Торт с молоком

Из разложенных на столе продуктов она взяла сетку с луком и вынесла в коридор, в ящик для овощей. Достала из большого ашановского пакета с ручками бутылку с «Можайским» молоком и поставила на стол.
У «Можайского» свой – необыкновенный, запоминающийся сладкий вкус. И немного странный запах, как у топлёного. Словно выходишь из центра города к рынку, к автобусной станции, где уже толпится множество народу в ожидании автобусов на Дурыкино и Бородино, а тебе к гранитной мастерской, в противоположный конец. И цыгане окружают тебя со всех сторон и просят остановится. Но ты продолжаешь идти.
Мимо рынка, мимо одноэтажных деревенских домиков, коими усыпан весь город. Мимо пустыря, на котором так и стоит этот обгоревший строительный вагончик. Вряд ли Саша покрасит его, как хотел, в зелёный, тем более что мастерская по его вине стала работать лишь раз в неделю, и заказы на памятники практически прекратились. Но идёшь мимо и даже не заглядываешь.
Мимо обветшавшего здания суда, мимо деревянного магазинчика, в котором продаются конфеты «Коровка» из Уваровки, такие сладкие, что хочется пить. Но не из колонки. И зачем их красят в один и тот же цвет, если вода всё равно ржавая и серая на вкус. Мимо школы, мимо финских бараков, в которых живут по четыре семьи на одну кухню, крохотную, узкую, с почерневшей газовой плитой и пятидесятилитровым баллоном пропана на месяц. Мимо тополей и нескольких новостроек для семей офицеров.
 Идёшь к металлическим воротам женской колонии и мнёшь в руках узелок с лимонами. И потом ещё целый час стоишь на КП, умоляя седую и почти беззубую старуху, пропустить тебя к ней.
Мимо бетонной стены. Мимо трёхэтажного деревенского сруба с петушками на крыше. Мимо больницы и интерната, к вокзалу, на углу которого, в маленькой пристройке  продаются горячие пончики. Заходишь в здание вокзала, садишься на скамейку и открываешь бутылку с «Можайским» молоком, купленным в Москве. Электричка на Вязьму приходит на час позже той, что идёт на Москву – торопиться некуда.
Она не спеша убирает в холодильник сначала сметану, затем творог и молоко, яйца, по ячейкам, одно битое в кружку. Сыр наверх, а апельсиновый сок в дверцу. Батон хлеба – в хлебницу, виноград – в раковину, мыть. Сахар оставляет на столе и пересыпает его в сахарницу. Вспоминает, что забыла купить муку для того, чтобы сделать сырники. И звонит соседке. Соседка на даче.
Она достаёт из холодильника молоко, открывает бутылку и делает несколько глотков. Потом выливает молоко в раковину и выбрасывает бутылку в мусорное ведро. «Можайское» всегда хранится дольше остальных, наверное ещё и потому, что бутылки от него не принимали ни в одном пункте приёма стеклотары города Можайска.
Она достаёт из сумочки мобильный и звонит ему. Он обещает купить муку по дороге домой и не опаздывать.
Мобильный мигает красным светом и он его выключает. Подзаряжать негде и некогда. После работы он заходит в «Новоарбатский» магазин, покупает консервированную кукурузу, ванильный чай, торт, муку и решает добираться до дома на метро. Проезд через мост частично закрыт и при въезде на Садовое пробка, а через Бережковскую набережную слишком долго объезжать. И к тому же на метро он не ездил с самой весны. Он торопливо осматривает машину, проверяет сигнализацию и, убрав из-под щётки рекламную листовку, спешит в переход рядом с «Домом книги».
В палатке с мороженым на той стороне он покупает «сливочный стаканчик». И снова, мимо «Дома книги», мимо «Новоарбатского», мимо ларька с сигаретами и обменника на углу он идёт к метро. Мимо ресторана «Прага». Он останавливается и подходит к изгороди. «Прагу» снова обнесли лесами. А изгородь покрасили в тёмный цвет, купленного им торта.
Сверху «Прага» покрыта чёрным горьким шоколадом, как и крыши соседних книжек. Но, почему-то глядя именно на «Прагу», хочется встать в очередь с боку и ждать, когда подойдёт мама. Ждать и слушать, как стоящая позади тебя женщина прилюдно обсуждает твой возраст. А по Калининскому едут машины и в воздухе пахнет ванилью. И горячим шоколадом. А ещё – холодным молочным коктейлем и «Берлинским» печеньем, которое как обычно закончится ещё до полудня.
И у той девочки в белом платьице, что спешит с папой на Арбат, развязан шнурок на правом ботинке. А она одной рукой держится за папу, а другой держит  воздушные шарики и не обращает на тебя никакого внимания. Смотришь, как она наступает на шнурок и, не замечая, продолжает идти дальше. Попросить женщину не обсуждать тебя и придержать твою очередь так и не осмеливаешься. Ждёшь маму, а девочка уже на Арбате. И впереди кто-то говорит, что осталась только «Прага». Народ вздыхает, но не расходится.
Вместе доходишь до перехода, мама берёт торт в руку и исчезает в Калашном переулке, а ты бежишь на Арбат. Мимо «Праги», мимо женщины, которой тоже не досталось «Берлинское» печенье. Мимо дяди Вагиза, меняющего набойки на чьих-то босоножках. Мимо весёлых арбатских художников. Мимо дома, в котором жил А.С. Пушкин. Мимо кафе, в котором не продаются пельмени. Назад к «Праге». Становишься рядом и вдыхаешь тонкий аромат ванили. Шарики поднимаются высоко над «Прагой», а девочка с папой уже где-то в метро – ты некуда не торопишься.
Он стоит у изгороди и смотрит на ресторан. Мимо проходят люди. Спешат в метро. Едут домой. Он держит в  руке торт и пакет с продуктами: консервированная кукуруза, ванильный чай, мука. Потом обходит «Прагу» с боку и оставляет торт у стены. В «Праге» всегда делали самые вкусные торты и пирожные, и даже не потому, что до сих пор больше нигде в Москве он ни ел ничего вкуснее.