Не зажжена свеча...

Тот, кому "повезло" (точнее, не повезло) быть солдатом в сорок первом, остается им навечно, даже если ему было тогда десять лет. Тем более - если десять... Напомним, что Михаил и сам был из семьи военных, где высоко ценилось и воспитывалось чувство патриотизма и долга. Его деды разошлись разными дорожками - но все считали, что сражаются за Родину и свободу. Отец был военным инженером, испытателем танков на 183-м танковом военном заводе (Харьковском паровозостроительном).  В конце тридцатых, как и многих других военспецов, арестовали... Но - отпустили.  А когда перед войной отец умер от скоротечного распада легких (Мише было семь лет), его хоронил весь завод.

Михаила сызмальства учили брать на себя ответственность. Не случайно, когда семья оказалась в оккупации, бабушка посылала 11-летнего внука выводить из окружения советских солдат, хотя не могла не понимать, чем рисковала.

Сделавший выбор в сорок первом без присяги остается верным ей и защитником человека в погонах - того, кто умирает по приказу.

А Сопину всегда нравились люди мужественные, с активной жизненной позицией.

В Перми в черновиках осталось стихотворение с такими строчками:

"...Я завидую БАМовцам,
Рельсы бросающим в жизнь,"

- и это писалось не по заказу: романтический бросок в Сибирь казался прекрасным.

У него было стихотворение, посвященное афганцам. На встречу с бывшими военнослужащими Михаила пригласили в редакцию газеты "Вологодский комсомолец", и его покорил искренний рассказ юношей о том, что они добровольно шагнули вперед  при предложении участвовать в боевых действиях.

Но дискредитация афганской компании уже начиналась, патриотически настроенная молодежь оказывалась заложницей политических игрищ, быть патриотом становилось не престижно. Михаил в любой ситуации был на стороне проигрывающей стороны, и таким остается до сих пор.

(К счастью, оба стихотворения не были напечатаны и потерялись - современное поколение этот порыв не поймет. Да и к творческим удачам их не отнесешь - тема не тянула. Хочу подчеркнуть, что этими и подобными стихами Михаил не просто откликался на те или иные события времени (для непечатающегося автора занятие более чем бесполезное). Он ими ДУМАЛ. Освобождал в сознании место, чтобы было от чего оттолкнуться и двигаться дальше.)

Позднее он скажет о том же более жестко:

"Но человеком быть уже
На белом свете не престижно".

Вспомним, с каким страстным желанием любить вернулся поэт из заключения:

"Я  спешил в тебя веровать, Родина,
Я приполз в тебя веровать, Родина,
Подорвав сухожилья о наст".

Но как быть с тем, что защитников Родины он встречал на этапах?

"Не зажжена свеча!
Стакан не поднят...
Романтика - особый род вины.
Опомнись, помолись...
Они уходят
В буранное ничто издалека
Транзитные берлинские этапы,
Безвестные советские зека."

Я уже писала о том, что Михаил всегда был прекрасным чтецом, а собственные стихи вообще никто, кроме него прочитать не мог. Сейчас обструктивный бронхит не позволяет читать с прежней напряженностью, и все же не читать, хоть понемножку, не может.

Первую строчку он читает на подъеме, с сильным акцентом на конце - восклицание! Потом спад - почти до полушепота, с выраженным многоточием. "Опомнись, помолись" - почти в растяжку. И последние две строки - чеканно и ровно, как солдатский шаг.

Если понимать Родину не просто как собрание березок-рябинок, а в совокупности с общественной жизнью, то она меняла декорации быстрее, чем люди успевали разобрать, что на них изображено. Это очень знакомое многим состояние в период перелома отражено в стихотворении:

"Я знать хочу,
За что мне власть
Вчера любить,
А нынче клясть.
... Я знать желаю след во след
Не через семь десятков лет".

А как же здесь быть человеку в погонах? Как быть тому, с кого требуют не просто любить или клясть, а умирать? Ему не положено думать: "И любят нищие салют, и умирают по приказу..." Думать - главный жизненный принцип Сопина. И все равно он остается солдатским защитником!

"Солдата убивают дважды:
В бою и в памяти людской".

Отделяется Прибалтика. Громят могилы бывших освободителей, которых теперь именуют оккупантами.

Полны сочувствия к человеку в погонах строки:

"Нет слез балтийских, русских, датских...
Они одни на белый свет.
Не трогайте могил солдатских.
Средь павших оккупантов нет!"

Безысходная трагедия современного человека в погонах воплотилась в судьбе полковника Буданова, которого судят уже много лет, не в силах ни осудить, ни оправдать. Он стал заложником политической системы, которая, в свою очередь - заложник многовековой российской истории. Этот бесконечный судебный процесс раскалывает общество. Появление на сайте СТИХИ.РУ стихотворения "С державным знаменем свободы" (полковнику Буданову) тоже вызвало противоположное отношение - от восхищения: "Это лучшее стихотворение Сопина!" до: "Позор, как можно с сочувствием писать об убийце!" (Очевидно, что в обоих случаях на суд берутся не художественные особенности, но позиция). А позиция такая: человека в погонах на войне, не признанной войной, общество распинает подобно Христу...

