Psychology of plants

 

 " Наверное, теперь я изменю свое
   негативное отношение к розам"
                Л.
               


              Как долго!… С самого момента  благоухающего, загадочно-влажного рождения под прозрачным небом и белым солнцем их экзотической родины, сквозь полный сонных, нечетких, волшебных видений тянущийся рост, до… До чудовищного в боли ранения чем-то острым поперек нежного, моментально от нестерпимости раны затвердевшего, окаменевшего в судороге изумрудного тельца…Как бесконечно долго они ждали, что наконец-то вспомнят…
    …Чьи-то безразличные к осязаемой красоте лапы  обрызгивали водопроводной водой еще чуть пульсирующие сетчатые прожилки кожи, стараясь реанимировать остывающую зеленую плоть. На самом деле получалось издевательство, продлевающее агонию, кажется, уже два дня…
    …Срез, кажется, уже не так саднит…Или  сделали анестезию?….Уже все равно…А может быть, задержать дыхание, опустить пониже венценосную голову с великолепными, еще так недавно ухоженными, кремовыми кудрями волос, стать никому - им! - ненужными и умереть раньше, чем записано в реестре?...
    …Они в очередной раз, как после пытки жаждой, постепенно приходили в себя от просачивающихся внутрь капель с противным привкусом хлора. Кожистые подсохшие ладошки с отвращением впитывали эту влагу, подрагивая в обманчивой, но все-таки тлеющей надежде  на возможное спасение. Прикосновение все тех же, тоскливо узнаваемых по безразличию лап….Странно, разве еще не все?…Чего еще от них, истерзанных, хотят?…Или…Нет!…Эти конечности не принадлежали тем, кто мнил себя их судьями!…Да и вовсе это не «конечности»!…Это - РУКИ!…Теплые, с тонкими музыкальными пальцами, со светлыми лучиками на запястьях, с двумя серебряными ободками колец-символов…Стоит очнуться от летаргического сна ради этих, может быть последних в жизни, но неведомых ранее ощущений!…
   … Как ласково охватили эти руки их обесточенные, ощетинившиеся в непроизвольной попытке защититься треугольными шипами, изящные балеринские талии!...(Ног давно уже нет, лучше туда не смотреть, чтобы от ужаса не закружилась голова.)... Их понесли так бережно, перпендикулярами к вертикалям людского потока и воздуха, одновременно пьянящего и позволяющего придти в себя.
….Откуда взялись силы - широко распахнуть еще так недавно склеенные липким, холодным дуновением приближающейся смерти ресницы и смотреть во все глаза цвета не кипяченых сливок с расплавленной в них каплей какао?...(У людей, как несовершенного биологического вида, не встречается этот оттенок)…И, приметой оживания: « Куда нас? Кому нас?». Вот этой, плачущей у подъезда девушке? Или этой, выходящей из собственного авто в безукоризненном английском костюме бизнес-леди?…
     Они поняли раньше, чем ОН. По правде сказать, они знали это еще ДО рождения. Они всегда знают свое предназначение. Но их генетическая растительная память, пахнущая болотно-зелеными хвощами карбона, впитавшая  гербарные испарения веерообразных листьев папоротников, запечатленная на  века окаменевшей смолой хвойных, эта память отнимается у них именно в момент рождения. Так у людей нет символов, чтобы достоверно описать свое собственное предназначение. Об ЭТОМ вспоминают лишь в краткий миг перед уходом, как на вдруг проявившейся фотографии с отражением лица ребенка в велосипедном зеркальце или  фонариком, гаснущим после того, как написано любовное письмо…
…Она первыми увидела ИХ лица, ожившие и сияющие от такой удачи.  Приближаясь, она ускорила легкий, уже почти бегущий шаг им и ему навстречу. Еще хватило мгновения, чтобы успеть заплакать от счастья крупными радужными жемчужинами и, не жалея, скатить их по постройневшим, как на параде, дрожащим телам вниз, к их несуществующим ногам… К ЕЕ ногам…Жемчужины округло, торопливо падали и соприкоснувшись с асфальтом, стукнувшись об него, упруго подскакивали, пока ускоряющаяся дробь звуков от падений и подскакиваний не затихла в  последнем остановившемся шаге навстречу.
…Она приняла их в другие  руки, такие же теплые, но с чуть более узкими ладонями. Они слегка укололи  нежную кожу в качестве последнего отголоска бывшей щемящей боли. Ей досталось это за всех тех, кто НЕ ЗНАЕТ. Она не обиделась, стерпела, улыбаясь, готовая принять еще большую, осторожно-колкую боль. Они извинились, кивнув гордо, едва склонив принцессины головы, вновь поверив в свое голубокровное происхождение: она была ДЛЯ НИХ.
….Они благосклонно позволили поставить тростники оживших тел во временное жилище. Им нравилось, вокруг было красиво. Они были частью этой красоты. Они вели себя тихо и не требовали королевских почестей. Они верили, что теперь все будет хорошо. Позже они даже разрешили ей срезать шипы - для чего это теперь, когда не от кого защищаться? Можно, правда, самим кого-нибудь защитить, например ее от нее самой…Хорошо, что она не одна.
         Они успокоились, и покой растекался в воздухе скользящей  дымкой, сквозь которую, ныряя и толкаясь, летели нотки, диезы, скрипичные ключи и этот музыкально-ароматический сонм наполнял невзрачную кухонную атмосферу, превращая саму кухню в дворец и где же еще было жить им, царственным, как не здесь?…


     …Они так и не ВСПОМНИЛИ, кому были предназначены до рождения. ОН знал, почему. Он рассказал об этом ей, и она рассмеялась, обнимая их, всех вместе..
    …«Его нежнее!»- подумали они и не обиделись….