Думай, душа!

***
Глубинной памяти костёр
Ввысь мечет снопы искр.
Пусть в нём дотла сгорает сор,
Который назван "жизнь".
Я был песком на дне ручья,
Я был на ветке снег,
Но кто-то мне сказал, что я
Отныне – человек.
И мой удел – не быть красой,
А лишь её искать,
Чтоб в жгучий миг и огневой
Я смог, сгорая, стать
Тем, чем я сладостно так был
Столетий испокон –
Песок… снег… ржание кобыл
И жакусолы стон.

КАРТА ТАРО  (Угадайте, какая?)

Дар совершенной ночи,
Той, что мы не видали,
Скрыт далеко за прочной
Серой стеной печали.

Дар совершенного слова,
Ключ к единственной двери,
Выковать мы не готовы
В рта священной пещере.

Тайной владеть не в силах,
Зная лишь горечь вопросов,
Найдём мы в земле унылой
Плащ, лампаду и посох.

Старых вещей довольно
Тем, кто молится скромно.
Вот и легла на стол мой
Карта, дверь из картона.

Мир, что врастрёп заигран,
Знает пасьянс последний,
Тот, где судьбы вериги
Мы проиграем бедным.

* * * * *
Вчерашний урожай в душе восходит,
Но голод нынче новый,
И роскошь прошлого напоминает вроде
Всегдашние оковы.
Ты принесло плоды, моё былое,
Они на мне повисли,
Как спелое напоминанье злое
Обязанностей жизни.
И глупость – клубы прошлого тумана –
Всё длится, длится, длится.
Смешно, жестоко, гадко, жалко, странно –
Своим плодом давиться.

Я  ЖИВУ  В  ОДНОМ  МИРЕ  С  ФАНДОРИНЫМ
                Б. Акунину

Серебряная зимняя икона стоит в окне моём.
Гул голосов, пролёток стук знакомый не замечает дом.
В груди будильник звоном не тревожит, секунд сверяет счёт.
В звучаньи жизни я теряю всё же довольно много нот.
Так, нежные листы перебирая, совсем не слышу я,
Как хрипло смерти саксофон залаял,
Как потекла, его перебивая,
Из флейты губ любви моей струя.

Молясь на мир, хватая письма ветра,
Ах, я не вижу, что бредёт к вагону
С зимою на висках, ещё не старый
Мужчина, и с собой он вдаль увозит
Шар жизни.
              Но молюсь я на икону,
И, может быть, услышишь раньше ты,
Как в мире, стихшем, томном, полусонном
Снег заскрипел под шагом пустоты.

ЧТО-ТО ВООБЩЕ НЕПОНЯТНОЕ

Карандаш дерева выводит иероглифы на небе,
Подошвы оживлённо перешёптываются со снегом,
Фыркают машины, переваривая заглотанные тушки,
Люди ведут разговоры, доказывая себе, что они живые,
И всё тщишься услышать в этом слова, сказанные тебе Богом,
Хоть и знаешь, что Он уже давно с тобой не общается.

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Нет, чтобы кто-то желал мне дурного,
Нет Гитлера, Сталина, Сада, Прокруста –
Но жизнь убивает последнее слово,
Семья убивает последнее чувство.
Любовь отнимает последние силы,
С вечернего неба стекает цвет розовый,
И солнце в душе если было – остыло,
Давно испарились последние слёзы.
Так что же удержит меня от паденья
В приятную сонную ватную кому?
Абсурдное Жизни земной наважденье…
Ты, значит, и есть Бог… Ну, будем знакомы.