На Пятах у бога

Декабристам... души, посвящается!..

Почему всё так трудно здесь – и через силу
Со всех петель – насилуют, колотят, воду льют, насилуют, насилуют...

Мой дух – превратили в газету!
Его... превратили – в жужжащую, чёрную муху!
Которая кружит по комнате, на опалённом, располовиненом брюхе.
Извергли душу и судьбу, мечты, из недр власти,
Мы – господа – упали в урны пасти.
Теперь хоть – кто к бачку, вонючему придёт – иль наплюёт,
Иль кровь харчка оставит на стене, или водицу смрадную сольёт...
И... уплывёт  н а ш  пароход туда, где обратно там закрытый ход.

И... объявят бойкот!
И горло, уже из камня, плит надгробных, сдавят шпагатом,
Раскрошат киркой и результат – скрошат стервятникам прожорливым.
Бульдозерам и экскаваторам – покоя эксгуматорам...
На кладбище, на кладбище – они устроят нам переворот:
Растопчат память, дом воткнут с семнадцатью причалами автомобильной
гавани!
Рокочущие ставни нагребут и чугуна решётку врежут сваркой в кирпичеву кромку.

Природу вырвут, выдерут из нёба – всех земель, бетон посадят, где качалась синя ель;
Обгадят Память нашу, да, её обгадят!

Они обгадят!

И мы когда обратно захотим, –
В тумане молодости павшей... мы обнаружим бой,
Который выиграть могли и в рукопашной!
Но было сказано в строю – оставьте, детки, пыл Ваш,
Вон там лаваш берите, варёное яйцо и масло! налейте чай из термоса –
Зелёного милитаристского, чем и скверного – ни в зуб ногой, – но ждёт в зените новых дней...
Икра, едрит и бля, лосося, осетровых и мясцо копчёного угря!
Десяток апельсинов и кокосы в волосатой стружке, бельё такое –
Как в парижской бывшее утюжке!
И мы согла’симся – поверив генералам;
И мы повесимся, наш труд и быт кляня танталов!

Нам обещания повесят, как ошейник – «противоблошник», на морду закатают алюминиевый
дингдон, и вколят в задницы морфический сценарий дальшей жизни...
На этом и на том, неведаном светах – в покое и бесцелии – никто нас не оставит.
Скормить, использовать, и выжать – в сокомолке, хотит злодей, и громко и втихомолку.

Ты – несогласным можешь... быть, но кто тебе поверит – ?
Из окон школ, из институтовых дверей, заводов – прутся, лезут на голову человеческие звери.
И голову отъесть желают у тебя.
Награды – нет, во зле – не награждают... никогда.
На то оно и зло – что обещают... обещают... и убивают, в лесопарках, убивают.
И меркантильность – сумасшедшая, бесчеловечная – она на рожи грим напялит розовый, овечий, она улыбкой и золотым зубом с искрой – кишки Вам выпустит, граждане во сне приличные.
А затем, когда наступит день – вы высунетесь в мир дыша зелёной осенью...
Но шаг вы сделать не сможёте – посыплятся на пол уже затхлые яичные скорлупки.
Обёртки из-под чьих-то калачей, помои, и осколки – разбитых ломом Юности убитой вашей
С печатью качества – хороших, дружных кирпичей...
Затем в постели обнаружит «скора помощь» кости.
Обломки стали ломаных мечей...
А в жизни было всё так просто – любить не выгодно, а просто...
И тех любить – чья к вам любовь... сильней, сильней.

2003-09-13. 01:25.

«Универсальный раб»

Универсальный раб – открыл универсам.
Такой огромный магазин, где ходит вдоль и поперёк вахтёр один...
Где – если ты зайдёшь в каморку... и влево или вправо задницей махнёшь, нагнувшись.
Тебя ногой пинает служащий и чешет ртом поганым стружку...
-- Какого, дрянь, и не имея денег – ты прёшь, как банный типа веник, и сгоден только ты на то, чтобы пропить па!следнее пальто и сдохнуть!?
Ему – ты, покупатель, ярких грёз, не отвечаешь. Ты головой вперёд качаешь.
Отчаливаешь, в глаз Мальвине на блестящей кассе сонно заглянув.

