самоуспокоение

самоуспокоении. Оставаясь один на один с бумагой, Алексей писал: «два совершенных самолета летят на юг во мне меня
 устав «от радости полета»
трансцендентального огня
 успев отвергнуть теорему
 прозрачный мир на миг встает
непредсказуемость проблемы
 кто больше пьет –
 тот и поет
 предвестник зла или кометы
 возможность думать о другом
живое ждет на все ответа
 ища вопросы в неживом
я помню этот странный сон
 наполненный водой
 луна бежала по траве
 за утренней звездой
 «поверь мне, ночь тебя поймет –
 сказал один поэт –
 луна когда-нибудь прорвет
 души иммунитет»
 он знал, что я это не я
 и он совсем не он
она лишь в сумерках она
 пропитанная сном
просто так пойти и посмотреть
 на восход солнца
 на смерть луны
 на небо, которое всегда со мной
 я знаю все буквы
 молекулы снов
плохие ответы
в коллекцию снов
 я отпускаю свои слова наружу
 руки не верят, что могут писать
 но день наступает
 луне – умирать
 и в каждом огне я вижу огни трамвая
 мир окружает
 меня с двух сторон
 застывшая вечность
 в обмен на патрон
продолжение следует

другие письма к брату
;;;;;;;;;;;;;;;;

Тает весенний снег, и
Свободная вода
Течет в низину, а
Пар рождает облака
А. Энзе «Свобода»
01

