодушны. Да и он
Прекрасных дам не сторонится:
То – с санитаркой, то – с сестрицей.
И даже с рыженькой певицей,
К нам приезжавшей из столицы…
Он многим обещал жениться
                и многим клялся, что влюблен.

                …Вот жизнерадостным мажором
                донесся голос главврача
И шум шагов по коридору.
Открылась дверь, взметнулись шторы,
Фрамуга щелкнула затвором,
И – ослепительным задором
Под белым головным убором 
       блестят очки Пал Ильича.

А с ним – студенток стайка! Бра-а-атцы!
                как воплощенье знойных снов,
Табунчик длинноногих граций…
Ну, а старик и рад стараться –
Такой остряк – куда деваться!
«Синдром словесных мастурбаций,» -
Как любит Славка выражаться,
       короче – деда понесло.

Царапнув нас злорадным взглядом,
                наш Айболит пургу погнал
Про…психбольных! Про то, как надо
Себя вести с такими рядом…
Славян, не в силах скрыть досады,
Взревел, как зубр в зоосаде:
«Ну, бл-л-лин, Ильич! Ну, гад, нагадил!
       весь кайф, зараза, обломал!!!»

Но тут, внезапно став серьезным,
        старик ехидство стер с лица…
…А за окном в рассвете позднем,
В хрустящем воздухе морозном,
Все тот же дворник тембром грозным
Шедевр ненормативной прозы
Читал березкам сколиозным,
                круша сугробы у крыльца…

По пустырям тысячелетья,
как заплутавшая коза,
Плелась печальная планета.
В ее замшелой шкуре где-то
Кишела жизнь – пищали дети,
Похмельем маялись поэты,
И светлячками самоцветов
                мерцали девичьи глаза…

…Ильич, листая мыслей ноты,
            в раздумье принялся играть
На подоконнике фокстроты…
Но, вдруг, окрасив взгляд заботой,
Как Бенни Франклин на банкноте,
Он ткнул мне в грудь: «Коллеги, кто-то
Мне обещал с ним поработать?..
                Ты, Геля? – Можешь приступать.»