Собака

     Тощая рыжая сука, положив голову на передние лапы и раскинув на асфальте свои тяжелые от молока соски, как обычно, лежала по-среди дороги и скучала. Она почти не обращала внимания на прохо-дивших мимо людей и лишь иногда, вяло подняв голову, с ленивым укором недолго смотрела вслед проезжавшим мимо маши-нам. Я познакомилась с ней в первый же день моей работы на пластиковом заводе, и на долгое время она стала моей единственной подругой по ежедневной десятиминутной прогулке, которая была мне положена после каждых трех часов работы на отупляющем конвейере по про-изводству трубочек для коктейля. В тот первый день, когда я вышла на улицу, еще оглушенная грохотом работа-ющих станков, и в не-решительности замерла, выбирая маршрут для своей прогулки, мы встретились с ней взглядом, и она, как будто поняв мою нереши-тельность и одиночество, встала и лениво напра-вилась в мою сто-рону. Я отнеслась к ее поступку как к вполне человеческому, и когда она, подойдя ко мне, вопросительно подняла морду, я благодарно приняла ее предложение, и мы просто пошли рядом. Поначалу я из вежливости пыталась завязать с ней разговор, но потом с облегчени-ем поняла, что это совсем не обязательно. С деликатностью, данной ей, видимо, от природы, она не требовала от меня ничего, кроме молчаливого партнерства по прогулке.
     С тех пор так и повелось. Я назвала ее Собакой. Это получилось само собой в первый же день, когда я поздоровалась с ней: «Здрав-ствуйте, Собака», – почему-то сказала я тогда, и мне показа-лось, что я угадала ее имя.
     Глаза. Они сказали мне о ней все – желтые, с тусклым потухшим взглядом и постоянной тупой тоской. Она была Собакой не только потому, что принадлежала к этому нежно любимому мной четверо-ногому племени, а потому, что была она Собакой по жизни, по тому, как жизнь обошлась с ней. И ее деликатность, я думаю, происхо-дила, скорее, от привычки быть незаметной. Она была еще молодой, лет тридцати пяти по человеческим меркам, но уже бесконечно ус-талой и от этого безразличной ко всему на свете. Даже свое мате-ринство она воспринимала, казалось, так же равнодушно, как и все остальное. Мать-одиночка по случаю. Женщина, не знавшая любви, привязанности, заботы. Ее никто не обижал, но... и не любил, и она неспособна была уже дарить любовь никому на свете, даже своим детям. Она заботилась о них потому, что они были, а она привыкла не спорить с судьбой. Наверное, если бы она была человеком, то стала бы горькой пьяницей и тогда хоть иногда, в пьяном дурмане, могла бы оттаять и посмеяться или поплакать всласть. Но она была Собакой. Грязной, голодной, худой. Ее никто не обижал, но никто и не любил. С ее присутствием мирились так же, как и она сама мири-лась со своей жизнью.


                БАЙСТРЮК.

Совершенно очаровательный щенок, очень похожий на овчаренка, весело забежал в цех и, обнюхивая все, что попадалось ему по пути с азартом и любопытством здорового ребенка, замелькал между станков. У меня поднялось настроение. Это был замечательный сын моей Собаки. Я впервые видела его, но сомнений быть не могло. Безусловно, папа у него был красавцем - овчаркой. Это было видно по стоявшим у малыша ушкам и типично овчарочьему окрасу. Но в мордочке его явно проступали мамины черты и ножки у него тоже были мамины : они были чуть легче и стройнее, чем положено чистопородному овчарёнку. Но это отнюдь его не портило . Напротив, малыш был так мил, что не влюбиться в него было просто невозможно, что и сделал, по-моему, его хозяин, важно вошедший вслед за щенком и с гордостью и умилением наблюдавший за стремительными передвижениями по цеху своего четвероного воспитанника. В смешанных детях, вообще, по- моему, есть особенное очарование неожиданности. Щенок был счастлив. Собачье счастье в этом мире значительно проще человеческого. Для его достижения достаточно всего лишь иметь любящего хозяина и дом. Он их имел. И я от всей души порадовалась за малыша. Для человека все сложнее - ему звезды подавай. Но в одном мы похожи : люди, как и собаки, не могут жить без любви.