долгожданное затишье, короткий перерыв, пауза между боями, промежуток между жизнесмертием. В эти редкие мгновения, Алексей, приморостившись, где придется - на пенечке, под пеньком, или, на худой конец – прямо в пеньке, (забудь свои беды… страшно представить, но если бы я знал все о солнце, тьма поглотила бы меня…)доставал из-за пазухи сохранившийся с довоенных времен рулончик мягкой и очень непрочной туалетной бумаги, старательно выводил каракулями разнораздвабойные, неровные шеренги насекомоподобных по смыслу и содержанию «букв». Он писал очередное письмо клон-брату.
«Здравствуй, братка – торопливо жались друг к другу, пытаясь согреться на сорокаградусном морозе, шатающиеся от недоедания буковки – у меня все хорошо. Погода стоит хорошая, минус сорок пять ворон Бои идут тяжелые. Китайцы прут как саранча. Вчера, под Хабаровском, погиб в нервном бою Толик Григорьев. Пятнадцатого числа, все машины дивизии направили на то, чтобы грузить эшелоны и отправлять их на восток. На то чтоб заминировать дороги и мосты, времени уже не остается. Перед 22 сентября, даже колючую проволоку поснимали, а мышиные поля – вообще не установили. Не было команды! По карте расположение войск противника – ну, там Владивосток, песни-пляски. Главное – никаких провокаций! Забудь свои беды! Его разведотряд захуярили превосходящие силы противника. Толя бился до последнего, до последнего лучика пятиконечности. Расстреляв все звезды, испев все песни, переплыв все внутренние реки, он принял мучительность, познал Солнце. Представь себе город, погруженный в ночь. Он тебе дорог, сын или дочь. Возьми с собой разум, одежду и свет. Поверь в него сразу. Да, или нет? Открой, Юра, в себе двери, впусти в себя сон! Пусть выбегут звери. Она, или он! По самолетам нарушителя огня решили не открывать, вести огонь на задержание тоже запрещено. Вскрыли запечатанные пакеты, там – приказ наступать, а мы, еб твою мать, уже отступали! Отступали! Мы ведь были наиболее вооруженными, огромное количество боевой техники! Ja! Ja! Die Ewrgyanz! Никто не верил, что Гилтер решится напасть. До начала военных действий, думали все , еще около двух недель. Луне мешает яркий свет, и в этом ее боль. Вопрос готов убить ответ, а единица – ноль. «Твои глаза – как телефон, - сказала чья-то дочь – три ночи черный медальон не в силах мне помочь»! Гора манит издалека, пока не подойдет. Какая разница, рука, ласкает, или бьет. Китайцы шли в растегнутых гимнастерках и без пилоток! Линию обороны, заделывали буквально человеческими телами. Пригодился призыв пятнадцатилетних капитанов! Ты помнишь, брат, как умерла Надежда? Как ветер, рвущий в небе облака. От холода не спрятали одежды, от жажды не спасли coca-colaколо-кола. От света не укрыл лежачий камень, слезу ослепший ворон не украл, стихов метаморфозис через камень. Проклятие, отлитое в металл. Ну и хуля? Отступали, сжирали неубранные хлеба, взрывали мосты. В рот его ****ь! Колышется небо, как скажет вода, а может – наоборот. Три лодки стремились уплыть в никуда, попали в водоворот. Хотели согреться – но не было льда; мечтали напиться – повсюду вода; легли на тропинку, а рядом кровать, на холм поднимались, но дна не достать.
Играя ладонями цепью из гор, не стоит плевать в потолок. Подумай о лодке, когда пропадет реки пересохший поток! Отсутствие формы не делает шар похожим на спящий цветок, вода не решает – лед, или пар. Реке путь один –на Восток! Nach West! Donnerwetter!!!
А вообще, погода стоит хорошая. Морозно. Часто вспоминаю Талнах – Город Великой Любви. В слезах тонут твои корабли. В снегах реки твои и мосты. Талнах – Город Великой Любви.
Ты знаешь, пытаясь заглушить боль от утраченной любви(он эту сучку любил, хотел выебать, а она – не давала, а потом ее отъебали сразу несколько человек), он, сначала, отрезал себе мизинец на левой руке, затем, поглощенный борьбой с новой болью, выбил себе молотком все передние зубы.
Это, Юрочка, война! Война без причин, без видимых правил, перегородок и размягченности. ****ая, святая, великая, Русская Народная Психотронная война! Помнишь, у Пушкина:
 «Равносторонне – сеять, или срать
       Одномоментно спать и ненавидеть
       Душу свою готов отдать
       Только кому?»
Так и тут, на этой ****ой психотроной войне, даже бортовой компьютер ни *** не понимает, подчеркивает красным второе прилагательное, выдает термин «психотропная». Какая, на хуй, «психотропная»! Психотропной она была до Сибирского соглашения 2014г., когда разделили мир на Coca- и Pepsi- версии. Все коровьи стада пошли под нож. Господи, за кошачье молоко на месте две стрелы давали! Тогда-то нас с тобой и сделали. Четыре книжки – «Капитал», «Малыш и Карлсон», «Мальчиш-Кибальчиш», «Повесть о Настоящем Человеке», перемешала реальность, вылепила новый пирожок, ночью – брюхатая, утром – беременна. В церкви – повешена, в поле – расстреляна. То-ли убогая, то-ли больная; поздно ослепшая, рана слепая. В ванне утоплена, голой зарыта, мертвой оплевана, спящей – избита. В горе – блудливая, всюду чужая. В жизни – счастливая, в смерти – святая! Это, Юра, наша Родина-мать! Любить и защищать ее – наша с тобой цель, наше предназначение!
Чтобы любить по настоящему, необходимо мужество, чтобы не побояться полюбить; страх перед незакрывающейся пастью одиночества; одиночество, толкающее в хрустящие объятья любви; ненависть, как реальная альтернатива отсутствию любви.
 Береги себя, летай там пониже.
 До свидания.
Аминь!
Алеша. Новый день»

