Кате 2003 ненаписанное

Этот стих не творенье искуства, нет,
Этот стих - это крик души,
Просто мне среди многих моих голосов,
Захотелось природной тиши.
Этот стих - это всё, что хотел написать,
Так давно, в стольких разных стихах.
Этот стих не расскажет вам только того,
Что нельзя написать мне никак.
И пускай я пишу к Дню Рожденья сеё,
Всё равно, если праздника нет.
Но пишу я с надеждой, что вопль во тьму
Породит мне какой-то ответ.

Катя, я помню, что твой День Рождения в Ноябре.
Но я тебя не поздравил, ни в прошлом году,
Ни в году до того.
Объясненья сему - нет.
Но я слышу как ты задаёшь вопрос,
И я отдаю ответ.
Я с тобою знаком не полных четыре года.
Ты же со мною - пять.
И всё это время ты была для меня бОльшим, чем ты могла знать.
Даже в самый мой тёмный и мрачный день ты всегда
Оставалась со мной.
Но с тобой говорить я боялся всегда,
Я боялся ты будешь другой.
Я сказал тебе как-то, что я написал
Тебе посвещённый стих.
Но тебе я тогда его не отдал,
И тот стих там навечно затих.
Но поверь, он не стоил вниманья тебя,
Он не стоил вообще ничего,
Только жаль, что тебе я вообще не сказал
Ничего, тогда после него.

Как я вижу себя - то во мне меня два,
И борьба между нами идёт.
То один победит, то другой, и всегда
Каждый новой дорогой ведёт.
Но один я - дурак, не совсем человек,
Управляемый только весной.
Я другой - обожатель снегов да и льда,
И совсем я тогда не такой.
Вот сейчас на ветру я холодном сижу,
И поэтому, я тот второй. И сейчас я, надеюсь,
Тебе расскажу, как живётся с двойною судьбой.

Первый я постоянно вредит всем вокруг,
Зачастую себе больше всех.
Тому мне нужно только для тела всего,
Он, не думая, действует вспех.
Про себя самого затрудняюсь сказать,
Потому что уже много лет,
Я себя посвещаю лишь только тому,
Что бы раны и дыры заклеить всему,
Чего ранил его-меня след.
Но проблема вся в том, что когда на меня
Нападают проблемы из вне,
Я ломаюсь под ними, как в призрачном сне,
И выходит другой, начиная крушить всё и вся.
Мы тогда начинаем большую борьбу,
То один, то другой - плохо всем.
И когда под огонь попадаем не мы,
То становится плохо совсем.

На меня один раз назначили спор,
Я узнал и я был очень мрачен.
И тогда я проблемой большой про себя
Был серьёзно вполне озадачен.
Вылез первый (он в споре сильней пострадал)
И придумал решение мне.
В результате поранил я несколько душ,
Но окрестр в мажоре играл, а не туш,
И мне первый сулил огромаднейший куш,
Но в конце я обжёгся в огне.
То что было потом, вспоминаю с трудом.
Больше года в агонии жил. Кто там вёл,
Я не знаю, но сам удивлён, как я время то сам пережил.
Ведь на теле ещё до сих пор виден шрам,
Где руками своими я кровь свою лил,
И теперь благодарен я воле светил,
Что себя я тогда всё-таки не убил,
А в ответ, развернувшись, ушел от драм.
Ну потом, начались вовсе мрачные дни.
И хотя смог я первого сбить,
Я, второй, начинал слишком часто хандрить,
Слишком часто луне начинал тогда выть,
А потом мы остались одни.

Понимаешь, тогда я увидел тебя,
Ну, точнее почти-что тебя,
Я тогда посветил целиком ей себя и моя
Стала доля светлей.
Но потом, в Январе, я случайно узнал,
Что её не смогу я увидеть опять,
Я не верил, я ждал, я молился и звал,
Но не в силах моих её было позвать.
А ведь раньше я жил, и не знал что я мог,
И со мною что будет когда,
В девятнадцать я буду писать некролог
Для неё. И узнал я тогда.
Я узнал, что на этом несчастье своём,
Первый-я захватил меня власть,
И ему повезло, что в паденье своём,
Не дано ему было упасть.
И тогда он напал на того, на кого,
Он не должен был взять и напасть.
Катя, я вспоминаю те злые часы,
Когда он забирал меня в плен,
А когда уходил он, то я говорил,
Чтобы это прервалось совсем.
Говорил я, что верить нельзя мне ничуть,
Говорил, что настанет конец,
Но упорно на место он ставил опять,
Хотя сам делу сделал венец.
Вот однажды, бушуя - я был никакой -
Применяя в пути алкоголь и вранье,
Он напал на другую тогда,
И достаточно быстро закончилось всё,
Под удары попал только я.
Я просил рассказать, что случилось тогда,
На меня-ж не смотрели в серьёз.
Я тогда на свету начал всех избегать,
По ночам избавляясь от слёз.
Как-то время прошло, я остался живой,
Я уехал, и всюду с собою возил,
Одинокий конверт, где для мёртвой письмо,
И откуда холодный дул ветер могил.
Я не знал, что так трудно их будет читать,
И писать по иному потом,
Но я знал, что я должен их всех перебрать,
И семье её должен потом передать,
Как в конце удалось-таки мне переслать,
С частью груза не сердце притом.

Я тогда был в Москве, и я видел тебя,
Я пытался тогда говорить,
Только чащё всего говорил ведь не я,
И тогда я пытался всегда уходить.
И в свой самый последний на то время день,
До отлёта чуть больше десятки часов,
Я был должен ещё попрощаться с тобой,
И я должен тебе был тогда позвонить,
Но не стал я звонить, и к тебе не пришёл,
Опасаясь себя, никуда не пошёл, я остался один,
И доволен собой, что никто в эту ночь не страдает другой,
Хотя первый, должно быть, немало хотел,
Он так долго уже был совсем не у дел,
Но на зло ему дома один я сидел,
И не стал в этот вечер встречатся с тобой.

Не прощаясь уехал, уже в третий раз,
И уехав уже не звоню, не пишу.
Я боюсь, почему-то, общенья с тобой,
Я боюсь, что ты вдруг обернёшся не той,
Кем я так дорожу, кто так близок со мной,
Может быть, позвонить я когда-то решу.
Только вот не сейчас, сейчас и спешу,
И боюсь, что ты вдруг обернёшся не той.

Этот стих написал я за час с небольшим,
Вылив в столбик столь давний запас.
Я тебе благодарен, за то, что ты есть,
Но я все-же тебе никогда не скажу,
То что я написал этот стих для тебя.
Ты его никогда не увидишь, и я
Никогда тебе не покажу.

Я сегодня случайно набрёл на дневник,
И увидел в нём запись за мой юбилей.
Я был должен кому-то всё-всё рассказать,
Только кроме тебя никого нет, поверь.
Так спасибо, ещё раз, за то, что ты есть,
Что я смог этот стих тебе посветить.
С Днём Рожденья тебя за так много лет,
Где тебе позвонить я не смел (что за бред)
Извини, за мою прямоту и мой свет
Обещаю тебе в этот год позвонить.

17 Aвгуста, 2003