Оксана

Посвящается Сергею Есенину.

«Оксана»

1.

«Село наше нынче отстроилось,
У каждого живность своя.
В последнее время устроилась,
Наладилась наша жизня.

В деревне все пьют, правда, больше,
Но это уж так повелось, -
Ведь трезвому кажется горше
Все то, что вокруг сотряслось.

При Путине больше порядку,
Мужик, сразу видно, крутой.
Он всей бы стране разнарядку
Устроил бы, милый ты мой…

Погода лишь что-то тревожит,
Все сушь да ведро на дворе.
Но Путин уж тут не поможет…
И что соберем в сентябре?

А вот и село уж виднеется,
Вон церковь на горке стоит…
Название наше старинное,
О корнях людских говорит».

Так мне всю дорогу трепался,
Седой и чуть пьяный Трофим.
Сначала чуть-чуть колебался,
Но водки не выпил я с ним.

В то лето, известное многим,
В столице гоненья пошли,
Ведь проще казаться убогим,
Чтоб правды в тебе не нашли.

Мы долго чего-то боялись,
И время теряли зазря;
А власти над нами смеялись…
Но это не наша вина.

А впрочем, быть может,
Так нужно,
И поделом нам урок.
Впредь будем теперь с оружием,
Когда наступит наш срок.

Что толку сейчас вспоминать,
О том – кто был прав, кто виновен…
Успели мы все потерять
В тот час, что зовется «неровен».

Тогда я об этом не думал,
В скрипучей телеге трясясь.
«Сейчас бы мне что-нибудь дунуть», -
Шутил я, облавы боясь.

«Село наше, слышь,
Кочелаево.
Названье чудное, ведь так?
Тут то-ли кого-то облаяли,
Иль был тут кочевников штаб…

Короче,
Неясная тема.
Наука ответ не дает…
Ну, живо, чертово племя!
Нерва на тебя уж сдает!».

Трофим матерился на лошадь,
И что-то я вдруг загрустил…
Мы въехали в светлую рощу.
Казалось,
Я  что-то  забыл.

Вокруг все шумело и пело,
Звенели цикады в траве,
Июньское солнце не грело…
И вновь я мечтал о тебе.

Мне виделись синие очи,
И тонкие брови твои…
Мне верно кто-то пророчил,
О том, что ждет впереди.

Совсем замечтался я что-то,
Как будто и сам был пьян.
Но мельника крепкое слово
Тотчас же согнало дурман.

«Ну, стой же, старая кляча!…
Теперь мне налево иттить.
Давай,
Желаю удачи.
Ко мне не забудь заходить».


2.

Трофим направляется к мельнице,
А я по асфальту иду…
Нам кажется:
Все перемелется,
Но что же мы шепчем в бреду?

Ну вот и село…
Жарища.
Дорога нещадно пылит.
Как будто бы спазмом свело,
Мой дом, что над речкой стоит.

Россия,
Родная сторонушка.
Тебя не забудешь вовек.
И хоть ты попила мне кровушки,
Мне мил твой кривой силуэт.

Затреха чуть съехала набок,
По комнатам качка идет.
В трухлявом и сгнившем заборе
Сквозь дыры корова пройдет.

Но рад я и этому дому,
Не мне уж сейчас выбирать.
Спасибо любому крову,
Где трудно меня отыскать.

Вхожу я в ворота несмело,
Кота под мышкой несу
(Чья шерсть как солнце горела).
«Знакомься», -
Ему я шепчу.

Кот важно порог переходит,
Неспешно обходит весь дом…
И вот уж назад выходит.
«Не вилла,
Ну что ж… Пойдем».

Живу я неделю лениво,
Пока не знакомлюсь ни с кем.
Репрессии катятся мимо,
И лето проходит меж тем.

В деревне все новое стало:
Дороги, машины, дома.
Мобильное время настало…
Но денег-то нет, как всегда.