...И тут заходит в зал и смехом обливаясь, какая-то молодёжь устало пьяная в дебож.
Их силы и подруги их лихие – хотят набрать и водки белые бутылки, тёмные – пива, колбас и сладостей в развес и в расфасовку, и курицу – впихать в открытую духовку...
Огонь плясать и перец будут; весь мир рабы – не мы забудут...
Не вспомнят, и в помине, ни Христа, ни Будду – но злом и ненавистью уж поорудуют.
Им – завтра на работу, так сказать, в субботу будут снова гнать...
Их «шеф» убьёт... и тоже так сказать: ты план сорвёшь, тебя и будут гнать.

А вот «универсам» – он вещь полезная.
И хоть рекетом и ментами болезная (какая разница?)
Ударит, как в Чикаго... в давний год ручной и с лентой пулемёт в витрила,
И девочка, что только что курила – её подпаленной «братва» внутри сварила.
И полилось на пол и стены молоко... растаял в ящике сметаной заливась творог...
Картонки и конфеты – улетели в туалеты.
А что осталось? Вернее, кто в живых?

И раб универсальный – он владелец.
И раб универсама – покупатель, надетый на шампур телец без кожи.
И злостная, упорная, безбожная реклама – нас судит, нас шпеняет, нас и поучает;
И мы, всё сердце учащая – ей (и) служим...
На месте и надолго забывая про прохожих, про улицу, часы и про простуду дома и зимнюю уютом снега стужу...
Обезоружены мы от зла.

И вот верёвку дома завивая вокруг плеча, мы больше ни о чём не судим, не крича – петлю на волю отпускаем, затягиваем ровный шнур... не кая, не ропча, не клятву обронив последней... уходим, словно плесень с потолка с побелкой.
И белкой робости, тшедушия и тла, и трусости – ускакивает в небытьё душа.

А деньги и здоровье – в магазине ныне.
Худая и с причёской модной Нина, локтём сдвигая совесть: берёт у покупателей билеты и монеты – кладёт в угрюмый ящик, и гробом его увозят в банковское гетто...
Сынки и старики мафеи, рэкета, коррубции – берут девизы (банкноты) по инстркуции,
И вся заплаченная милость с населенья – на банку президентова варенья!.. Уходит и без возвращенья.
Такая сказка и такая быль – надежда человечества растёрта в пыль.
И только толстый, с ухваткой обезьяны и мордой, хуже павианьей – качок, садится в «Мерс», включает на руле завод и уезжает прочь; ему от нас не убежать – он жмёт «на газ», но тесно в мире – в глаз ему вошла судьбы рапира, он угас.

И вот, когда заходит... тот в плаще широкомодном и держит под руку в колготах даму чёрных, – ради кого свершилось ДЕЛО; и самодостаточно кто разорил под дудку сею страну – он тоже раб, ему в излосканном отделе – дадут на тысяч сто приправ, сортов под тридцать  вермишелей, маслины в банках из концов земли, и продадут его же Анке – и улыбнувшись триста раз, согнувшись стеблем, – компот из персиков и манго: и крем со льдом из вафлей в стакане; потом их кредит карту на КПП складовском – «трахнут», и «Джип Сузуки» скроется во мгле...

Мы выйдем, а точнее, выползем издохлым тараканом из щелей сухих обоев, где клопы ещё и мерзкие жучки свой беспредел творят, – и вот увидев старика, кто простоквашу от слабости в руках уронит на земь и батон забудет впопыхах и сдачу не возьмёт, – такой мы рот на НИХ откроем... Чтоб деньги под шумок себе запрятать всласть – мы тоже люди, жить нам надо, детей кормить, и покупать сортирную бумагу: и мозг и честь на унитаз укласть.

Неудивительно – мы любим нашу власть. Хоть маленькую – но не Бог подай большую!
Тогда страну нам всю украсть – не будет даже шума...
И распродав казну с торгов, учёных – выгнав за границу, смириться... с мыслью, смириться –
Что главное: киоск с мурлом розовощёким, – кричишь ему: «Васян! Эх, дай опохмелиться!!!».
И он – даёт. Убить ленится.
Пока ещё ленится.... он.

2003-09-13. 00:51.


Подпаленная честь...

А у девушки подпаленная честь.
Её так часто называли – Мила.
Была она и мила и красива,
И косы завивала, заплетала черешневые вишни в волоса.

Вы не поверите – её убили.
Была у ней еврейская краса...

2003-09-13. 00:55.

* * *
Тема несправедливости (Лишать человека нужд и запрещать нужды человека –
Бесчеловечно и несправедливо!...)

