Кларнеты перепичкали мечту

Мне не хватает прозы,
я задыхаюсь в прозе…
Ирина пьёт мартини,
а я живу без позы…

Что налили, то выпил,
что всунули, то взял.
Хлебает Веле водку –
идёт девятый вал.

Без ретро и без прозы,
и просто без балды
сминают туберозы
две тощие фалды.

За фук, за полкопейки
сминает время лоск –
нью-йоркские лазейки,
лос-анджельский прононс.

"Вестник самиздата", № 32, март 2002 г., г. Воронеж

W

Перо как пламя пляшет страстно
на сопределе двух начал –
всё просто, буднично и ясно:
как будто я не промолчал…

А нечто высказал не тайно,
как будто вытворил легко
всё то, что время не случайно
уводит в вечность далеко…

От мест и судеб, и событий,
и ощущений, и забот –
туда, где толику открытий
готовит дел круговорот…

Невпроворот междуимений
ввергает сущность бытия
в сплошной канкан недоумений…
Там – посреди их – вечно Я.

24 августа 2000 г.

W

Намозолили мозоли, налохматили власы…
Ах, доколе!.. Ах, доколе будем глотки рвать в усы,
подавая тем надежды – подобающе хрипеть,
там, где прежде… Там, где прежде назревало право сметь!

Назревало, укрепляло у-Бля!-Жалом: – Не робей!
Ведь на то оно и право – слово в нём – не воробей!
С перекошенными ртами били в грудь: – Даёшь права!
Тех, кого качнуло вправо, заселили в терема.

Тех, кого качнуло влево, в трюмы – собственной души,
где вчерашние химеры воют зычно от души,
воют гадко и не свято, будто песенки поют,
всё о том, что жизнь поката и грядущему – капут!

С якорей сорвало души и ударило о брег
сатанинской стылой суши, оборвав мечты разбег.
…………………………………………………………..
Будь по праву – правым тот, кто мечты отстроит флот!

Август 2000 г.

W

Отвешен поклон вне желания лести,
а просто по чести. – Так бьют апперкот.
И вроде бы всё остаётся на месте,
да только Федот, извините, не тот.

Не били Федота, не ездили в ухо…
Ему бы, Федоту, от этого петь,
но только на шляпу он косится глухо,
как будто под шляпой – ядреная медь.

Фунт меди и злато под шляпой не ваше:
фунт лиха хлебнёте, пока-то дойдёт,
что вместо резонов в башке вашей – каша,
Федот, извините, известно – не тот.

Ему – что баклуши, что враки класть в уши,
житейские драмы и всякую блажь,
о драмах Федоту проведали души –
их драли на лыко… Строчи, карандаш!

С учтивым поклоном расчётливой своры,
размеренно рвавшей талант на хламьё…
Всё вышло не так, как желали то воры,
Федот их отбрил: – Честь имею, хамьё!

Август 2000 г.

W

Нехилые мурашки буравят нашу ночь.
Ядрёные букашки, катитесь-ка вы прочь!
Ну что за наважденье: елозить без конца
с доподлинным терпеньем гуляку молодца!

А что, паук – милашка, хоть рожей прохиндей:
мирок его в натяжке – забава для детей.
Жена его рисует, – под кончиком пера
он тушью брюхо вздует, как тучные меха.

С рождения не кушал, но вскорости сожрёт
и рот, и нос, и уши каких-нибудь… зигот.
Существ, читай по-русски, рожденных в Интернет,
а мне, блин, без подгрузки не спится вовсе, нет!

Жена всю ночь корпает мир тушью и пером:
паук ей обещает во сне грядущем трон!
И сон тот будет пылким по признакам истца –
с усами на затылке гуляки молодца.

Август 2000 г.

W

Навалит головная боль:
достанет хворь – не истребиться…
У скольких душ она – пароль:
ей не истечь, не испариться.

Изжита плоть, и на правах
уже вчерашнего накала
по Преднебесью бродит страх:
на Предземелье – места мало!

На Преднебесье бродит Бог,
по Предземелью – человецы…
грешат всеядно между срок –
Письмо святое рвут на кецы.

На кецы, кецыки, куски…
Ну как не здохнуть  от тоски!

Апрель 2000 г.

W

Сначала приходят тираны,
затем наступает черёд,
и судят Титанов путаны
и прочий беспутный народ.

И режут на части эпоху,
кромсают, чихвостят, зудят
вчерашние спёртые лохи
в обличиях мудрых ребят.

И каждый под небом клокочет,
желая сорваться на дно,
где свыкся он жить, между прочим,
хоть там и дерьмо, и хамьё.

Хоть мантии выданы, м-да…
но судит эпоху шпана…

Апрель 2000 г.

W

Нас уронили в Явь кентавры у Десны,
хоть и несли за Чертово болото:
в какие-то израненные сны,
с которых облетала позолота.

Кларнеты перепичкали мечту
израненной мелодией дуплета –
размерили кровавую черту,
и попросили денежку за это.

А денежку не дал нам старый хряк,
а молодой – лобзал свою подружку,
укутывая в старенький пиджак,
где им теплее было греть друг дружку.

А подле, на высоком берегу
мы пили водку, сидя на снегу…

Март 2000 г.

W

КОТУ ПАНТЕЛЕЙМОН,
сгоревшему на пожаре,
чей медный задник стоит
у Золотых ворот в г. Киеве

"Пантагрюэль", Пантелеймон,
кабак, в котором за "лимон"
тебе накроют и нальют…
Там на жаркое подают:

Когда медведя--шатуна,
когда шайтана – вот те на! –
когда пичугу – фить-ю-фью!
когда кошачье барбекю…

Когда обилие "kiss, мисс!"
какой-то шлюшки из актрис:
в анфас и профиль – рыхлый зад
для вседозволеных услад…

Когда копытце биф-ноги,
когда – сырые сапоги,
что так грешно разят, хоть вой,
не ешь, так нюхай – ты, изгой!

в иное время на фуршет
средь сыромятинных котлет,
где нет ни вышколенных поз,
ни шкур отчаянных стервоз…

Та и кота нет во плоти –
сожгли его, как птичку Пти.
Теперь из бронзы звонкой кот
у ресторана вечность пьёт.

Вкушает времени спаржу
и шепчет ей: – Мадам Жужу,
вы так решительны, мурлы,
я вас желал бы, но, увы…

Из бронзы весь я – вот беда,
теперь я в латах – мур-р-р, да, да…"
И жаль кота, и нет кота,
а в парке пыль да маята.

И только памятник коту.
А жизнь играет в кергуду.
И вот уж новые коты
под бронзу мочатся: Ух ты!

Март 2000 г.