Да это, извечная тема,
Тут вряд ли кого удивишь.
Но все же –  проходит время,
А здесь – благодать да тишь!


Повадился я на рыбалку,
(Кота мне ведь надо кормить):
Из дерева вырезал палку,
И удочку смог смастерить.

Вечерние красные рыбы
Ловил, не смотря на часы;
И солнца уж не было видно,
Когда я спускался с горы.

В деревне ни зги не видно –
На улице ни фонаря.
Но это ничуть не обидно,
И даже нужней для меня.

Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень…
И кажется жизнь хорошею,
Когда есть лишь ты и тень.




3.

Иду раз,
Навстречу виднеется,
Какая-то белая блесть.
По направлению к мельнице
Идет она,
Словно смерть.

«Трофим-то у нас еще держится»,-
Решил я тотчас про себя.
Но в это не очень-то верится,
И тень я окликнул тогда.

«Постойте…Не бойтесь...
К Трофиму?
Мне тоже к нему…По пути.
Я вашу заметил спину
И вот – решил подойти.
Как звать вас?»
«Оксана».
«А я?
(Что толку-то врать).
Простое мне имя мама
Дала –
Меня Виктором звать».

Сказал и к ней пригляделся:
Девчонка еще молода;
Как будто над кем-то смеялись
Ее голубые глаза.

Тут в сердце мне сразу кольнуло,
И стало вдруг жарко в груди:
Я словно бы встретил Татьяну
В безлюдной сельской глуши.

Во рту пересохло внезапно,
И сердце грохочет в висках:
«Вы дочка Трофима…
Понятно…
Чего же он мне не сказал...
Нет, нет, ничего…
Не важно…
Я помню вас вот такой…
Вы как-то стали внезапно
Владеть чужой красотой…

И это не важно тоже,
Не слушайте вовсе меня…
У вас тут в соседней деревне,
Я слышал, большая родня?».

Так шел я и вел разговор,
О том,
Что мне в голову шло.
Но воле своей вперекор
Смотрел я в упор
На нее.

Такие румяные щеки,
Что каждый не устоит…
И светлые тонкие брови…
И рот, что так нежно томит.

Все это так странно:
И ельник,
Что светит свечьми светляков;
И соловей –
Сладкий трельник…
И вновь я влюбиться готов.

Ну вот и конец дороги.
« Здорово, Трофим».
«Привет.
Ты, чай, наверно продрогся?
Тепла уж в природе нет».

«Признаться,
Замерз немного.
Позволь уж у печки присесть.
Мне только бы вытянуть ноги…
Еще бы домой успеть...
А это, значит, Оксана…
Что ж ты не сказал, борода,
Какою красавицей стала
Любимая дочка твоя?»

«Ну,
Это у нас, слава Богу…
Двадцатый уж год пошел…
Лишь денег еще бы немного,
Чтоб стало совсем хорошо».

«Да, деньги –
Это ведь сила.
Такой уж в России расклад…
Была лишь одна махина,
Чтоб поменять наш уклад…
Была…
Но не стало больше,
Народу ведь все нипочем.
И в лапы к родным олигархам
Мы все, что могли, отдаем.

Ведь это ж подумать только!
Как будто и впрямь мы быдло!
Бандиты  гуляют привольно,
И грабят наше добро!
Пока весь народ не поднимется,
Нас будут давить как мух!
Что, впрочем, и так уже делается…
Народ же по-прежнему глух!»

Оксана сидела в сторонке,
И молча глядела в окно.
Трофим починял от поломки
Гнилое чужое весло…

Мне стало вдруг стыдно…
Мгновенье –
Любого б оно потрясло!
Как будто от тока удара
Внезапно меня затрясло.

Осекся, запнулся, замолк я,
Поленья лишь в печке трещат…
Какие развел материи,
Когда все от боли молчат.

Простился.
Но все ж не сдержался,
Оксану к себе пригласил:
«Не нужно чего-то стесняться,
Я сам ведь таким же был».

