А-у-е-ы-у

I

Какой мне толк от этих слов,
от этих букв –
А-У-Е-Ы-У…?,
Какой мне прок от глупых снов,
от чьих-то горестных надрывов?

Стишки летят…
в ушах ритмично
колотит сердца жбан привычный…
А, в общем-то – одна тоска,
как груда мокрого песка…

Нужны ль стихи вообще сегодня?
«Такие, скажите вы, - нет»…
Да, это так, но преисподней
мне кажется порой весь свет…
Конечно, я бы даже ад
воспеть, как гений, был бы рад…
Но, я не генийJ, и, увы,
я лавров не снискал молвы…
Поэтому читатель строгий
судить не вздумай стих убогий,
прилежно голосу внимай
и на чужую блажь не лай…

Поэтов нет уже давно
и что писать – не всё ль равно?

II

«бесплодный»,
«модный»,
«неугодный»…

«негодный»,
«сводный»,
«теплоходный»…

Да, мало ли ещё здесь рифм…-
качу их в гору, как Сизиф…

Вот, вдруг рассыпались по строчкам…
вновь собираю по кусочкам
рифмованную ерунду
и стихотворную бурду…

Опять наверх, и снова вниз –
таков, уж, творчества каприз…

Ш

Когда уйду, не будет плача,
Не будет траурных речей…
Никто не будет озадачен
Нежданной гибелью моей…

Не будет слёзных посвящений,
Скандальной пошлости похвал,
Не будет острых ощущений
У тех, кого при жизни знал…

Не восхитятся дилетанты,
Эстет статьи не настрочит,
Никто не скажет: «да талант-то
восстал, вот, дескать,…и убит…»

Никто не вспомнит: «сын России
Он жил в такие-то года,
Он солнце, гений и мессия
И путеводная звезда…».

И в «тексты» песен не вольются
Мои убогие стихи,
И в анекдоты не совьются
Мои давнишние грехи…

Уйду я тихо, незаметно,
Бесследно сгинув в темноте,
Оставшись датой неприметной
На покосившемся кресте…

И прозябанья круг окончив
Простой и «смертный» человек,
Убуду я в свой рейс бессрочный
В безвестности грядущий век.

IY

Язык не выверен
до миллиметра,
до строчки…
поэт,
        жало вытянув
в своём
             закуточке,
позу выветрив
экстазом молочным,
жуёт запятые,
корёжит цветочки
и мостовые.

А, у меня
опять
обледенело –
где-то под сердцем
весна и снег…
что-то
бездарщиной прохрипело,
ржавым морганием век.

Любовь
тоже волоком
тащу на плечах…
отболело –
в мозгу то ли боль,
то ли лень, то ли страх,
то ли что-то
коричнево-серое….

У других – как водичка,
как сок.
как сиропчик –
поносом прогонится
и в глотку зальётся…
А, я полубесом
торчу среди прочих,
кричу, что последний,
увы, не смеётся…

С каждой минутой
зашарпанный ветер
становится крепче,
резчает и бреет
ножом суховея
обрубочки речи,
у тех, кто доверчив,
сомнения сея…

Сводней судьба
кокетничает
заикается,
и, даже, выводит
какие-то формулы…
А, я – человече,
и мне ли не маяться
учтиво-дремотными штормами.

Отдал бы, быть может,
кудрявой головке,
той самой, которой брежу,
клочки обгорелой душевной кожи,
разорванный сумрак надежды.


Поэтик
     шкодливой
беззубою
     рифмой
в глазища вольётся
водой унитазной,
мирок воссоздав
небывало счастливый,
оправится в сборничке
новым маразмом…   

А, я не разжеван
всесильным эфиром,
могучей толпой
не сожжён на костре,
не стёрта мозолями утлая лира,
слюной не забрызган
полночный портрет…

Слова не могу
выверять
по кусочкам,
не вырыгнуть тухлое
марево фраз,
и нет уж позыва
к дешёвым биточкам,
ласкавшим когда-то
в меню жадный глаз…

Послушай,
веснушчатое, маленькое существо,
я отупел от тоски,
баранею, разжижев отчаяние…
Послушай, куксёнок,
куксёночек,
тебе баловство,
а, мне –
как по кумполу сваями…

Да, уж ли любовь так жалка
               и глупа,
что я презираю её,
как Иуду народ православный…
да, уж ли душа
так мелка и пуста,
что я наполняю её
застойной водою
канавной.

Да, нет, это всё словеса, словеса –
язык наизнанку высунь!
А, где-то, ещё ведь живут чудеса
За свалкою сереньких мыслей…

P.S. Смотрите, как маленькое дряньице,
мотыльком неумелым выпорхнув,
кривится ухмылкой на чьём-то лице
с цинично-наглым вывихом…