Пантей и Пелагея

Дед Ушкин сидел на завалинке и чесал пятку. Рядом сиротливо стоял потрепанный валенок. Во втором валенке спал чумазый котенок, иногда чихая от пьянящего дурмана дедовской обувки. Портянки, в безладе, валялись в полуметре от старика. Время от времени, он с ненавистью поглядывал на них и сплевывал махоркой.
 Мухи, упиваясь своей значимостью, самозабвенно вальсировали, разгоняя июльскую духоту. Река скрипела допотопным паромом, нехотя, прибивая его к берегу. Деревенька Выткино разомлела и, лишь изредка, отзывалась к реке ленивым собачим брехом.
Котенок проснулся, зевнул и мяукнул на старика. Дед Ушкин наклонился к валенку, сгреб котенка за загривок и, с интересом, стал рассматривать вертящийся комочек шерсти. Котенок истошно заорал и всеми четырьмя лапами вцепился деду в бороду. 
- Ах, ты! Зуда собачья! – завизжал старик, и, размахивая руками, затанцевал на месте, пытаясь сбросить чумазую бестию.
Котенок мягко шлепнулся в пыльную траву, несколько раз подпрыгнул, и, противно фыркая, боком, поскакал к забору, на ходу стряхивая с коготков клочок ушкинской бороды.
- Ой, люди! Ну не дурак ли? Пантей, леший  ты старый! – раздался из-за забора, ломающийся от смеха, голос бабы Пелагеи, жены «старого лешего».
Старик Ушкин, он же – дед Пантей, схватил валенок и кинул его за забор, явно целясь в драгоценную свою супругу.  В ответ, немного погодя, отворилась калитка и Пантея окатило из ведра колючей колодезной водой. Ушкин отскочил от забора и побежал в сторону реки, поминая род Пелагеи по женской линии.
Преодолев расстояние в метров тридцать, Пантей остановился, споткнувшись о ржавый кардан трактора «Беларусь». Сам трактор давно разобрали на приусадебные изобретения, а кардан остался не у дел, и, видимо, уже лет пять, томился от безделья, коварно поджидая непутевого Пантея. Кувыркнувшись через голову, Ушкин сел в траве и задумался.
Снова отворилась калитка. Пелагея, из под руки высматривая мужа, улыбалась чуть грустно и чуть озорно. Заметив деда, Пелагея приосанилась и, на секунду, облачившись молодостью, зычно крикнула:
- Пантей! Не дури! Иди в избу! Обед стынет!
Ушкин скрутил жене фигу и обиженно отвернулся. Пелагея, махнув рукой, ушла в дом. Старик дулся еще минут пять. Потом встал,  и, неопрятно отряхнув портки, засеменил к дому.
Во дворе, под яблоней лежал валенок. Чумазый котенок спал в нем, выставив наружу хвостик. Подавив в себе искушение – наступить на него, Дед Пантей смачно плюнул в сторону валенка, крякнул и вошел в избу.
Деревня молчала послеполуденной истомой. И только река, слушала тихую песню хромого паромщика и мягко торопила паром к берегу.

Июнь 2003 г.