Назад возвращался, задумавшись,
О том, что всех ждет впереди.
Ничто…
И зачем-то прислушавшись
Вдруг внял:
«Пропади…пропади».

Ну что же…
Пропал, раз обещано
Мне счастье на этой земле.
Была на задворки повешена
Невеста,
Что ждет в сентябре.




4.

Лишь первое наше свидание
Я помню,
Как каждый из нас.
Мне жутко хотелось признания,
Без промедленья, сейчас.

«Ты знаешь, Оксана, наверно,
Что я был поэтом всегда…
Но нынче,
Скажу откровенно,
Такие настали дела!

Москва
(Из тех, кто знает)
Меня лишь читает, поверь.
И стал образцом для поэта
Тетерин Виктор теперь.
Сегодня уж вышел двухтомник,
И третий сборник стихов.
Однажды какой-то полковник
Сказал, что влюбиться готов.

Но я не к тому,
Смешно это,
А ты почему-то дрожишь.
Давай я тебя согрею,
А то ты трясешься, как мышь…
Быть может, меня ты боишься?
Ну, это уж вовсе смешно…
Успела в меня ты влюбиться,
А значит –
Любить не грешно».

Наверное, мне она верила…
А впрочем –
Не все ли равно?
Раз счастье судьбою отмерено,
За нас уже все решено.

Такие короткие ночи
В июле,
Что некогда спать…
Рыбалку я тоже забросил,
Хоть кот стал сердито урчать.

Ах, лето,
Зеленое время,
Ты счастье даешь, не считая;
Мое горячее темя
Лишь ласка твоя охлаждает.

Как летом приятно шататься
Среди кудрявых берез,
И тихо от счастья смеяться
В плену бесшабашных грез.

Бывало,
Тальянка играет
(Хоть редко такое в селе),
Береза прильнуть призывает,
И звезды горят в вышине.

Тогда мне казалось внезапно –
Одни мы на этой земле.
Ведь ночью все было понятно,
И пятна – лишь на луне.
 
Прекрасное имя – Оксана,
Шептал я на ухо мечте…
Зачем мне чье-то признанье,
Когда есть постель в лебеде?

Нам было уютно вместе,
И даже людская молва,
Назвала жених и невеста
То, что звалось – судьба.

Я счастлив был,
Это правда,
Порою, как не был вовек.
И мне казалось –
Так надо,
Такой нам на небе завет.

Я понял:
Как все ничтожно,
Как мелко все, пошло, смешно,
Когда я стал осторожно
Оттаивать мерзкой душой.

Но видно, уже слишком поздно,
И все мне теперь нипочем…
Любил я как-то тревожно
И шутки шутил ни о чем.

Я многих знал женщин, к несчастью,
 И многие знали меня.
В любви наступает ненастье,
По опыту чувствовал я.

Есть что-то прекрасное в лете,
А с летом прекрасное в нас…
Но нету на свете прекрасней
Рассерженных женских глаз.

Нет,
Я не любил отстранено!
Но в наш потребительский век
Все то,  что давно знакомо,
Не ценит уже человек.

Потребности стали огромны,
И может быть это к добру.
Но лучше останусь скромным,
Пока на земле я живу.

Нам кажется –
Мы все имеем,
Но душу иметь не хотим…
Мы слишком  поздно жалеем,
И молча в окошко глядим.




5.
 
Все в жизни проходит
И это
Счастливое лето прошло.
Настала последняя встреча,
Но мне уже было легко.

Береза почти пожелтела,
Настало затишье в Москве,
И я собирался в дорогу,
К невесте, что ждет в сентябре.

Я сильно боялся,
Не скрою.
Мне было немножко больно,
Что все оказалось игрою,
И был я, как кукла, безвольным.

Луна уже шла к горизонту,
Покинув нашу постель,
Когда я все же решился,
Захлопнуть открытую дверь.

