Новоспасский монастырь

О самый овраг спотыкались дома —
Причудливые сосуды печали,
Зарей закупоренные дотемна,
И гордые тучи ландшафт венчали.

И он — почерневший за зиму сосуд,
Наполненный винной виной предчувствий,
Воочию видел: его несут
Распить — и разбить в одичалом хрусте

Кустов придорожных и слов сухих,
Какими обменивается прохожий
Со встречным случайным. Он чувствовал кожей
Древесно-шершавую сухость их.

Темнело, и тучи слетались на пир,
А он на лукавый проулок с опаской
Косился. Тогда Монастырь Новоспасский
Проулок и позднее небо скрепил.

…Есть странное место пред Монастырем —
Поляна с деревьями грозно-густыми,
Завалена углем и всяким старьем,—
Поляна людей, забывающих имя.

Здесь утром пируют под каждым кустом,
А к вечеру многие спать остаются,
И галки на выцветшем зданье святом
Сквозь дождь еле слышный над ними смеются.

Задушенный проводом, спит Монастырь,
И в памяти слов распадаются звенья,
И тенью выходит звонарь на пустырь —
На полный до края обид и забвенья…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 
…И он тут сидел, забываясь, лечась,
И пил эту смесь униженья и боли,
И было страданье его — только часть
Огромной, как небо, всеобщей недоли.

И вдруг он увидел старушек — они
Одна у другой отнимали бутылки,
Валявшиеся, куда ни взгляни,
Ругаясь до самозабвения пылко.

И все же прервать не могли тишины:
Крутой колокольни колонки и дверцы —
Как тайна безропотно-нищей страны,
До дня отомщенья хранимая в сердце.

…И день воссиял. Он поднялся — и шел,
Проулком, землею и небом довольный.
Был издали виден ему хорошо
Сверкавший на башне рассвет колокольный.