7. Седьмое

Тальянка, жарь!  Как птица Гамаюн,
Посаженная в золотую клетку,
Я раб твоих запиленных виниловых пластинок.

До блеска вычистив гальюн,
Матрос закурит сигаретку,
А после примет душ, как схиму – инок.

Вот – жареная корюшка, жбан пива.
Любовь – украденный бумажник,
Волшебный, словно "крибле-крабле-бумс".

На пенном гребне диссоциатива
Усатый чернокнижник, старый бражник
Чалмою увенчал себе бурнус.

Уходит лето, как песок меж пальцев –
Белок-желток омлетов по утрам,
Пикейный лён одежд беспечных постояльцев.

В лице моём – салюты кровяных канальцев.
Стократно харе Кришны харерам
Орут, в восторге, глотки попугайцев.

"Пора меж волка и собаки" –
Между медведем и козлом –
Старуха в балахоне и с косой.

"Малыш", - осклабился Третьяк, размером вдвое больше Полтораки, -
"Айда, малыш, за воблой и вином!"
И сыр лежал для них, вороной и лисой

Промеж, и на углях костра, маша по ветру бородой,
Им Дед Пихто, в тельняшке и босой,
Который час отплясывал сиртаки.