«Оксана…Ты знаешь…
Мне нужно…
Короче, я уезжаю…
В общем…
Теперь все не важно…
Предал тебя, я знаю».

«Ну что же…
Я понимаю…
Такая, наверно, судьба…
Со временем все прощают,
А значит –
Прощу и я…
Пожалуйста,
Помни лишь наши
Счастливые ночи и дни…
Когда мы станем старше,
Надеюсь,
Что будем одни».

«Ты знаешь, Оксана, я вовсе…
Не признанный всеми поэт…
Не больше известен, чем все…
Я просто жалкий эстет».

«Не говори так, не надо.
Ты вовсе не жалкий эстет!
И может, сужу я предвзято,
Но ты –
Лучший в мире поэт!
Стихи, что читал ты ночами,
Навечно запомнились мне.
Я рифмы в них не считала,
Но часто шептала во сне…».

«Спасибо…
Я рад, если правда.
Писал, значит, их не зазря…
И все же…
Так скоро завтра.
А значит – теперь мы друзья».

«Друзья…
Как смешно ты сказал,
Ну что же - будем друзья.
Меня ты первый познал,
Хоть это теперь – навсегда».

«Прости».
И пошел по дороге,
Туда, где вставала заря.
Промоклись росою ноги…
«Подлец», -
Повторял про себя.

Я быстро собрался в дорогу,
Заколотил свой дом,
Кота посадил в картонку.
«Ну что же…
Пора…пойдем».

Звенели в траве цикады,
Когда на попутке я гнал.
Вокруг все шумело и пело…
Я сам бы себя не узнал.




6.

Прошло уж немало времени,
В Москве оно быстро текет…
Давно я не помню Татьяны,
И снова забот полон рот.

Работаю я на фирму,
Стихи и писать позабыл…
И отодвинул как ширму
Все то, чем  тогда дорожил.

Казалось таким далеким
То время, и то село.
Забыть это было нелегким…

И вдруг получаю письмо.

В обычном белом конверте,
Пришло от Трофима оно.
Я так не боялся смерти,
Как – заглянуть в него.

Ну что тут изменишь,
Открою.
В квадратик листок из тетради…
Тогда, почему-то,
Не скрою,
Из глаз моих слезы капали.

«Здорово, Виктор.
Уж сколько
Не слышно давно про тебя.
И вот подумал:
Черкнуть что-ли
Про наши земные дела.

В деревне пока все в порядке,
Кто умер, а кто еще нет.
Бывают, конечно, накладки –
Порою вдруг выключат свет.

Но к этому мы уж привыкли.
Теперь скучать времени нет –
Представь, в нашей старой деревне
Появился вдруг свой интернет.
Я то в нем сам еще не был,
Но мужики говорят -
Что там есть голые бабы,
И все извращенья подряд.

Но все так –
Пустое.
Я вот почему пишу:
Хотя быть может не стоит,
Но про Оксану скажу.
Теперь уже мне все равно,
И я зла к тебе не держу.
Хотя поступил ты мерзко,
Как я иногда сужу.

Оксана тогда горевала…
Но времени не было ждать,
И замуж за друга Ивана
Она поспешила встать.
В мае родился сынишка,
Назвали Витьком его
(Я - то, конечно, был против,
Но кто сейчас чтит стариков).

Сначала вроде неплохо
Оксана с мужем жила…
Ну а потом постепенно
Сошла со счастья вожжа.

Иван-то такой затейник,
Что лучше б его и не знать.
Как выпьет водки, бездельник,
Начнет всех тогда убивать.
И первым делом –
Оксану.
Известное дело – жена.
Когда я вставал на защиту,
Тогда избивал и меня.

Ничто от него не спасало,
Управы найти не могли.
И хоть все село это знало,
Но что сейчас стало с людьми…
В милицию хода нам не было –
Ивана там братья-дядьи,
Поэтому изверга этого
Не трогали вовсе они.