Работаем, как горцы – беспробудно.
Над городом зияет бесовый рассвет.
Уже фонарь погас и дом холодным перламутром
Из темноты – опять воскрес.
В кармане крошка хлеба и пятнадцать грошей –
Мы в рты себе сей хлеб раскрошим, пятнадцать –
Мы оставим для семей.
Им – только хочется хорошего.
Мы люди – нам при жизни веселей.

Дурак посмотрит в телевизор глупо:
Зевать ему, когда столы надломятся от отбивных
И сладких круп, залитых кетчупом вокруг.
Позвонит ему слабоумный друг – и пригласит к себе подруг:
Они весь вечер проведут, они в тоске глухой уйдут,
Когда дверей седые склепы – ключом с гусиным жиром
Завернут и затхлым пиром – соседям брызги пира без души:
Оставят догорать в носах – чеснок и с маслом сжаренная колбаса...
И те досытости не зная, от голода в сердцах помрут...

На улицу без искры вдохновенья,
Но злым бесчеловечным рвеньем – компанией сигнут мнгновенья...
В ветрила сущей пустоты.
Приказано всем будет скоро – как лето подойдёт –
Сундук смотать и с шифер-кодом июнь июлем на самолёте «Ан» догнать...
В Испании, и на Карибских пятнах, во Франции на яствах и вине – им будет хорошо и больше, до невозможности, вдвойне!
...И там средь пальм и уюта сэров, синьоров и герров – им полицейский штраф нагнёт: разбиты окна в трёх гостиных, со стен оторваны картины, и в кране чья-то кровь застыла, под раковиной её больше всех намыло... Ну, русский ты бандит! –
кого убил, давай кредит?!
И ты отпустишь милиционера... с зелёной кружевной фанерой – кого убил, того убил.
Мне – белый свет немил. Я – русский. Из России я – насилую, люблю... и дальше от Кремля.
Ты подавай, капиталист, большой четырёхгранный лист – там прейскурант и всё по фене: салат, грибы и вздыбленая пеня за настольные цветы!!! Имел я, мягко говоря, в три борозды...
Приеду я домой – и напишу в журнал: большой помой и там рассказ, как все втроём и девка Валя – расколотили в Испаньоле унитаз. Потом и Валю пригубили – бутылкой высекли ей глаз.
И ничего не оставалось как расчленить и в унитаз...
А Петька не был бедный – он уж могилу по мобилу заказал в районе, где родилась Валентина: и крест из мрамора уже стоит и поснимали уж стропила. И уж на рафиках дебилы везут ограды для могилы, оркестр из консерватории... сеанс оборван и конец истории.

Стоим на улице и просим папиросы.
И молодые в кепочках матросы заякарённые и сажень во плечах,
Дают рабочим кур на час...
Рабочий заживо домой придёт – рабочий миску не найдёт.
Продала миску мудрая жена.
Детей – всех съели. Дочь ушла.
И миска больше не нужна...
Война нужна! Нужна война!
Иль завтра – стужа без огня.
И ногу втянет в эскалатор...
Под Моцарта и под фанфары...
Автобус печень переедет. И лифт застынет на ходу.
Рекламу в задницу газетой вметят – и фосфором вдову пометят:
Ей нож воткнут; и скажут: и без мужа и без детей – бомжиха.
Ну её –, квартиру с лампами и с занавеской – уже другие, новые займут!

И ненавистью старые задышут – ведь жид; он виноват во всём.
Цыганку с маленьким заморышным ребёнком – средь дня с моста затем мы пнём...
И зло, обида и отчаянье – останутся нам напрощанье... А где-то зашумит мотором
Грозных Илов из Греции вернувшийся в СССР разрушенный – аэродром, и рожа обрамлённая телохранителем на трап сойдёт довольная отпуском и погодой дома.

2003-09-13. 02:26.

Последний стих-поэма – вдохновлён Владимиром Высоцк!им...
(Тальков. Цой... они меня снова и снова – вытолкнули и... столкнули... в пропасть, в бездну общественой жизни!.. В стене моей головы – ухо.)
За что я им и – благодарен. Но критически смотрю в боковое зеркало уже пробороздённой мною жизни – заслуживает ли последняя благодарносси?.. И если да – зачем тогда?!
(А как вдохновился... это уж, действительно, моё дело.)
2003-09-13. 02:39.