Как реквием читается стихотворение "Двадцать девятое марта" на тему чеченской войны. В те дни бригады ОМОНа гибли от засад одна за другой, и не всегда было ясно, почему. Помню кадры по телевизору: хоронят омоновцев Сергиева-Посада, а сквозь толпу пробирается чудом уцелевший парнишка. Его пытаются остановить, что-то спросить, тележурналист сует микрофон, но он отодвигает камеру, угрюмо произносит: "Я ни-че-го не буду говорить".

А совсем через короткое время - подобная история с Пермским ОМОНом. Этот край (Пермь, Березники) нам почти родной. Мы многих там знали и с напряжением смотрим на телеэкран: вдруг появятся знакомые фамилии? Нет, этого не происходит, но все равно - на фоне знакомых городских пейзажей они как наши дети, сверстники наших детей. Медленно проплывает по экрану список убитых, задерживаясь на каждом имени...

Т.П.


Двадцать девятое марта
   
                Памяти Пермского ОМОНа
Все длишься ты, праздник,
В слезах о родимых и близких.
Убитых
Бригады
Глядят на сошедших с ума...
Я вижу Россию
В военных дождях, в обелисках.
Солдат безымянных
Земля возвышает сама.
Мне стыло от мыслей.
На юге по-мартовски тало.
Психозно гудит над страной
Похоронный завей –
Я слышу, я вижу,
Я знаю, земля, ты устала
И плотью, и духом
Своих хоронить сыновей!
Сегодня
Засадой
Расстреляна группа ОМОНа...
Мне даже молитва
Казенно звучит, как вранье!
И память моя
Окликает ребят поименно:
Простите,
Простите,
Простите бессилье мое.


СОЛДАТАМ РОССИИ
Полвека снятся сны о битвах
Степных, метельных, дождевых...
Что я живой
Среди убитых
И неживой –
Среди живых.
И тягостно от лжепричастья
Словес:
Никто не позабыт!
Кричу,
Но мне не докричаться:
Кровавым грунтом
Рот забит.
И слышу без вести пропавших,
Их мысли шепчут ковыли:
«Что там за жизнь
У близких наших?
Ответь:
Не зря мы полегли?»
И я броском –
Назад от даты,
Туда,
Сквозь грязь,
По гужевым,
Где примут исповедь
Солдаты
И нарекут
Меня
Живым.


*    *    *

Звон погребальный
Над родимым кровом
Опухшим,
Заметенным добела?
Что слышу я,
Прошедшим зачарован,
Пытаясь заглушить колокола?
Дымов и вьюг кочевья – на Воронеж...
Над Харьковщиной –
Небо воронья!
Зачем ты, время,
Стон души хоронишь,
В предсмертном мне
Бессмертье хороня?
Не зажжена свеча!
Стакан не поднят...
Романтика –
Особый род вины.
Опомнись, помолись:
Они уходят,
Уходят
Безымянные
Войны:
Идут через норильские ухабы
В безмолвное ничто
Издалека
Транзитные
Берлинские этапы,
Безвестные
Советские
Зека.




*    *    *

Глухой безвыходностью заперт,
Я вижу
Прошлого фасад:
Мы шли солдатами на Запад,
Вернулись
Пленными назад.
Зачем я это вспоминаю?
Так жаждал верить
В то, что есть
Другая жизнь,
Совсем иная!
Да не про нашу, вышло, честь...
Маразмом общества контужен,
Я знаю фронт.
Я знаю быт!
Солдат – герой,
Пока он нужен.
Война окончена –
Забыт.


*   *   *

Несет по жизни человек
Глаза и ордена
И говорит:
"Двадцатый век..."
А слышится –
Война.


*   *   *

Если наша гордость –
Пыль парада,
А плоды Победы –
Дым в горсти,
С нами происходит
То, что надо,
Что не может
Не произойти.




СТЫД И ПАМЯТЬ

Бесконечно в юдоли земной
Стыд и память
Плетутся за мной,
Год от года
И день ото дня
Загоняют раздумья меня:
До Чечни
Со второй мировой
Поэтапно
Добрался
Живой,
Чтоб отсюда глядеть
В те года
Через сумерки
Слез
И стыда...


*   *   *

Пришел солдат из плена
И чувствует душой:
Родные пахнут стены
Обителью чужой!
Кругом чужие лица.
И все без перемен.
И больше жизни длится
Бесчеловечья плен!
Прополз по лихолетью.
Пришел
В свою страну.
Напился,
Сделал петлю
И завершил
Войну.