Бывало,
С утра уж напьется,
И станет весь дом колотить.
«Семейное дело…Уймется», -
Нам скажут,  и нечем тут крыть.

Ну в общем…
На Троицу было…
Иван наш напился в хлам.
Кричит нам:
«Поганые рыла
Сейчас разукрашу я вам!»
Что тут началось!
И вспомнить сейчас не могу –
Тяжело.
Очнулся – думал покойник,
От пьяных ударов его.

Лежу, понемногу светлеет.
(Прости, задрожала рука).
Увидел вдруг –
Уже остывает,
Оксана – дочурка моя.
От боли тут сам чуть не помер,
А жаль…
Но видно судьба,
Такой мне выдала номер,
Чтоб горе помыкал я.

Ну что тут…
Ивана судили.
Состав, говорят, налицо.
На восемь лет посадили
Его…
И подумать смешно…

Остался я с внуком значит,
Оксану когда схоронил…
Теперь вот, старик, с ним нянчусь
Насколько хватает сил.
Такой уж веселый мальчишка,
Не по годам сорванец,
Бывало, что хватит и лишку.
Ну что тут поделать – малец.
Теперь он один мне отрада,
И смысл есть жить у меня.
Давно ничего мне не надо,
Лишь был бы здоров он всегда.

Но что-то в последнее время
Я стал понемногу сдавать.
Жизнь давит как тяжкое бремя…
Немудрено, что сказать.

И в общем-то кабы не это…
Ни в жисть бы тебе не писал.
Такое настало уж время,
И я вот бумагу марал.

Короче,
Быть может, приедешь
Меня старика навестить?
Надеюсь, что ты не погребаешь,
Немного у нас погостить…
Теперь тут настала жарища,
Июньская звонкая хмарь.
Так может быть ты,
Дружище,
Приедешь, поудишь, как встарь?

Ну, в общем,
Я жду тебя, Виктор.
Прижваривай, если могешь.
А если не сможешь быстро,
Надеюсь – ответ хоть пришлешь».




7.

Читать я закончил…
Как будто,
Я смертный прочел приговор.
Казалось мне в эту минуту,
Что я  - душегуб и вор.

Трофим, старый тихий мельник,
Про сына в упор не сказал.
И что,
Беззаботный бездельник,
Отцом я давно уже стал.

Ну что же…
Я изменился,
И лучше, конечно, не стал.
Теперь бы мне пригодился
Средневековый кинжал.

Письмо…
Как улика убийства
Меня обвиняет оно:
Что совесть моя чиста
И красная,
Словно,
Вино.

Ну что же…
Письмо я выброшу.
Наш век не терпит слюней.
Я, наверное, сейчас плохо выгляжу,
Хочешь – плюнь в меня поскорей.

Мне не стыдно.
Ханжу не строю.
Многим было, наверно, больней.
Ну а что мне?
Я дозу утрою,
Чтобы не было в мире пьяней. 

Алкоголь мне забыть поможет
Все то,
Что забыть нельзя.
Что на душу Бог мне положит –
За то отвечать буду я.

Теперь та деревня забыта,
Дорога моя ясна…
Душа уж давно разбита,
И в сердце живет тоска.

Порою я глупо надеюсь,
Что мельник поймет меня,
И даже подумать смею –
На небе простит и она.

Все это возможно, наверно…
Но сын не простит никогда
Того,
Как мерзко и скверно,
Решили все я и судьба.

Теперь времена другие.
И хоть я Есенина чту,
Но все же в слова поэта,
Свою поправку внесу.

Мы все в эти годы любили,
И так же любили нас.
Далекие милые были!…
Но образ уж этот погас.

Всё - правда, но чувство забыли,
Не верю, что кто-то спас.

Мы все в свое время любили,
Но мало кто любит сейчас.




Июль 2003, с. Кочелаево Ковылкинского р-на.