Измученный шестью сутками интенсивных, но безрезультатных поисков пятой страницы и шестой странницы, Алексей уже затемно приземлился в Новоновосибирске, уверенный, что хоть завтрашний день он сможет отдохнуть и отоспаться. Однако как только он доложил Малышу о прибытии, ему было приказано в грубой и нецензурной форме отправиться в район Псевдоачинска и продолжать розыск. Через два часа, заправив брюхо керосином и получив во время «ужина» от специально вызванного Переиздания запечатанный пакет, он вылетел, куда глаза глядят.
К рассвету позади осталось более ста пятидесяти миллиграмм седуксена. Солнце еще не всходило, но уже светало, когда Алексей, ощущая все сильнее нарастающую эффективную напряженность с неотступными мыслями о смерти, с одновременной упорной бессонницей, вскрыл пакет.
Оттуда в ладони легко и ненавязчиво выскользнули психотические эпизоды с иллюзорно-галлюцинаторными расстройствами и двигательным беспокойством. Застучала в виски легкая спутанность в сознании.
Алексей расслабленно улыбнулся, и приготовился внимать:
- Проблемы перлюстрации! Bang Tango! – рявкнула в уши взрывчатость, и понеслось!
- Как трудно быть рекой текущей в никуда как трудно быть с собой когда кругом вода крутые берега холодная рука трепещущее «да» пропало навсегда железная рука сжимает пистолет задумчиво блестит зазубренный стилет больные города погасшая звезда вчера смеялось «нет» сегодня плачет «да» не верьте голубям парящим в глубине железным мотылям в серебряной траве пылающим цветам растущим в тишине и выцветшим глазам и голубой воде!
На глаза ему попался старый дуб: небольшое дупло таинственно чернело в стволе дерева примерно в метре над головой Алексея. Несколько секунд он стоял, размышляя. «А вдруг, file «эпизод 3?» Подпрыгнув, ухватился за край дупла, подтянулся и, опираясь кромками несуществующих подошв о кору, всунул руку – труха, гнилая труха. В тот же миг нога соскользнула, и он сорвался вниз, едва не сломав фантом-руку, и до крови ободрав фантом-запястье.
Взрывчатость ликовала:
- Три вопроса! Три вопроса! Три вопроса!
Яблок переспелых
Полная корзина
Думали, что город
Подошли – трясина
Звонко разбивались
С песнями лихими
Кровью умывались
Из воды – сухими
Пряника не съели
Плетки не нашли
Чтоб не расстреляли
Мертвыми пришли
Перечитывая песчинки, помни –
У каждой свое имя:
Вера, Надежда, Любовь
Отчаянье, Ненависть, Смерть
Как много их, но
Безымянных еще больше
Какая разница?
(«…одна – дает, другая – дразнится!» – мелькнуло в голове у Алексея)
и снова Осень. Молодые черви
Из яблок лезут в поисках тепла
Шумят успокоенные деревья
Раскачивая мертвые тела
…теряя частицы святого тела
блуждая по миру, они обретают
новую сущность
Кто назовет это Смертью?
(Алексей знал ответ: «Дед Пихто!»)
Зачатая подопытным кастратом
Пролив коктейль из крови и вина
Ушла с полузадушенным солдатом.

Глазное яблоко смотрело в никуда
Под искусственным солнцем
Скрываясь в предательской тишине
Разговаривал сам с собой
Проходил мимо правильных ответов
Зажигая их для других
Блуждающих в темноте
на этом месте – вопрос первый
Охренев от инструкций на крыше
Торопился узнать все как есть
Перебив откровения свыше.

Путь к надежде – холодная лесть
У каждой карты – своя цель
Облака рождены, чтобы осуждать воду
Рыбы учат состраданию
Неведомое – глумливому любопытству
Бумага – терпению
Горы, точки, волнистые линии на бумаге –
Бессмысленному наслаждению
Не все ли равно?
Освобожденные от изнурительного плена
Колокольчики танцующих новорожденных Вселенных
Летят, с Любовью, в поисках тепла
На этом месте – вопрос второй

И снова Осень…
Взрывчатость, наконец-то, заткнулась, приняв за подмену тяжелого бремени автораздражения приятные фрикции помойного телевизора, зазеркальную гладь проводов, липкий свет электричек, блуждающий полдень ненобытия, тягучий нектар эфира, усыпляющую мазню коровьих туш.
«Они были на подступах, - горько думал Алексей - тень реальности бледнела и трещала в их руках, но они зассали, испугались, продались за экзотически оформленные аминокислоты, порноотверстия и бумажные деньги!
Я молился за вас, я равнялся на вас, а вы меня предали, бросили и забыли!
Идите все на ***!»

