3. Матрос

Хвост очереди приморозило к облупленной, покореженной обстрелами стене булочной. Словно грязно-ледяные фигуры, стояли, не двигаясь, не разговаривая, люди. Они устало смотрели вперед, вглубь облупленной булочной, туда, где виднелась массивная фигура продавщицы, орудующая огромным ножом...
Маленькая, вдавленная в людской монолит, девочка стояла молча, уставясь в серый лоскут мостовой у себя под ногами. Она уже не могла смотреть на потемневшие, обоженные морозом лица людей – так долго она их видела.
Оля потерла свои сухонькие ручки: «Совсем задубели». - Подула на них.
- Да ты вовсе замерзла, - старушечьи безнадежно-грустные глаза смотрели на нее. - На вот.
Костлявая, высохшая рука протянула ей большую варежку.
- А вы как же? - Оля взглянула в опустелые старушкины глаза.
- Ничего. Я привычная, - натянутая улыб
ка скользнула по ее лицу, - бери, бери.          Грейся.
Оля впихнула исхолодавшиеся свои ручки в тепло варежки...
Наконец даже лысины мостовых камней опостылели ей. Оля оторвала от них взгляд.
- Что там? - вдали, у Пересыпи, она разглядела тонкую черную полоску, быстро ползшую людям навстречу.
- Ах ты господи! - старушка тоже заметила полоску - Да неужто опять?... - Слова комом  застряли у нее в горле.
«Матросы», - ёкнуло в груди у Оли.
В памяти тут же всплыла мирная картина лета. Вот она с мамой в парке. Внизу, за обрывом, плещется темное полотно моря. Рядом еще живой смеющийся отец. Он хватает ее на руки и весело кричит:
- Олька, гляди: матросы! И мимо, стройными рядами, с песнями вышагивают молодые аккуратные курсанты...
Матросы, окруженные со всех сторон конвоем, шли молча.
Лохмотья разодранных, со следами запекшейся крови, тельняшек свисали с посеревших плеч.
- Господи, господи, - старуха мелко закрестилась,- ты не смотри, деточка.
Олю словно обожгло...
Толпа попятилась. Серые тела вдавились в облупленную штукатурку. Девочку кто-то больно толкнул в бок, но...
Оля не мигая смотрела на матросов, на их потемневшие, сожженные морозом лица.
- Почему... они...
Слова застыли, упали, разбились о промозглые лысины каменной мостовой.
Матросы шли молча... Их синие губы были прошиты, стянуты проволокой в мертвые молчащие узлы...
-Мама...
Уткнувшись лицом в темное старушкино пальто, Оля зажмурила глаза. Плакать она больше не могла.
Монолит раскололся. Люди отворачивались, пытались уйти, убежать, не видеть... Не видеть... Олю втолкнули в булочную, кто-то снова больно ударил ее в бок... Она не чувствовала... ничего не чувствовала... Все вокруг поплыло, куда-то делись все звуки... Шум... шум...
Воздух распоролся сорванным криком:

ВСТАВАЙ, СТРАНА ОГРОМНАЯ,
ВСТАВАЙ НА СМЕРТНЫЙ БОЙ!

Кровь лилась на мостовую, матрос разорвал зашитый рот. Проволока с куском нижней, превратившейся в месиво, губы торчала из-под красных от крови усов.

 С ФАШИСТСКОЙ СИЛОЙ ТЕМНОЮ, -

орала, захлебываясь кровью, рваная прореха рта.
 
ДАДИМ ОТПОР ДУШИТе... -

удар приклада выбил его из строя, свалил с ног. Матрос застонал... Второй удар чуть не проломил ему череп. Голову жутко свернуло набок.
 …дадим отпор душителям, - прохрипел он, харкаясь кровью... Тишина...
Тишина... тишина и шум... шум...
- Где я? - Оля чуть приоткрыла глаза. Грузное тело продавщицы склонилось над ней:
- Ну вот, а то я уже боялась...
Ее рот растянула жуткая больная улыбка.
- А где матросы?
-Матросы? - лицо снова окаменело. - Нет матросов... У-ушли они...
Оля приподняла голову. В разбитое дверное стекло она увидела знакомую старуху, сидящую на камнях мостовой у тела...
- Вам плохо, - Оля дотронулась до разорванного на плече пальто. Старая женщина взглянула на нее мутными от слез глазами:
-Нет…
Девочка села на мостовую рядом с ней:
- А он кто? - ветер трепал клочья тельняшки на неподвижном теле.
- Он, - выплаканные, блеклые глаза снова взглянули на девочку.
- Он... мой... сын...