Заграничные сны

По следам вездехода в заболоченной тундре
я шагал, натыкаясь на оленьи следы.
Слушал крики матросов о смертельной полундре
на борту ледокола, разбивавшего льды.

Нивелирная рейка стала верной опорой
на изрытых ландшафтах берегов Колымы.
Горсть ядрёной брусники мне была вместо скорой,
а машина казалась филиалом тюрьмы.

Я бродил вдоль Байкала в экзотичном убранстве,
спал в забытых зимовьях безграничной тайги,
и на всём необъятном комарином пространстве
все казались своими - и друзья, и враги.

Иногда было грустно, одиноко и плохо.
Я мечтал о папайе, разгрызая сухарь.
Но когда отступила та гнилая эпоха –
обнажилось болото ещё топче, чем встарь.

Наших раков на блюдах заменили омары.
Потеснил раскладушку современный альков.
Вместо старого культа шестиструнной гитары
обнаружился новый – культ тугих кошельков.

Я не сразу втянулся в сумасшедшее время -
крыл чиновников матом с депутатских трибун,
а потом заморочек неподъёмное бремя
на язык наложило хрящеватый типун.

Коммерсантское братство старых песен не пело -
раздавался в квартирах мерный шелест купюр,
но бродяжее сердце непрерывно болело,
когда с грустью влезал я в свой пиджак от кутюр.

Стал бродить по планете, удлинив лишь маршруты –
Рим,  Каир, Барселона, Крит, Афины, Берлин...
Сбросил с вольного тела меркантильные путы,
и живу, как бродяга, сам себе господин.

Так теперь и шатаюсь по Парижам и Ниццам.
Одеваюсь и бреюсь на французский манер.
Но всё чаще и чаще за границей мне снится
Колыма, Забайкалье, и я сам – землемер.