продолжение писем к брату

а сверху облака, похожие на смех кометы
с утра писать
в обед молчать
под вечер вырвать злое сердце
устав – кончать
оставив в ванной полотенце
веселым спать
до двух считать
душить голодного младенца
безногим встать
и танцевать
замысловатые коленца
в измененном мироощущении
под барабанный шум дождя
скрывая страх
слепую боль
беззвучный плач
рассветный крик
мои слова идут ко мне
доверчивый, сумрачный город
скрывает безумная ночь
тебе он как ненависть дорог
невидимый сын или дочь
в карманах – потерянный разум
в груди – затаившийся свет
разбиться потом или сразу
луне дать последний совет
открой запоздалые двери
впусти утомившийся сон
убитые шепотом звери
решает она или он
чистые и свободные
без жалости и самоуспокоения
разрывая бумажные стены умиротворения
посмеиваясь над необъятным
освобождая безусловность
вспоминая о непонятном
мои слова идут за мной
дни, какие они есть
на сломанный стул – девичую честь
за выбитый глаз – комариная месть
уставшему путнику негде присесть
вечер похож на смерть
слова – на дырки в повседневности
все решено –
ангел запел и снова светло
солнечный свет на десятке страниц
абракадабра из тысячи лиц
пир долголетия, праздник чумы
день за столетие, Я вместо Мы
опухшие стенки
моего изумленного воображения
отказываются переваривать
пластмассовые игрушки
кстати, о пище, «о хлебе насущном». Вчера приснился замечательный сон о еде. Вернее, о процессе приготовления одного сверхсложного блюда. Естественно, из человечины. Необходим один младенчик женского полу. Чем моложе, тем лучше. Идеальнее всего – вытащенный из чрева. Скользко-верещащая тушка насаживается заднепроходным отверстием на особую металлическую трубку, (здесь, главное, не купиться, не отступить и не продаться под воздействием сигналов страха и нежелания противоестественно помереть, исходящих от ребеночка) стенки которой перфорированы великолепнейшими узорами, наполненными идеально-тонким смыслом. Вся эта конструкция устанавливается на треногах в центре огня. Просто огня! Без углей, дров, газа. Просто огня! Когда тушка начнет сочиться соком, на нее сверху надевакется еще одна трубка, с подобными узорами. Посредством сложного механизма, она плотно обхватывает и расплющивает младенца. И вот ты представляешь, нежнейшее мясо, украшенное узорами, (глубина прожарки мяса неравномерна, открытые огню части тела – более темного цвета). Вот. Жрешь и поешь:
«молись, чтоб вода все забыла
все то, что в тебя принесла
молекулы спермы и мыла
мочи, никотина, говна
кровавые сгустки на вате
обрывки вчерашних газет
этиловый спирт не растратит
монетки потерянных лет
стихи, пищевые отходы
невинно растоптанный снег
ушедшие в вечность народы
заснувший во сне человек
вода – серебристый учитель
молчит, когда рядом чужой
на солнце звенящие нити
решают, что будет с тобой
больных и здоровых рассудит
слезами умоет слепых
ворующим руки отрубит
по кругу – глоток на троих
водой окропленное братство
калек, идиотов, воров
в пустыне – от жажды спасаться
гулять по воде без штанов
я верил, что женщина – слово
а слово нельзя не понять
но шар не удержишь рукою
а ночь невозможно узнать
собака не сможет кусаться
глазам не простят цвет волос
со смертью нельзя целоваться
когда в чьем то сердце мороз
и слово рождается в муках
чтоб завтра опять умереть
я думал, что женщина – сука
а суку нельзя не пригреть
осколки не склеить в надежду
любви не вернуть трафарет
а, сняв, не оденешь одежду
хотя и желания нет
в окне не увидишь свободы
веревка – не шанс на успех
в душе все дантисты - уроды
деревьев не хватит на всех
я плакал, что день бесконечен
рыдал я, что ночь навсегда
но даже окурок не вечен
когда с неба льется вода
не ищи себе чистой дороги
спотыкаясь на днях в темноте
все дороги придумали боги
те, которых я вспомнил во сне
жить, чтобы вспомнить свой мир
петь, боясь быть узнанным своим
смеяться, глядя на свет и тьму
весело поплевывать в пустоту
считать до двух

оглядываясь по сторонам
выливать реки из карманов
вытряхивать пепел из сапогов.

Живи, как хочешь!
Пой, как умеешь!

Этот мир твой!»
Аминь!
Твой Алешка. Вечная весна»
Аккуратно свернув письмо в черно-любовный треугольник, Алексей запечатал(запачкал)его, проведя влажной головкой по склеивающей полоске. Порывшись в дупле(душе), он нащупал нужную книгу, открыл ее на том месте, где жрали Вы, Ма и Га и вложил в нее конверт. Пусть братка читает!