Москва, я думал о тебе или баловень судьбы, стоящий на табуретке

Ни разу не бывал в Москве. Говорят, что там рождаются талантливые актёры, художники, композиторы, поэты, политики. Впрочем, они рождаются всюду, и в очень больших количествах. Общество не способно отдать должное сразу всем талантам, и поэтому оно либо временит с почестями, либо просто забывает навсегда. В таких случаях, творчество становится народным и не требует особенно длинных критических статей и сенсационных заголовков в свой адрес.

Город Москва – баловень судьбы.  Он, словно любимый внук, всегда находится в самом центре внимания. Даже если ничего ровным счётом не произойдёт, Москву не забудут упомянуть, погладить по головке и во всеуслышание похвалить. Иногда его ставят на табурет, и он читает вслух всему миру свои стихи. Детям прощается почти всё. Отсутствие выражения и само содержание стихотворения вряд ли кого-нибудь взволнует. Главное, что его прочитал любимый внук! Гости польщены, они угощают его сладостями. Внук жмурится от удовольствия и постепенно начинает привыкать к ласке. Причём, с годами он начинает принимать её на свой счёт. Он и вправду верит, что стихи он читает хорошо, а в стихах особенно много смысла и содержания. По инерции в это начинают верить не только родители малыша, но и знакомые. Они уже чаще посещают их дом, вслушиваются в интонации, смотрят мальчику в рот, ищут смысл. Не находя делятся впечатлениями с родителями, и как люди культурные ничего не говорят о своих сомнениях и подозрениях, а напротив соглашаются, что мальчик и вправду чересчур талантлив.
Москва – как много в этом звуке! Одно только московское время въелось в нас вместе с молоком матери. От него никуда не сбежишь. Да, в Москву едут, прямо-таки спешат, чтобы откусить лакомую часть пирога, которая осталась от именин малыша, читающего стихи. Малыша не радуют новые люди. Он думает, что у него хотят отобрать любимые игрушки и жалуется маме. Мама тоже не любит чужих людей, и говорит, что они не вправе покушаться на их каравай. Маме совершенно не интересно, откуда он взялся. Раз его принёс папа, значит, он принадлежит ей и её малышу.

Москва – опасное место по той самой причине, что в ней есть малыш, стоящий на табуретке. К маме приходят разные люди и предлагают подвести малышу брови, подкрасить глаза, сшить новый слюнявчик. А что? Жизнь требует! Теперь уже не достаточно одних стихов. Мама в ужасе хватается за голову, обнимает малыша, и всё-таки отпускает в неведомый путь, потому что пирог предлагают всё больше, а мальчик растёт, его талант уже не помещается на табуретке и требует немедленной реализации. И вот тогда начинается чёрти что! Кто-то несёт новую табуретку, кто-то купил малышу барабаны. Шум, гам, разборки! А в итоге те же стихи, тот же малыш и та же, правда, немного украшенная, табуретка.

А между тем вокруг кипит жизнь. Эту жизнь внутри самой Москвы принято называть региональной или периферийной. Причём табуретка у малыша, как раз той самой Москвой и заканчивается. Как только он с неё сходит, так и попадает в периферию. Страшно там и темно. И, наверное, нет ничего хорошего. Так думает малыш. Впрочем, ему видней. Он стоит высоко, глядит далеко. Ему и невдомёк, что пора бы бросить читать эти стишки. Он и не замечает, что уже пенсия на носу, а от него давно ждут совершенно других персонажей. Дело не в малыше, а в том, что он больше ничего делать не сможет. Стоять на табуретке – его профессия, за которую на периферии  и вовсе не платят. Конечно, ему кричат издалека, мол, давай, малыш, объединимся и станем петь хором! Малыш и представить себе не может, что кто-то, кроме него, умеет петь.

Мне лично жаль малыша. Одиночество – не сладкое бремя. Я и сам готов отдать ему последнюю конфету. Лишь бы не плакал. Впрочем, малышу нужен талантливый друг. До меня дошли слухи, что в последнее время он начал сильно скучать, и родители серьёзно задумались над тем, чтобы у мальчика появилась сестра.