Эскадрилии мух норовят мне лицо облепить...

Эскадрилии мух норовят мне лицо облепить.
Половинку арбуза я на спор сожрал без ножа,
до ушей погружаясь.
Всё это не ради гроша —
дабы в скользкое время, как на арбузную корку ступить.
Но стремление плыть растворилось в желаньи тонуть,
опускаться на мягкое дно, выпускать пузыри.
Как туманную женщину брать протяжённую суть
и на ощупь её зазубрить до прихода зари.
Ты осилил пари?
                Соверши достоверный кивок.
Ты не знаешь ещё, что вот-вот почернеешь лицом.
Улыбайся, мой сладкий, потом себя спросишь,
                как мог
обольщаться, любитель историй с тоскливым концом.
Зазвенит бубенцом перелетная муха цеце.
А теперь ни с кого и не спросишь, причём тут зима.
 Всё арбузная корка...
                Пейзаж изменялся в лице,
обижался: такие картинки отдать задарма.
Это всё кутерьма виновата…
                Играли в снежки.
Глаз поранен молодкой прямою наводкой и вот
виноватые жаркие пальцы стрелковой руки
на синяк в полщеки  — заплывёт, золотой, заживёт.
Миномёт бы ей в руки, а мне бы забиться в рукав,
под минутным покровом блаженствуя и ворожа,
проникать в немоту, ощущая, что выход — кровав,
что забвенье грубее любви и острее ножа.